Друг человека (История из скорого завтра) - Роман Сенчин

Юрий стал лихорадочно соображать. Во-первых, зачем ему эта "старуха", которой вообще не стоило бы доллары показывать, да и которых у него в карманах запросто по стольку не валялось. А во-вторых: может, на самом деле ей и ее семье жить не на что... Питаться. Она же, наверное, поняв его молчание как неопытность, добавила тем голосом, каким общалась утром - там, на складе:

- Такой ты симпатюльчик, мальчик мой!

Но теперь ее слова, сказанные так, казались лживыми, произнесенными чуть не через силу. Как будто чью-то чужую роль играла. И еще он догадался, захотел поверить, что этот тон, игривый, разбитной, показывал не столько испорченность ее, а наоборот - наивность в такого рода практических делах. Эта пытающаяся соблазнить его "старуха" была, конечно же, не "прости господи", но, скорее, "помилуй и облагодетельствуй" - как бы определила, наверно, его мать, бьющая до полу поклоны за него... Юрий был уверен: мать бы такую ситуацию скорее поняла и не осудила бы, как осуждала его связь, долгую и крепкую, с соседкой-"халдой"... А он в такую ситуацию еще не попадал. Чтобы за него вдруг так цеплялась женщина. И с предложением таким... Хм, как в старом (ретро глубокое!) советском фильме, бичующем мир капитала... Вообще-то о женщине Юрий имел другие представления.

Три зимы назад "опять почти пришла весна", та самая, после которой он ни разу ей не был рад.

"Да в семнадцать лет чего не натворишь!" - твердил потом на следствии и в трибунале в защиту сына, крутясь как только можно и не очень можно, расторопный оборотистый отец... Конечно, сыну было уже совсем не семнадцать, и шороху они тогда порядком навели - на всю округу, но дело все же как-то удалось ушомкать, пригладить почти до шалости. Удвоенный срок альтернативки - красивые цветочки по сравнению с тем, какие обещались Юрию плоды.

Дело было так.

В их казарме - как всюду и везде среди братвы - был свой Иван Иваныч. За городом, на том берегу реки, напротив части, селился новоявленный помещик-Ганнибал. Между Иван Иванычем и Ганнибалом возникла сразу понятная вражда. Иван Иваныч считал, что "щупать местных курочек" на том берегу общественно полезное мероприятие, необходимое его ребятам, тогда как Ганнибал на основании закона "О частной собственности на землю" и своего помещичьего нрава был уверен: все, что на его земле, - его добыча. На тех его просторах - старая деревня, которую помещик в меру сил своих старался обеднить. Сгонял людей с покосов, навязывал им непонятные условия аренды и всячески, короче, прижимал. Гнобил. Контроль комиссий, земельных комитетов был помещику до фени - старая цивилизация со всеми устоями своими вошла в пике.

Покосы и аренды - это ладно. Но курочки - живое дело. Его не остановишь никаким пике. Положено несушкам яйца нести, а петухам топтать, будут нестись и топтать - какой там Ганнибал! Правда, от Ганнибала зависело наличие курочек, а они проредились (поразбежались-поразъехались от прижиманий), и топтуны начали роптать по эту сторону реки.

Юрий был, конечно, желторот еще - соображать. Впутался в большое дело малым своим умом случайно. Но именно он, так уж получилось, дал всему толчок - он был тогда обуреваем ритмами "спад-ретро" и на вечерних спевках-записях, да и где придется, горланил довольно складно нечто такое:

Дорожкой огорожено, шарашкой ошарашено,

И самая хорошая, вихрастая - мое-о!

Бродили вместе веснами, теперь мы стали взрослыми,

И с мальчиками рослыми она не устае-о-от.

Промчались годы дикие, не вышли мы в великие,

И там, где были ты и я, - пустынное его-о...

Бродили вместе веснами, но стали малоросами,

Она гордится косами, ему же, гаду, всё.

Так он горланил, а их тогдашний Иван Иваныч слушал, слушал, распыхивался, кумекал, наливался злобой.

Дело завязалось в той чайной, где Юрий и теперь частенько подогревался стаканчиком коктейля. Здесь же по воскресеньям - в день свободного сюда доступа из города - толклось всегда достаточно бывших "владык мира и района", спустивших мир - не мир, но уж их район на дно помойной ямы. Они хлебали подношения, чавкали беззубыми зевалами, мололи языками. Хвалились прошлым, ругали прошлое, благодарили за коктейльчик, пирожок, внимание.

- Трижды кавалер "Знака Почета"!.. Лауреат семеноводства!.. Пенсия семь миллионов, на десять булок хлеба!.. Сволочи!.. Благодарю вам... вас, от сердца благодарствую!.. От трижды лауреата!..

Юрий отстранял таких обычно не в наглую, но и не скрывая к ним презрения, а чаще обходил; он никогда не подносил, не подавал, не из принципа, а так - из-за брезгливости. Такие они были грязные и мелкие, как вши, которых хочется если не придавить ногтем, то уж подальше от себя отбросить. Наполеончики былых времен.

Одного такого наполеончика он все же выделял. Тот был когда-то частым гостем у них дома, начальником каким-то там отца, действительным лауреатом и кавалером всего того, что теперь перечислял нетвердым, вечно пьяным голосом. Он жил в шикарном (чудом не потерянном, не пропитом) краснокирпичном двухэтажном замке у реки, на том же берегу, что и новый помещик-Ганнибал.

В ту памятную встречу памятного дня памятной весны наполеончик взахлеб, не по-мужски (по-стариковски) рыдал у стойки. Размазывая сопли рукавом парадного в далеком прошлом, засаленного теперь костюма. Пытался что-то бессвязно рассказать, не поминая даже в этот раз регалий, заслуг и атрибутов, - старался только о своей беде.

Получалось: замок описала у него инспекция, но, более того, там в качестве залога "в счет погашения долга" Ганнибалу осталась внучка.

Таньку, внучку этого жучка-наполеончика, Юрий не просто знал, они были ровесники, последний год встречались в городе, балдели в клубах. И не за ради

секса - просто для души. Душевная девчонка, с ней было легко, по-человечески, без дураков.

Мысль: "Этот сучара, этот Ганнибал Танюху там сейчас жеварит!" - была невыносима.

Торчавший тут же, у стойки, Иван Иваныч воспринял сообщенье круто. Замок решили взять на абордаж и курочку отбить...

На выпивку, на женщину, как и на то, чтобы три раза в день для поддержанья брюха пожевать, цены всегда вздымались, как горные хребты - один хребет выше другого. Юрий с выпивкой общался запросто, был не то чтобы запанибрата с ней - он просто это дело мало замечал. Нет башлей - нет выпивки, есть - так можно расслабиться маленько. Насчет пожрать довольствовался малым и тем, что есть... Но женщина, которую возможно было запросто купить, как полстакана... Заманчиво, конечно, ново для него. Но тут же, будто на самом деле чувствовал, откуда-то несло гнильем. И не от женщины, а с непонятной, далекой стороны...

Он выгреб из кармана деньги, какие были. И кладовщица их молча приняла, неявно, на глазок, пересчитала. Долго смотрела на него. Смотрела как-то, как оскорбленная. Потом спросила дрожащим, готовым сорваться на визг голосом:

- Что же ты морочил голову? Что... а?..

- Здесь лимона полтора. На хлеб там, крупу, может, какую.

- И вот за это, да? - Она слегка тряхнула ладонью, будто собираясь сбросить пачку свернутых рублей с тремя, пятью нулями. - Я думала, ты путний парень... богатенький.

Она немного помолчала - выжидала явно. (Припрятал доллары! А доллары их было всего два - имелись и на самом деле, лежали в потайном карманчике.)

- Понимаешь... Сегодня я еще не ела...

- А комплексный обед?

- А сыну тогда что?..

- Ух, фу-ты ну-ты! - Юрий выдохнул протяжно все, что скопилось в легких, весь этот отработанный, без кислорода воздух; выдохнул и почувствовал себя как будто всплывшим из глубины глубин и объяснил: - Я это, слышь, я просто так... - И то ли (сам не понял) пристыдил, то ли поинтересовался: - Ты че, действительно сдурела: за рубль продаваться-то?

(А булка хлеба и кило крупы в какие-то там времена - если преданиям

верить - рубля даже не стоили.)

4

В этом кабаке Юрий был более-менее известен. Здесь он под аккомпанемент ребят-альтернативщиков время от времени, когда сочинялось нечто складное, пристойное, исполнял с эстрады свои "ретро-римейки". За концерты не платили, но позволяли ужинать без шика, хотя достойно. А цены были в кабаке - десяток ужинов без шика равнялись году работы на конвейере; за ужин с девочкой можно было выложить и состояние. Машину вместо праздничного ужина запросто купить. Завсегдатаи - из самых самые, что ни на есть. Но по одежке, по лицу если судить - можно с наполеончиками спутать. Разве что чуть помоложе и не столь крикливы... А красавцу менту или гаишнику, к примеру - а уж кто, как не они, имеют каждодневный, без задержек и налогов, стабильнейший доход, - чтобы сидеть здесь по вечерам... Ну, это надо было только тем и заниматься, что гаишнику шерстить-шерстить и еще много раз вдоль и поперек шерстить дороги. Или менту стоять у рынка, хватая от перетекающего туда-сюда-обратно капитала жирные куски.

Непосредственно к торговле, насколько знал Юрий, Иван Иваныч отношения не имел. Его команда занималась вывозом мусора за пределы города незавидная вроде работенка; но шеф блаженствовал здесь, в кабаке, за столиком чуть ли не каждый божий вечер. Даже не за столиком - столом.