ДМБ-2000 (66-ой - 1) - Макар Зольников

и берцы-крокодилы. Русский язык превращался в иностранный стремительно, аки домкрат. Начавшись прямо с «дневальный, станок ебальный!» и дальше.

Потерять маму — прийти в изумление, натворив странных дел. Канолевый комок — только-только выданный новый камуфлированный комплект. Гаситься — отмазываться, прятаться и все остальное, относящееся к нежеланию служить, придумывая причины ни хрена не делать. Балабас — хорошая еда, найдено-прошаренная и выгодно отличающаяся от выдаваемого столовского довольствия. Ну и так далее.

— Те охуярки, назвавшие вас духами, чморота и хуепуталы! — заявил Стёпа. — Они даже службы не нюхали, у нас их даже в ганцы бы не отправили, сразу — в роту морального опущения!

А, да, конечно. Рота морального опущения — она же РМО, рота материального обеспечения, занимавшаяся всей нужной хозяйственной деятельностью. Хорошим тоном было иметь друга-хлебореза, не говоря о маслоделе, выдававшего пайки-таблетки утром и вечером. Ну, а ганцы… ганцы, это пехота, батальонная пехота, основная сила полка и всех оперативных частей ВВ лихих девяностых.

Спецами считались три категории срочников, хотя первые две везде относились к третьей по-разному. Спецами были, собственно, ГСН, группа специального назначения, рота разведки и ИСР, инженерно-саперная рота, те самые парни, что ошибаются ровно один раз.

Вот такая иерархия и пищевая цепочка котла, где нам выпало вариться целых два года и для которого нас сейчас тщательно потрошил, мариновал и все такое веселый старший сержант, на два месяца ставший нам отцом, матерью, старшим братом, завучем и даже личным раздавателем свеже-горячих звездюлей за, само собой, косяки.

Мир, съежившийся до размеров сжавшегося очка от непонимания с неведением, раскрылся взрывом сверхновой. Нас окунуло в нее разом, обмакнув с головой, обжигая и заставляя дышать через раз. И пусть сам мир пока снова скукожился в площадь учебного центра, он все же стал миром, а не непонятной хренью, как казалось совсем недавно.

Военные с звездами на погонах с бегунками, такие ненужные в жизни, здесь становились куда важнее всего, привычного там, за забором учебного центра. Наш командир роты, старлей Комаров, посматривал на нас с такой кипящей яростью в глазах, что становилось ясно: мужик он суровый, а нам стоило быстрее вливаться. И помогать в этом, само собой, должен был именно этот вот самый старший сержант, почти ровесник и, одновременно, куда как более взрослый.

Стёпа, стремящийся к дембелю как Нил Армстронг к Луне, вещал дальше аки Левитан:

— Никакие вы не духи, тела! Вы запахи, срущие мамкиными пирожками и нет больше никто! Духами вы станете после присяги. А потом…

— Слонами! — вякнул кто-то и Стёпа улыбнулся. Так мило, добро и радостно, что как-то сразу стало ясно — нам звездец и кабзда. Так оно и вышло.

— До отбоя будем заниматься самым важным для службы! — Стёпа прохаживался мимо строя, вразвалочку и уверенно. — Начнем со строевой подготовки и заучивания правильных армейских песен! В столовую, на построение, на стрельбище, на помывку, да хоть в сортир, теперь двигаемся строем и с песней! Вопросы есть? Вопросов нет. Начали.

Мы начали и продолжали, под ворчание и окрики Стёпы, яснее ясного дав понять даже самим себе, что таких олухов, бездарей, бесталанной шлоеботи и просто стада баранов славный учебный центр еще не наблюдал. Сапоги, стучавшие не в такт, не в лад, все подтверждали и соглашались.

— Здорово! — к нашему товарищу старшему сержанту и заместителю командира взвода подкатил, сдвинув кепку на затылок, весело скалящийся индивид, белозубый, крепкий и гогочущий как по накурке.

— Здорово, Вань.

— Как твои тела?

Стёпа сурово осмотрел наши запыхавшиеся ряды и скорчил рожу. Она явственно говорила о нежелании нашего командира хотя бы близко подходить к нам и о его долге перед Родиной, заставляющим его пытаться снова и снова, чтобы превратить нас в хотя бы какое-то подобие её защитников.

— Есть несколько шаров. Остальные — буратины, епт, по самые колена деревянные.

— У меня уже для сушки есть двое.

— Ты их лучше в бэтменов преврати, — посоветовал Стёпа, — пока красные шапки не приехали.

— Точно.

И индивид ушел. А нам осталось только пытаться понять — кто такие бэтмены. Про шаров и как сушат крокодилов почти все уже знали. А, да — и про красных шапок.

А красные шапки прибыли на следующее утро.

Ван-Дамм

— А вы знаете Сашу? — спросила очень красивая девчушка в сарафане. Она еще назвала фамилию, но мне было не до нее, больно уж красивы оказались смуглые длинные ноги. Да и вырез, ничего не прятавший, тоже мешал думать.

— Его как называют в полку?

— Жан.

Вон оно чего… И моя увольнительная резко схлопнулась до еды, сигарет и поспать.

Жаном звали одного из двух краповиков. Из-за схожести с Ван-Даммом, само собой.

Они прибыли на КМБ, явились, сука, как тираннозавры посреди более мелких хищников. Спецов оказалось четверо: два разведчика и два краповика с ГСН, группы специального назначения «Юг» нашего 66 полка оперативного назначения. Суровые псы войны прибыли набирать душьё в два самых крутых подразделения.

Тень спецназа веяла над нами как черный флаг над пиратским бригом. «Чистилище» Невзорова, редкие передачи по ТВ, статьи в газетах, в девяностых радостно ухватившихся за все, что раньше было нельзя. Спецназ звучало круто, здорово и притягательно, в отличие от встреченных нами «спецов», бегавших по учебке в шлемах, брониках и обливающихся потом куда там моей команде по баскету совсем недавно.

А тут еще и эти вот, сидят на почти соседних койках.

— О, приперлись, — наш Стёпа их явно не любил. — Ну, тела, завтра вам все расскажут. Кто захочет в спецвзвод — вам вон к тем. Только запомните, у нас таких, кто пытался и не справился, не особо любят. Вы думайте… Медведь, ты как подшиву строчишь? Паутинкой что ли, запах? Маму потерял?

Медведь что-то там химичил с куском недавно принародно порванной простыни, сложенным в три раза. Видно, хотел иметь красоту, почет и уважение.

— Сюда дай!

Спецы, разгружавшиеся неподалеку, подшив вообще не имели. Трое были в одинаковых бело-синих «кляксах», один в зимнем «камыше», как у летехи, привезшего нас в Ахтырку. А спецкамуфляж не подшивался, это мы уже знали.

— Взвод! — рыкнул Стёпа, а рыкать у него получалось куда там сержанту из «Цельнометаллической оболочки». — Сюда смотрим!

И оторвал медведевскую подшиву. Следующие пятнадцать минут оказались посвящены точному количеству углов и прочей мутотени, должной означать наше место под военным солнцем.

— Два года служите? Два! Потому подшили длинную часть, сделали один стежок, — Стёпа, злой на нас, мир и спецов, показывал искусство правильного оформления кителя. — Потом второй, и у вас