Всё к лучшему - Ступников Юрьевич

Чай был дешевый, но ароматный. Наверное, Стюарт не пожалел заварки. Он жил в этой комнате на третьем этаже дома неподалеку от станции метро Кинг Кросс в центральной части Лондона уже несколько лет. Двое соседей по площадке. Общий туалет и душ – этажом ниже. «Жил» – сильно сказано. Он здесь ночевал.

Стюарт считал, что мог бы жить намного лучше, если бы пластинки его группы «Отвертка» имели выход на покупателя и рекламу. Но не получалось – слишком много у Стюарта врагов и слишком мало в Англии единомышленников.

– Ничего, – говорил он мне, – Европа просыпается. И сейчас к ней присоединяются восточноевропейские страны и Россия.

Я огляделся. На единственном окне висел красный флаг с белым кругом и свастикой посередине. Еще один, такой же, но с крючкообразным знаком вместо свастики, кровавил на стене. Я видел такой когда-то на собрании белых расистов прежней ЮАР.

– Знак посередине полотнища, – поясняет Стюарт, – три семерки, сходящиеся изголовьями, – символ трех божьих ангелов, борющихся против мирового зла: коммунизма, еврейства и смешения рас.

Стюарт и его сторонники называли себя «бритоголовыми». Они вышли из движения панков, которое в семидесятых годах прошлого века расцвело ненадолго и почти угасло. Панков бритоголовые презирали за пассивность и безыдейность. Их вождь другой – Адольф Гитлер. Идеал – нацистская Германия. Совершенный, достойный подражания человек- солдат войск СС.

– Нам претит, – пояснял Стюарт, – американское общество потребления, тупая массовая культура, космополитическая по существу. Мы против еврейского засилия в СМИ и финансах. А коммунистическая утопия интернационализма только уводила массы от настоящей борьбы за свободу.

Стюарт основал движение «Кровь и честь» в конце восьмидесятых годов теперь уже прошлого века. Сегодня у них есть филиалы и сторонники почти по всей Европе. Их расизм и ненависть подкрепляются резкими нападками на капитализм и монополии. Некоторые из групп выступают за вывод американских войск из Европы и за возвращение к «подлинным ценностям» спартанцев, викингов и тевтонских рыцарей. А также войск СС.

– Конечно, нам нелегко, – объяснял Стюарт. Он был в черной майке, военных камуфляжных брюках и высоких зашнурованных ботинках – униформе бритоголовых.

– Это непросто. Поначалу мы были частью движения «Национальный фронт», выступавшего за изгнание цветных, евреев и иммигрантов из Великобритании. Мы создали что-то вроде штурмовых отрядов для охраны митингов. Но даже со своих концертов денег не получали. Нам надоело ходить «в мальчиках», и в 1985 году мы вышли из Фронта и основали новое движение вокруг своих рок-групп «Отвертка», «Бункер», «Адольф Гитлер», «Без сожаления».

Здесь Стюарт недоговаривал. «Национальный фронт» возник в Англии в середине семидесятых, выступал за депортацию цветных и иммигрантов и насчитывал официально до 18 тысяч членов. Не получив широкой поддержки в обществе, Фронт раскололся. Первыми отошли фракции нацистского толка – вроде британской нацистской партии, ушедшей в подполье со своими двумястами членами. В Великобритании откровенных нацистов ни общество, ни государство терпеть не стали. Пропаганду ненависти пресекли сразу и жестко. Интересно, что «Национальный фронт» тогда распался почти на две равные половины. Одна часть осталась верна прежнему курсу и стала злейшим врагом «бритоголовых».

Другая половина сначала нашла сторонников в лице ливийского правителя Кадаффи и начала разрабатывать концепцию «третьего пути» между капитализмом и коммунизмом. Против всех. Стюарт даже подарил мне «Зеленую книгу» ливийского полковника. Но вскоре и они разошлись.

Журнал Стюарта «Кровь и честь» тиражом до четырех тысяч экземпляров, со слов автора, расходился к подписчикам по всей Европе и даже доходил до Японии.

– Мы готовы сотрудничать со всеми здоровыми патриотическими силами в мире, – говорил Стюарт. – Наше возрождение началось и в бывших коммунистических странах.

Бритоголовые регулярно проводят свои тусовки, как правило, музыкальные, хотя и нечасто. Обычно для концерта через подставных лиц снимается несколько залов в разных местах. Когда хозяева в конце концов, узнают, кто будет выступать, обычно следует отказ. Репутация – понятие экономическое.

В этот раз бритоголовые меняли третье место сходки, точнее – слета. Только у лондонской станции Юстон нам стало известно, что концерт и сбор состоятся за городом. Это придало уверенность. Некоторые из собравшихся у станции немедленно надели на руки красные повязки со свастикой.

И вдруг неожиданно, как из-под земли, появились полицейские. С собаками. Прошел слух, что все должны идти в здание станции, неизвестно куда. Парни растерялись. Тем более, что, как оказалось, большинство из них приехали из других городов Англии, Германии и даже один залетный из Австрии. Сориентировали полицейские.

– Выходи, быстро! – закричали они. – Ваш вход в метро с другой стороны.

Небольшая, но толпа, заворчала, задвигалась и пошла, отстраняясь от собак и сбиваясь в стаю. Затем, остыв, сначала не в ногу, но все четче и четче замаршировала.

– Зиг Хайль, – вытянув руки, закричали слева и справа от меня. – Зиг Хайль.

Надо отдать должное британской полиции. Она больше ни разу не вмешалась и тем самым избежала потасовок и эксцессов. В метро констебли заранее успели освободить несколько вагонов и, плотно оцепив толпу бритоголовых, но не трогая никого, то ли сопровождали ее, то ли вели.

С собаками, как строй заключенных. Сначала в вагоны, потом оттуда к электричке. Билеты никто не спрашивал.

Кое-кто из пассажиров не успел выскочить на остановке или не прислушался к советам полиции. Глядя в окно, уже откровенно испуганно, в «моем вагоне», битком набитом агрессивными стрижеными парнями, сидел индиец, по виду обычный клерк. Вскоре к нему пристали. Упершись в поручни, один из бритоголовых попытался ударить его ботинком в лицо, но не смог. Было слишком тесно. Парня подхватили и закрутили тычками по вагону, к дверям. К его счастью, вскоре была остановка, двери автоматически открылись, и индиец, изрядно помятый, но целый, буквально пробкой, спиной к платформе, вылетел прямо в руки стоящего полицейского оцепления. Новых пассажиров не было.

Местом главного события, слета сторонников движения «Кровь и честь», оказалась пивная «Красный лев» в полутора часах езды от Лондона. За деревянным забором, во дворике и дальше, в зале, уже толпились с пивными банками в руках приехавшие раньше бритоголовые.

У входа, около эстрады и во дворе сдержанно командовали рослые парни из «службы порядка». А толпа, раздевшись по пояс, уже пьяная и потная, орала припев какой-то песни «Убей красного…».

На противоположной стене было развернуто полотнище нацистского флага. Волны бритых голов, шатаясь, вытянули вперед руку: «Зиг Хайль».

Я понял, что с меня хватит. Рванул на воздух, на улицу.

Вслед заиграли что-то неуловимо знакомое, маршеобразное.

А потом в спину понеслось: «Все выше, выше наше знамя. Сомкните ряды. Это идут штурмовики…».

НЕЛЮДИ

Один человек мне сказал, что все евреи братья. И я сразу понял – антисемит.

На том они и стоят. Только антисемиты выделяют евреев среди других и считают их особенными – самыми талантливыми, самыми инициативными, самыми дружными, самыми плохими, но все равно «самыми».

Только эти люди полагают, что евреи кучкуются из большой любви друг к другу или устраивают мировые заговоры, поскольку живут в разных странах и, в отличие от неевреев, не знают, чем заняться, кроме как плести лапти для остальных народов.

– Они друг другу помогают, – сказал мне один человек. – Пристраивают, расставляют по теплым местам, деньги дают…

– Прямо, нелюди, – искренне удивился я.

Мы сидели в социальной государственной квартире на окраине Берлина, где мне пришлось ждать своего товарища по прошлой жизни. Товарищ задерживался, и его отец, которого я раньше лично не знал, от нечего делать расспрашивал меня о житье-бытье. Он перебрался в Германию несколько лет назад, смотрел эмигрантское телевидение, читал «русские газеты» и, поскольку получал полное государственное обеспечение, считал себя свободным человеком.

Человека звали Адольф, и он был немец, но считай, что русский, хотя и говорил по-немецки. Адольфа в восемнадцать лет призвали в СС, но он воевал недолго и попал в плен. Вместе с другими арийцами его направили в Россию, где они отстраивали разрушенные ими же города. Там он и познакомился с девушкой Марусей, нашел общий язык жестов и остался.

«Дойчланд, Дойчланд юбер аллес…». Только вот кому-то «юбер», а кому-то «аллес».

Он всю жизнь проработал экскаваторщиком на стройке, от звонка до звонка, и ушел на пенсию с чистой совестью.

Но про СС никому не говорил. И про евреев тоже.