Феномен - Александр Шепиловский

Я надеялся, что Владимир сейчас расскажет обо мне, но он будто бы забыл о моем присутствии.

— У тебя что ни день, то событие, — сухо ответил Добрыня.

— Вот человечина! — хлопнул себя по бедрам Владимир. — Уперся, как… сам знаешь кто.

— Да, про ишака я уже слышал, — не мог сдержать улыбки Добрыня и опять посуровел. — Если через месяц не будет результатов, тебя не подпустят к «Аленушке». Иди, твори, баламут, со своим консультантом. Откроете спираль — что ж, склоню голову, от души поздравлю и порадуюсь.

Признаться, после такого разговора у меня появилось сомнение. К кому это я попал? Не хочу к баламуту! И тут я увидел еще одного сотрудника, вернее сотрудницу, золотоволосую девушку, смотревшую на меня из-за массивного аппарата на треноге. Уголки ее губ сдерживали улыбку, большие томные глаза лукаво звали к себе. Не красавица, но поразительно женственна! А когда девушка встала, я раскрыл рот от изумления: грациозная, в белом, слегка обтягивающем стройную фигуру платье, с распущенными волосами она показалась мне…ну, прямо царевна-лебедь! Я с ходу влюбился в нее.

— А это наша Юлия, — представил мне девушку Владимир.

Я обмяк и, чувствуя, что краснею, как никогда в жизни не краснел, назвал себя каким-то замогильным голосом. Смутно помню, как Владимир привел меня, скороспелого влюбленного в соседнее помещение, большую часть которого занимало огромное цилиндрическое в несколько этажей сооружение.

— «Аленушка», — кивнул на сооружение Владимир и показал рукой вокруг. — Надо тебе, Шура, все это хозяйство осилить. Не пугайся, здесь сложного ничего нет, только на первый взгляд так, кажется.

Он что-то рассказывал, показывал, объяснял и при этом ухитрялся делать записи в своей книжке. Потом неожиданно спросил, в каком смысле я умею слесарить. Я ответил, что в прямом, потому что в свое время два года учился в профтехучилище на слесаря-инструментальщика, поэтому навыки кое-какие остались. Владимир обрадовался и притащил инструменты, которых я никогда не видывал. Попросил по чертежу сделать какую-то детальку. Я потребовал другие инструменты. Молоток и напильник нашлись быстро, а зубило я ждал полчаса: за ним, оказывается в Читу ездили. Детальку я сделал.

— У тебя умелые руки, — похвалил Владимир. — Таким примитивным способом так качественно отработать, — и дал задание посложнее.

К нам дважды заглядывал Добрыня. Первый раз он сказал «понятно», во второй раз — «непонятно» и больше не показывался. Уже стемнело, а я все возился с заданием, и даже не было мысли уйти. Поздно вечером к нам зашел Тока и сразу направился ко мне:

— Александр, тебе вредно так перенапрягаться. К нему только попади.

— Да, да, — спохватился Владимир. — Иди, Шура, отдыхай. Не смотри на меня, я еще побуду здесь.

Тока взял меня под руку и вывел из лаборатории.

— Почему Владимира зовут баламутом? — спросил я.

— А мы все каждый по-своему баламут. Володя умный и чудесный парень, поэтому я и свел тебя с ним.

От Токи я кое-что узнал о Владимире. Система образования у них отличается от нашей, но чтобы не путаться, скажу по-своему. Школу Владимир закончил с золотой медалью — сохранилась традиция вручать отличникам медали. Кстати, о золоте, оно здесь не имело такой ценности, как в наш век — его получали на химических заводах в любом количестве. Из института Вакуума Владимир ушел сам, а из двух других его исключили, причем с последних курсов. За что? А за то, что много спорил с профессорами и шалости себе разные позволял, а шалости эти были экспериментами, дерзкими по мысли и оригинальными по исполнению. Ошибки случались. Один молодой, с пышной шевелюрой, доктор наук, например, по вине Владимира за считанные секунды облысел, да так, что никакие препараты не могли восстановить рост волос. А однажды всем жителям Земли ударил в нос сильнейший гнилостный запах разлагающегося зеленого лука. Два часа все человечество вынуждено было терпеть зловоние. Это Владимир сконструировал генератор запахов глобального масштаба и усилил в триллионы раз запах крохотного перышка гниющего зеленого лука, каким-то образом оказавшегося в анализаторе частот. Институт Пространства Владимир все-таки закончил, но без диплома. Он просто посещал все лекции и нахально присутствовал на практических занятиях. Вскоре он сделал крупное открытие, благодаря которому удалось как бы вырвать из поля тяготения Солнца «клок» гравитации в объеме многих тысяч кубических километров, образно выражаясь, сжать его, уплотнить и после сложнейших модуляций превратить в вещество и антивещество. А когда он разгадал существовавший сто десять лет в астрофизике парадокс Дедюхина, его завалили приглашениями на работу. Он выбрал институт в Атамановке, так как в Забайкалье жили его предки и сам он читинский.

А вообще-то мне повезло, что судьба свела меня с Владимиром. Человек он простой, ну, пусть ребячество в нем есть, и пусть он баламут, главное, у него мозг стоящий, и занимается он как раз перемещением тел в пространстве и времени. Только почему скрывает от всех тайну моего появления? Я спросил его об этом.

— Открываться пока рано, — ответил он. — Доказательств нет. А на слово не поверят, тем более мне, баламуту. Придет время — ошарашим всех.

И я согласился с ним. С утра до позднего вечера мы находились в лаборатории. А мне хотелось вырваться в город, погулять по улицам, посмотреть, что изменилось и как изменилось, увидеть жизнь. А идти один я не решался, да и Владимир почему-то боялся отпускать меня от себя, просил немного потерпеть и говорил, что скоро все проясниться. Впрочем, работа была интересной, хотя я и понятия не имел, что делаю и для чего делаю, увлекательным был сам процесс работы. Я научился пользоваться очень точными, совершенными инструментами: лазерными, плазменными, а так же микроабразивами, которые резали и строгали, сверлили и сваривали. Никакие ножовки и напильники были не нужны, а уж зубило и подавно, потому-то его и не оказалось в мастерской института. Сотрудники что-то рассчитывали, регулировали и настраивали. Из других лабораторий к нам приходили парни и девушки в опрятных зеленоватых костюмах, разбирали и переделывали аппаратуру. Владимир же поспевал везде, знал работу каждого, кого-то стыдил, кого-то хвалил, — ни к кому равнодушным не был. Добрыня скептически посмеивался над ним, однако ни в чем не отказывал и все просьбы выполнял.

Дни пролетали незаметно. Я поправился, набрал вес, лицо округлилось. Сон был крепким. Ложился спать поздно, вставал рано, шлепал босиком по паркетному полу и каждый раз думал, что неплохо бы бросить на него ковер. Утреннюю гимнастику по привычке не делал, но собирался всерьез заняться ею.