Год тысяча шестьсот… - Михаил Михеев

— Догадываюсь. Читал в журнале. Археологи подняли со дна ящик с монетами и гербом Филиппа Четвертого на крышке.

— Да, да! Тот самый случай. Они нашли также и часы. Золотые часы с циферблатом, выполненным узором из серебряных гвоздиков. В лаборатории определили, что это часы амстердамского мастера Поля Блонделя, а по следам, оставленным отсутствующими стрелками, узнали время, когда они остановились: 11 часов 40 минут — это было время гибели Порт-Ройяла. Потом экспедиция уехала, а я упрямо остался. Нанял лодку, рабочего, двух местных водолазов. Глубины там небольшие, правда, много тины на дне. Мы ничего не нашли. Только однажды, я сам лично, копаясь среди развалин — похоже, церкви возле самого берега, где и воды было по колено, поднял из тины вещицу, облепленную ракушками. Это оказалась большая медаль на цепочке. Простая безделушка. Правда, старинная и золотая. С чем я и вернулся обратно на Кубу. Хочу показать медаль специалистам. Пусть определят, чья она и откуда.

Дон Мигель сунул руку в ящик стола и положил перед Климом свою находку.

Формой и размерами медаль напоминала большие карманные часы с цепочкой. Одна сторона была гладкой, на другой проглядывались затертые — видимо, медаль долго носили под одеждой — следы, похоже, какого-то герба. Глубокая царапина, как бы прорезанная резцом, пересекала медаль, обрываясь на краю. Долгое пребывание в морской воде не оставило на поверхности каких-либо следов.

Клим уважительно постучал по медали пальцем.

— Благородный металл! — сказал он.

— Покажи, — попросила Ника. — Золото?

— Оно самое.

— А это что? — Ника показала на резаный след.

— Может быть — след лопаты?

— Не похоже. Будто ударили чем-то острым.

— Скажем — ножом!

— Или шпагой.

— Или шпагой, — согласился Клим. — Шпагой — это даже интереснее.

— А что здесь за узор?

— Герб, наверное. Разобрать трудно.

Ника поднесла медаль ближе к потолочной лампочке.

— Похоже, поясное изображение мужчины… голова запрокинута, — она пригляделась внимательнее. — А в груди три стрелы.

— Так это, видимо, изображение святого Себастьяна, — сказал Клим. Был в древности такой проповедник, которого расстреляли стрелами, а католическая церковь возвела его в ранг святого.

Тут заинтересовался и дон Мигель.

— Святой Себастьян? — переспросил он. — В связи с чем-то я уже слышал имя этого святого…

Теперь к медали присмотрелся Клим. Он слегка подавил ее пальцами.

— По-моему — она пустая. Это не медаль, а медальон. Вроде часов с крышками. Видимо, они должны открываться. Ну-ка, попробуем!

Он взял со стола складной нож, которым дон Мигель пытался открыть бутылку, поцарапал край медальона, приставил к ребру лезвие, надавил… и крышка с легким звоном отскочила на стол.

— Caramba! — прошептал дон Мигель.

Клим повернул медальон, и на ладонь ему выпала круглая золотая же пластинка с четким резным портретом, отделанным цветной эмалью: мужское лицо, длинный подбородок, усы, стрелочками загнутые вверх. Дон Мигель вытаращил глаза.

— Филипп Четвертый! — воскликнул он. Руки у него затряслись от волнения, миниатюра выскользнула из пальцев — Клим подхватил ее на лету, как ловят мяч пинг-понга.

— И на обороте здесь вырезано, — сказал он и наклонился, разбирая мелкие буквы: — «сыну моему, лето 1662 года, Мадрид». И подпись, — прибавил Клим. — Тоже сделана резцом.

— Вот оно… — возбужденно перешел на шепот дон Мигель, — вот оно, завещание короля. Умный герцог Оропеса решил сохранить его от случайностей и от времени — приказал вырезать резцом. А сын короля тридцать лет носил этот медальон на себе и не знал, что в нем лежит. Да, да, не знал. Если бы знал, история Испании могла бы пойти другим путем. Но кто он был, этот сын короля?

Он уже справился с волнением. Торопливо уложил пластинку обратно, захлопнул крышку медальона. Сунул его в карман камзола.

— Это нужно проверить… обязательно нужно проверить. Подумайте, история Испании! — он вскочил, забегал по каюте. — Молодые люди, я должен вас покинуть. Срочно покинуть. О, всего на несколько минут. Подождите меня здесь, я сейчас.

Он кинулся к дверям каюты, остановился, схватил с лежанки шпагу.

— Это вам зачем? — невольно спросил Клим.

— О! Она может пригодиться, верная старая шпага, — дон Мигель сделал молодецкий выпад, ударом шпаги открыл дверь каюты и выбрался на палубу, запнувшись на пороге.

— Однако! — только и сказала Ника.

— Наверно, это действует старинное вино, — предположил Клим.

Фигура дона Мигеля промелькнула мимо иллюминатора. Что-то стукнуло, послышалось шуршание, потом все затихло… Вдруг яхту сильно качнуло набок, на столе звякнули бокалы. Ника испуганно подобрала ноги на лежанке, оперлась руками.

Клим привстал с табуретки.

И в наступившей тишине они оба услышали донесшийся с палубы мучительный стон.

— Клим!.. Это дон Мигель. С ним что-то случилось…

Она торопливо натянула босоножки. Клим шагнул к двери, забыл пригнуться, ударился макушкой о притолоку, зашипел, погладил ладонью голову и выскочил из каюты. Ника ткнулась ему в спину, он придержал ее за плечи.

После яркого света каютной лампочки на палубе им показалось темно.

— Держись за меня, — сказал Клим. — А то шагнешь в воду.

Перебирая руками по карнизу каютной надстройки, он прошел на нос яхты. Сюда уже доставал свет от портовых фонарей. У передней стенки каюты, утопленный в палубу, стоял большой ящик. Крышка ящика, как крышка сундука, была откинута назад. В ящике на чем-то, похожем на кресло с толстой спинкой, сидел дон Мигель. Он сидел завалившись на бок, голова его бессильно откинулась на крышку ящика.

Клим осторожно прикоснулся к его плечу.

Дон Мигель приоткрыл глаза, с усилием поднял голову, что-то прошептал, и Клим скорее догадался, чем расслышал:

— Вытащите меня…

Он просунул руки под мышки дона Мигеля, тот вдруг охнул, обвис у него на руках, а Клим вдруг ощутил под правой ладонью что-то липкое и горячее.

— Кровь? — сказал он.

— Откуда, Клим? Он ранен?..

— Не знаю.

Осторожно сжав ладонями тощую поясницу дона Мигеля, Клим легко, как ребенка, приподнял его с кресла, вытащил из ящика. Крышка качнулась, упала и захлопнулась, щелкнул внутренний замок. Ноги дона Мигеля заплетались, Клим просто поднял его на руки, понес, прижимаясь спиной к стенке каюты, чтобы не свалиться ненароком за борт. Ника обежала каюту с другой стороны, открыла дверь. Дона Мигеля посадили на лежанку, придерживая за плечи, но, когда Ника хотела стянуть с него камзол, он опять застонал, и она остановилась испуганно.