Не задохнуться - Сергей Валерьевич Мельников

замолчал, вопросительно глядя, на неё, она не уходила. Сидела и смотрела на меня.

– Мам, мне в школу рано вставать.

– Да-да, – встрепенулась она. – Спи, сынок. – и вышла, тихонько прикрыв дверь.

Романчиков на самом деле больше не всплывал.

***

Ой какая сопливо-приторная сцена-то ночью была. Я даже подумал, что мне это приснилось. А может, правда это был сон?

Я пришёл домой из школы, и никаких ментов у нас в квартире не было. Была мама. Рядом с ней на журнальном столике стояла пепельница с дымящейся сигаретой, а возле – стопка листков, вырванных из тетрадки, и я сразу понял, что это за листки.

– Что это? – она постучала пальцем по моим стихам.

Я молча попытался их забрать, но она отодвинула меня:

– Нет, подожди! Сядь! СЯДЬ! – крикнула она, и я опустился на диван. А что мне оставалось? Не драться же с ней.

– Значит, вместо учёбы у тебя голова забита этой дрянью? Ты уже скатился на четвёрки. Что дальше? Тройки? Двойки? Второй год? Вместо того, чтобы готовиться к институту, ты эти писульки пишешь? Стишки сочиняешь?

Я привычно молчу. Тускло светят лампочки в пластмассовой люстре. Злорадно хихикает младший брат. В глазах пляшут чёрные точки, и я думаю: только не приступ, не надо сейчас. А воздух густой и пыльный, и с трудом проталкивается сквозь сжавшееся до игольной толщины горло.

– Знаешь, что, сын мой? Я забираю у тебя плеер до конца учебного года. Закончишь год с похвальным листом – получишь его обратно.

– Нет, ты не можешь. Это подарок отца.

– Отца, который бросил тебя, когда тебе трёх лет не было, и не вспоминал, пока ты сам его не нашёл?! Осеменитель он, а не отец, папаша твой! И ты таким же растёшь. Гены! Плеер сюда, быстро!!! – заорала она и хлопнула по столику со всей дури.

Я аккуратно обернул наушники вокруг бирюзового корпуса и положил плеер перед ней. Она схватила его и сунула под себя в кресло, будто я стал бы его забирать.

– Всё! Иди и готовься к институту!.. И больше никаких гулек! – прокричала она мне в спину.

Ночью, когда все спали, я встал и вошёл в большую комнату. Листки с моими "стишками" так и лежали на полированном столике, придавленные пепельницей. Я вытащил их и на цыпочках вышел в кухню. Там, сидя на табуретке перед вытащенным из-под раковины ведром я изорвал их в мелкие клочки. Моё лицо горело от стыда за эти строчки. Настоящий мужик не пишет стихов. Он берёт любимую на руки и несёт, куда ему надо, не спрашивая согласия, а она радостно хохочет и смотрит влюблёнными глазами. Сашу в этой роли я представить не мог.

***

Кажется, начала ехать моя крыша. Я надел глухую шапку. Раньше её роль исполняли наушники, теперь приходилось вырабатывать "командный слух". Это "когда мне надо, я плохо слышу". Я приходил домой, бросал дипломат и шёл на выход под непрекращающийся мамин крик. Оставаться в доме без защитной амуниции я не мог. Я мало с кем тогда общался, а после смерти Тимура у меня остался один собеседник: я сам. И я просто бродил по улицам, сидел в сквериках и парках, тупил на прибой на набережной. Я не мог закрыться от всех музыкой: у меня её забрали. Поэтому я пел про себя.

"Следи за собой! Будь осторожен!".

Начнёшь петь в голос и заберут на дурку.

И в один из особо холодных и тоскливых вечеров я поехал к Сашиному дому. Нашёл скамейку в тени, прикрытую кустами, и сидел там с бешено колотящимся сердцем.

Я дождался. Она подошла к подъезду с высоким широкоплечим парнем. Они страстно целовались, а я хватал ртом куда-то пропавший воздух. С этого дня я стал приходить сюда каждый вечер.

Это было мазохистски извращённое удовольствие: разрезать постоянно острой болью сжатое горло. У меня включился режим "Чем хуже – тем лучше", и я с радостным ожиданием ждал, куда он меня вынесет. Вынес он меня на крышу соседней многоэтажки, но перед этим меня вычислил её отец.

Он сел рядом со мной и закурил.

– Будешь?

Я отрицательно покачал головой.

– Ну и правильно, – кивнул он.

Затяжки после третьей он собрался с мыслями.

– Саша сказала, что ты каждый день тут сидишь и следишь за ней. Так нельзя, понимаешь? У неё своя жизнь.

Я понимал, я просто не ждал, что меня кто-то заметит.

– Я люблю её. – глухо пробормотал я.

– Это понятно, – вздохнул он, – но придётся научиться с этим справляться. У Саши свадьба на носу. Её жениха ты уже видел. Они любят друг друга, и у них скоро будет ребёнок. Тебе в её жизни места нет, извини.

– Ребёнок? – я подумал, что он шутит.

– Так бывает, – пожал он плечами. – По её маме тоже долго не было видно, что она носит Сашу.

Он ушёл, а я остался. Идти мне было некуда. У меня не было места в её жизни. А где-нибудь ещё для меня место было? Дома? Очень смешно.

Отравленный токсинами, испачканный, использованный, отвратительный всем, и больше всего самому себе, я вошёл в подъезд соседнего дома. Поднялся пешком на девятый этаж. Мне повезло: навесной замок был кем-то спилен. Я вылез на крышу, и рубероид пружинил под моими ногами, когда я шёл на край. Вешаться, как Тим, я не собирался. Мне и так нечем дышать, я не хотел затягивать на шее верёвку. Лучше закончить всё с лёгкими, заполненными свежим и холодным воздухом. Я вскарабкался на бортик и раскинул руки. Две целых и тридцать четыре сотых секунды, и я перестану задыхаться. Я задышал. Внизу, под моими ногами, стояли удивительно чёткие в электрическом свете коробочки автомобилей. Кому-то из автовладельцев, возможно не повезёт. Смотря куда подует ветер…

Мне оставалось сделать один маленький шажок, и я его сделал. За миг до него перед моими глазами всплыла облупленная железная ракета, и грязные кеды под ней. Горючие слёзы на моей шее и жалобное "я не виновата!". Я это знал, но она в это так и не поверила.

Завтра те же чёрные рты будут шептать, жмурясь от наслаждения, в школьных коридорах:

"…прикинь, это та фифа, из-за которой Димка с крыши сиганул… …пацан из-за неё жизни лишился, а ей хоть бы хны… ....ходит, как королева…"

Один шаг вперёд, и яд, наполняющий меня, разлетится в стороны и забрызгает её, разъест её красивые черты, её кожу цвета молочного шоколада под безупречно чистой рубашкой. Чистота и грязь. Я не мог её запачкать, я бы себе этого не простил.

Она ведь не виновата, что я сошёл из-за неё с ума.

***

Я сделал шаг… назад, в своё тоскливое удушье, выдержал и вытерпел. Вырвался, много пережил и многое увидел. Боялся, делал глупости, страдал, любил. Прожил долгую жизнь,