Сатана в церкви - Пол Доуэрти

— Немного. Ну, во-первых, его одежда, во-вторых — нож, да еще кошель с несколькими монетами. А что?

— Ничего, — улыбнулся Корбетт. — Ничего. Просто пытаюсь разобраться. А где труп? — спросил он, обратив внимание, что священник не сводит с него взгляда. — Труп Дюкета! Где он? — спросил Корбетт еще раз.

Священник пожал плечами:

— Дюкет совершил самоубийство, и с ним обошлись как с самоубийцей. Помощник шерифа завернул труп в шкуру осла, потом его протащили за ноги по городу и бросили в общую яму за городской стеной. Так всегда поступают с самоубийцами…

— И никто, — перебил его Корбетт, — никто не предъявил права на тело?

— Господин чиновник, — ответил Беллет, пристально глядя на него с другой стороны пылающей жаровни, — Дюкет совершил самоубийство, и не нам обсуждать предписания церкви на этот счет.

Корбетт поджал губы и постарался изобразить разочарование.

— Могу я заглянуть в церковь?

Священник напомнил, что уже темно и вряд ли удастся что-нибудь там разглядеть. Понимающе кивнув, Корбетт пообещал вернуться на другой день. И ушел, радуясь тому, что выбрался из комнаты с затаившимися в ней грозными тенями и что не надо заходить в церковь, которая, похоже, не очень-то привечает ни живых, ни мертвых.

Подойдя к примеченной несколько часов назад ярко освещенной таверне, Корбетт решил зайти и погреться. Он уселся за стол на козлах, выпил крепкого бульона, щедро сдобренного луком и чесноком, и кварту пьянящего эля. Стало тепло и легко, о возвращении домой даже думать не хотелось, поэтому Корбетт взял у хозяина одеяло и устроился прямо на устланном тростником полу. Несмотря на усталость, у чиновника никак не шла из головы церковь и ее неприятный настоятель. В памяти всплывали обрывки когда-то слышанного и читанного о церкви Сент-Мэри-Ле-Боу. Нехорошее место. Но почему? Откуда он об этом узнал? Корбетт напрягал уставший разум и вдруг вспомнил нечто иное и не на шутку напугался. Ведь священник явно поджидал его — словно у короля в обычае посылать высокопоставленных чиновников на расследование всех самоубийств в городе. Размышляя об этом, Корбетт провалился в глубокий сон.

4

Наутро Корбетта разбудила чумазая служанка. После выпитого накануне просыпаться не хотелось, да и голова была тяжелой. Греясь около очага, он съел ломоть ржаного хлеба и запил его элем. Потом взял свои пожитки и отправился по Чипсайд-стрит, заглянул к брадобрею, который ловко очистил от щетины его лицо и, отвечая на вопрос Корбетта, рассказал о местном коронере, который занимался делом Лоренса Дюкета. Роджер Паджетт был врачом и принимал больных на одной из боковых улиц. Уйдя от брадобрея, Корбетт отыскал небольшой деревянный дом на каменном фундаменте. Большая золоченая вывеска над дверью изображала ступку с пестом.

Паджетт оказался словоохотливым коротышкой, раздувшимся от важности, ведь он был врачом и коронером в одном лице. Напыщенный человечек в алом одеянии с синими прорезями и на подкладке из тафты внимательно изучил документ с полномочиями Корбетта, прежде чем пригласил его в комнату на нижнем этаже дома, которая служила приемной. Корбетт не доверял врачам и считал их искусство шарлатанством. Оглядевшись, он решил, что Паджетт ничем не отличается от остальных. На полу была разложена карта со знаками зодиака, полки вдоль стен были сплошь уставлены глиняными кувшинами с надписями «сенна», «белена», «наперстянка», «кожа угря». На столе стояла большая деревянная миска с мелким белым порошком, и, пока врач не прикрыл ее мокрой тряпкой, Корбетт чихал не переставая.

Не позаботившись о посетителе, Паджетт уселся в единственное кресло и спросил:

— Чем могу служить, господин чиновник?

— Расскажите о Лоренсе Дюкете, как и где вы нашли его тело?

Врач сгорбился в кресле и застучал пальцами по подлокотникам, глядя поверх головы Корбетта. Говорил он нараспев, словно читал стихи:

— Лоренс Дюкет был найден повешенным в церкви Сент-Мэри-Ле-Боу ранним утром четырнадцатого января. Полагаю, тело обнаружил священник Беллет. — Он посмотрел прямо в глаза Корбетту. — Вы разговаривали с ним?

Корбетт кивнул, и у Паджетта как-то странно изменился взгляд, когда он продолжил рассказ.

— Во всяком случае, это Беллет перерезал веревку и оставил тело в церкви. Следов насилия я не обнаружил, никаких царапин или ссадин. Единственное, что было, красная полоса вокруг шеи и синяк возле правого уха — следы веревки и узла, которым Дюкет завязал петлю, прежде чем сделать последний шаг. Место я осмотрел. Там из кладки возле окна выступает толстый железный штырь — к нему был пододвинут алтарь. Наверняка Дюкет встал на него, привязал веревку к пруту, потом надел петлю на шею и шагнул с алтаря. Вот только я не понял, откуда на веревке взялись черные шелковые нитки.

Он подал находку Корбетту, который долго разглядывал нитки, прежде чем положить их в свою сумку, а врач тем временем смотрел на чиновника, скривив маленький рот.

— Вот и все. Остальное соответствует добровольному уходу из жизни. Кишки и желудок пустые, лицо синюшного цвета, язык распух и покусан, глаза вылезли из орбит.

— Всё? И ничего такого, что говорило бы об убийстве? — нетерпеливо перебил его Корбетт.

— Полагаю, — растягивая слова, проговорил Паджетт, — все было, как я сказал. Скорее всего, Дюкет убил Крепина, спрятался в церкви и от страха или из-за угрызений совести покончил с собой.

— А больше ничего примечательного вы не обнаружили? — не отступался Корбетт. Он поднял руку, как бы прося врача умерить раздражение. — Ваш отчет очень подробен. Лорд-канцлер сам подчеркнул это, но, возможно, было что-то такое, что вы отметили, но не описали как не имеющее отношения к делу?

— Лишь одно. У Дюкета на предплечьях были синяки, но, скорее всего, они не имеют отношения к его смерти.

Корбетт улыбнулся:

— Спасибо, господин Паджетт. Если вспомните что-нибудь еще, сообщите в канцелярию.

Прежде чем ошарашенный врач успел ответить, Корбетт закрыл за собой дверь и зашагал в направлении Чипсайд-стрит.

Бледное солнце пробивалось сквозь легкие облака на синем небе, освещая обычную людскую толпу, двигавшуюся к Чипсайду. Писцы с переносными ящиками для письменных принадлежностей уже изготовились к работе. Повсюду расставляли прилавки, открывали ставни — начинался очередной день. Здесь были купцы во фламандских бобровых шапках и кожаных сапогах, законоведы со свитками под мышкой, ученики и подмастерья в плащах и тесных штанах, женщины любого вида и любого ремесла. Там же были надменные дамы в тяжелых платьях в складку и с низко повязанными поясами, украшенные драгоценными камнями, в полотняных чепцах и плащах, подбитых мехом, защищавших их нежные тела от холода.

Корбетта, привыкшего к тишине канцелярии, раздражал шум и уличные крики. Торговцы всех мастей старались привлечь его внимание. Драпировщики трясли бархатом, шелком, батистом. В обжорном ряду предлагали жареные ребрышки, угрей, мясные пироги, приправленные луком и чесноком. Два торговца подрались из-за партии оловянной посуды. Корбетт бдительно следил за своим кошелем, придерживая его под плащом — в городе орудовало несметное множество воров. Цепочка их незадачливых собратьев, уже осужденных, пробивалась сквозь толпу в окружении констеблей, которые переводили своих подопечных из тюрьмы Тан в тюрьму Ньюгейт, и остававшиеся на свободе счастливчики вовсю издевались над бедолагами. Две шлюхи в нижних юбках, тоже шествовавшие в процессии, изображали раскаяние, однако, судя по их смелым взглядам и дерзкому виду, а также по похотливым смешкам в толпе, было очевидно, что не за горами тот день, когда они снова примутся за свое ремесло.

Толпа все прибывала, и Корбетт испугался, вспомнив, как много лет назад в Уэльсе людей задавили насмерть перед королевским шатром. Однако вскоре ему удалось выбраться из толчеи, и он оказался перед воротами церкви Сент-Мэри-Ле-Боу. Вновь ему стало не по себе от веющего здесь мерзостного духа запустения, и он опять попытался вспомнить, откуда ему известно об этой церкви, но память отказывала. Тут не было никого, кроме нескольких зевак, да и те мгновенно исчезли, завидев черную рясу отца настоятеля, который вышел навстречу Корбетту.

— Это вы, господин чиновник, — проговорил Беллет, протягивая костлявую руку, которую Корбетт пожал, чувствуя, что бледное, изможденное лицо священника и его черное одеяние страшат его еще сильнее, чем во время их первой встречи.

— Я пришел осмотреть церковь, — резче, чем ему хотелось, произнес Корбетт. — Пока светло.

— Пойдемте, я все покажу, — спокойно ответил священник, и Корбетт решил, что Беллет не столь насторожен, как накануне, однако лишь кивнул, позволяя настоятелю сопровождать его к главному входу.