Флоренс Адлер плавает вечно - Бинленд Рэйчел

– Я рекомендую седативное, – услышала Эстер мужской голос. – Что-то, что успокоит и расслабит ее.

– Миссис Адлер, – сказала МакЛафлин. – Вы слышите меня?

Эстер кивнула, пытаясь выплыть на поверхность собственного сознания. На все это у нее не было времени. Она должна была поговорить с МакЛафлин, должна была спасти Фанни.

– Я в порядке, – прошептала она.

– Вы можете сесть?

Эстер медленно приподняла голову от коленей, оглядела кабинет и, наконец, встретилась глазами с МакЛафлин. Собственное поведение привело ее в ужас.

– Извините.

– Вам не за что извиняться, – сказала МакЛафлин, прислоняясь к краю своего стола. – Скажите мне, что случилось.

Эстер посмотрела на доктора, который стоял в нескольких шагах от двух женщин, затем снова на МакЛафлин. Управляющая кивнула в сторону двери, и доктор покинул комнату.

– Вчера, – начала Эстер. Она не знала, что сказать. Она медленно вдохнула и выдохнула. – Сестра Фанни погибла.

МакЛафлин опустилась на стул рядом с Эстер.

– Мне так жаль.

Эстер начала плакать. Это было так на нее не похоже – но все ее привычки и склонности казались сейчас совершенно оторванными от реальности. Сколько раз за свою жизнь ей еще придется повторить эту фразу? Сестра Фанни погибла. Моя младшая дочь умерла. Одна из моих дочерей скончалась в молодости. Доживи Эстер до старости, ей все равно придется объяснять отсутствие Флоренс, пытаясь осознать его самой.

– Она утонула на Стейтс-авеню. Вчера днем.

– Нет…

Эстер кивнула, вытирая мокрые щеки ладонями.

МакЛафлин одолжила ей платок.

– Она была хорошей пловчихой, разве не так?

– Невероятной, – подтвердила Эстер.

Они просидели какое-то время, слушая звуки просыпающейся больницы. Открылась и закрылась дверь, вдалеке зазвонил телефон, застучали вверх по лестнице каблуки. Наконец, МакЛафлин заговорила:

– Вы пришли не чтобы просить у меня помощи в сообщении Фанни плохих новостей.

Эстер покачала головой и высморкалась в платок.

– Я ничего не хочу ей рассказывать.

– Боитесь преждевременных родов?

– Думаете, я зря переживаю?

– Вовсе нет. Это серьезный риск. Особенно после прошлого лета. – МакЛафлин встала и обошла стол. Она открыла ящик и достала из него блокнот. – Давайте решим, что делать.

– Я думаю, надо переместить ее в частную палату, – сказала Эстер. – Чтобы можно было следить, кто приходит и уходит. Мы с ее отцом оплатим разницу.

– Сколько людей знают о… Флоренс? – спросила МакЛафлин. Эстер поняла, что она почти сказала что-то другое, была готова произнести менее нейтральное слово, вроде «смерти», но остановила себя. Вера Эстер в МакЛафлин выросла.

– Многие из спасателей. Женщины из Еврейского похоронного общества.

– Никто из больницы?

– Насколько я знаю, нет. Ее принесли в больничную палатку на Вирджиния-авеню. – МакЛафлин записала что-то в блокнот.

– И в газете не было объявления? – спросила она.

Эстер достала утреннюю газету из сумки и передала МакЛафлин. Сэмюель не смог скрыть всю историю, только смягчить удар. На первой странице был заголовок: «ДЕВУШКА УТОНУЛА, КУПАЯСЬ У СТЕЙТС-АВ.»

– Ее называют по имени? – спросила МакЛафлин.

Флоренс описали как местную девушку и умелую пловчиху, но не обозначили имя, слава Богу.

– Нет, – прошептала Эстер, – но внимательный читатель может догадаться.

МакЛафлин пробежалась глазами по статье, затем начала писать. На одном листе она записала имена врачей и сестер, с которыми планировала поделиться этим секретом.

– К счастью, прецепторы выпускаются завтра в полдень. А новые занятия не начнутся до конца лета.

– Прецепторы?

– Студенты, – пояснила МакЛафлин. – Неважно. Просто меньше людей, которых надо будет посвящать.

На другом листе она перечислила меры, которые придется принять сотрудникам больницы, чтобы ограничить связь Фанни с окружающим миром. Ее переведут в частную палату, конечно, но еще уберут радио и будут контролировать посещение комнаты для принятия солнечных ванн, где установили телефон и радио для всех женщин крыла.

– Кто-нибудь может просматривать ее почту? – спросила Эстер.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Это была единственная просьба, в которой МакЛафлин отказала.

– Я бы предпочла и вовсе не доставлять ей почту. Мы можем передавать все полученные письма вам, и вы сами решите, что с ними делать.

К тому моменту, как они закончили обсуждать план, на часах была половина восьмого. МакЛафлин вырвала из блокнота исписанные листы и сложила их сначала вдвое, а затем вчетверо.

– Мне пора начинать обход, иначе кто-нибудь успеет положить свежий выпуск «Атлантик-Сити пресс» на поднос с завтраком Фанни.

Эстер взяла сумку и встала.

– Я зайду навестить ее попозже. После…

МакЛафлин посмотрела на нее с сочувствием.

– Не переживайте. Она в хороших руках.

Эстер знала, что должна поблагодарить МакЛафлин, хотела сделать это, но когда попыталась сказать хоть что-либо, поняла, что у нее нет слов.

* * *

Джозеф вернулся домой за час до похорон.

Он выглядел бледным и изможденным. Его уже поредевшие волосы облепили голову, карие глаза, обычно яркие и сияющие, потускнели до цвета грязи, а темные круги под ними казались въевшимися в кожу навсегда. Эстер обняла его, и они долго стояли без движения, едва дыша.

– Ты в порядке? – наконец спросила она.

– Я не могу, – тихо ответил он, когда она разомкнула руки и пошла в сторону спальни, где уже выложила на кровать свой лучший костюм. Она попыталась проглотить напрашивающуюся резкость, напомнить себе, что каждый страдает по-своему.

Айзек приехал впритык, появившись в квартире всего за несколько минут до ребе. Гусси бросилась в его объятья и отказалась слезать с рук, обнимая за шею все крепче каждый раз, когда он пытался отпустить ее. В другой ситуации Эстер велела бы ей прекратить безобразничать, но сегодня она молча сидела на диване и наблюдала, ощущая, как глаза наполняются слезами от мысли, что Джозеф провел последние восемнадцать часов с дочерью.

Эстер не могла поверить, что Айзек действительно собирался идти на похороны в бежевом спортивном пиджаке. У пиджака не было ни единого изгиба, и на высокой фигуре Айзека он сидел как бумажный пакет. Неужели обстоятельства Фанни и Айзека были настолько стесненными, а зарплата, которую Джозеф платил ему, настолько незначительной, что он даже не смог купить этим утром ничего подходящего? Легкий костюм из серой или синей шерсти в любом случае стал бы полезным приобретением, а Сэм Слотерофф наверняка дал бы ему хорошую скидку.

Несмотря на пиджак, Айзек был очень приятным мужчиной. Каждый мог отметить его высокий лоб, волевой подбородок и неестественно прямые зубы. К тридцати трем Айзек уже начал лысеть, но Эстер была уверена, что даже без волос он останется привлекательным.

Прошлым вечером Эстер трижды звонила на квартиру Фанни и Айзека, прежде чем он поднял трубку. Когда он ответил ближе к полуночи, его голос казался запыхавшимся, и Эстер задумалась мимоходом, не пил ли он. Он сказал, что спал, и это объясняло бесконечные звонки и одышку, но не его безэмоциональную реакцию на новости о смерти Флоренс. Айзек задал так мало вопросов, потребовал так мало ответов, что Эстер начала сомневаться, слышал ли он ее. Он знал Флоренс с тех пор, как ей было двенадцать. Длительность их дружбы как минимум требовала полноценной реакции.

И только когда Эстер предложила не рассказывать Фанни о смерти сестры, Айзек будто полностью проснулся.

– Что мы скажем ей? – спросил он неровным голосом.

– Ничего. Вернее, все то же, – сказала Эстер. – Что она занята подготовкой к заплыву через Ла-Манш. Что готовится лететь во Францию.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

– И сколько мы сможем обманывать ее?

– Флоренс должна улететь десятого июля.

В трубке стояла тишина. Была. Флоренс должна была улететь десятого июля.

– Мне это кажется неправильным, – сказал Айзек. – Не говорить ей. Она захотела бы знать.