Куртизанка. Книга вторая (СИ) - Юлия Ветрова

ей мучительно не хватало оставшихся в Манахате корсетов. Оставалось радоваться тому, что в чемодан вместилось достаточное количество шарфов и хотя бы один зонт. Шляпки у неё тоже не нашлось — впрочем, здесь, в поместье, никто их и не носил. И хотя сельский образ жизни немного облегчал ситуацию, он же её и осложнял: в те три дня, что Эван позволил ей отсыпаться в городе, Элена не вставала с постели и успела распланировать ближайшие месяцы в общих чертах, и в первую очередь собиралась пополнить запасы белья, но сделать этого не успела.

В целом, по здравом размышлении, она пришла к выводу, что всё складывалось достаточно неплохо, хотя избавиться от злости на Эвана, который так долго её отвергал, чтобы теперь силой притащить к себе домой, до конца не могла.

Все эти три дня Элена ужасно скучала и ждала, когда же наниматель пригласит её к себе, но этого так и не произошло. Зато следующие несколько дней вполне восполнили этот пробел.

Эван разломал в щепки то подобие режима, которое Элена собиралась установить и к которому привыкла.

Если в клубе раньше одиннадцати Элена не открывала глаз, то в поместье Аргайлов каждое утро, едва солнце заглядывало в окно, начинали стучать в дверь. Чезаре, приходивший в комнаты к хозяйке с утра, шёл открывать и передавал Элене, что господин давно уже её ждёт. Если в первые дни Элена пыталась отвечать, что ещё не встала и ей нужно время, чтобы привести себя в порядок, то к концу недели поняла, что это приводит лишь к тому, что через несколько минут лакей приходит опять, на сей раз чтобы сообщить Чезаре, что господин просит её всё-таки встать. Эта перебранка не давала ей спать до тех пор, пока Элена всё-таки не вставала, но в итоге она вынуждена была выбираться из своих комнат, одевшись кое-как — а с этим она смириться не могла. На седьмой день она сама приказала Чезаре разбудить её в шесть утра, чтобы к девяти — когда появится очередной неуёмный слуга — уже выглядеть хорошо.

Если в клубе Элена, встав и немного понежившись в кровати, отправлялась на пробежку, которая никогда не требовала от неё особых усилий, хотя и помогала проснуться до конца, то Эван в первый же день, едва дав ей проглотить один-единственный тост, потащил Элену в конюшню и стал выяснять, умеет ли та ездить верхом.

Выяснив, что верхом Элена не ездила никогда, Эван немного поскрипел зубами и сказал, что будет учить её сам. В первый же день Элена вернулась домой с боками, ноющими от тряски, и с ягодицами, смятыми в паштет, но, конечно же, Эван не собирался её жалеть. Пытка продолжалась каждое утро, а Эван лишь посмеивался, глядя на неё, и не упускал возможности пройтись ладонью по обтянутому тонкими панталонами бедру или хлопнуть пониже спины: Эвану явно не давал покоя её зад.

К концу недели она уже худо-бедно держалась в седле, хотя и хваталась иногда за Эвана, едущего рядом — не столько опасаясь упасть, сколько для того, чтобы ощутить его рядом.

Рядом с Эваном, несмотря на все его раздражающие привычки, было на удивление хорошо. Он редко целовал Элену, зато в те секунды, когда целовал, Элене казалось, что время останавливается и весь мир сужается до глаз, сверкающих тёплым коричневым пламенем напротив. Эвану было достаточно простого прикосновения, поцелуя или взгляда, чтобы разжечь в Элене огонь, и Элена наслаждалась как могла этим непривычным для себя состоянием, когда не хочется ничего менять.

Впрочем, кое-что ей всё же хотелось бы изменить — это обеды, которые ежедневно собирали всю семью Аргайлов за одним большим столом. Сама она во время них сидела от Эвана очень далеко, в той части, где располагались все племянники князя: и, как с величайшим удивлением открыла для себя Элена, Ливи Джил МакГауэр, которую Элена искренне надеялась не встречать больше никогда.

Ливи ничего не рассказала ей о том, как попала в дом. Напротив, на все попытки завязать разговор двусмысленно намекала, что Эван сам приказал привести её сюда и при встрече «был весьма восхищён».

Элена ничего не говорила в ответ.

Кроме них в этой части сидели Кестер, которого Элена уже видела в Манахате, и Линдси — ещё один старший племянник Эвана, который без конца бросал косые взгляды на Ливи. Тут же сидела молодая и симпатичная племянница Эвана Кони, с которой Ливи и Элене удавалось общаться довольно легко. Ещё одно место пустовало, и, как поняла Элена из разговоров других родственников, предназначалось Конахту Аргайлу, третьему племяннику Эвана, который приезжал домой лишь на пару недель в году. Ещё двоих детей Элена иногда видела в парке: им обоим было не больше четырнадцати, и все дни они проводили с гувернёрами, так что на них Элена внимания не обращала.

Практически это был самый дальний край стола, но даже здесь она не могла не ощущать на себе косых взглядов — как племянников, так и старшей родни, окружившей Эвана с обеих сторон.

Здесь были три женщины, которых Элена не успела ещё запомнить по именам, но среди которых выделила для себя немолодую и величественную, которая косо смотрела не только на неё, но и на всех за столом. Казалось, даже Эвана она воспринимала не слишком-то всерьёз.

Вторая, сидевшая по левую руку от Эвана, была кругленькой блондинкой с улыбчивым лицом. Она, как поняла Элена, приходилась матерью кому-то из старших детей, но мужа её Элена никогда в поместье не встречала. Звали эту пышную блондинку с неожиданно холодными для её типа лица голубыми глазами Изабель, и она по большей части говорила за столом о семейных делах. Она вообще говорила за столом больше всех.

Рядом с ней сидела худая темноволосая женщина, которая вступала в разговор только, чтобы попросить соль. На Элену она смотрела так же холодно, если вообще смотрела.

За столом оставалось ещё несколько пустых мест, но кому они предназначались, Элена не хотела знать и не спрашивала — ей было не до того.

Элена довольно быстро поняла, что готова она должна быть в самом деле «всегда».

Эвану могло прийти в голову повалить её в конюшне, пока конюх ходит за уздечкой для коня, в винном погребе — пока дворецкий поднимается наверх с бутылкой вина — или где-нибудь ещё.

Аргайл казался бешеным и мало походил на того затворника, которого Элена увидела в клубе в одиночестве раскладывающим пасьянс. Казалось, он силится использовать каждую минуту,