Вот так мы теперь живем - Энтони Троллоп

западни, теперь сэр Феликс намеревался охотиться за другой, которую мы вскорости представим читателю. Состояние ее не было исчислено с такой точностью, как сорок тысяч фунтов предшественницы, но все знали, что оно значительно больше. Говорили, что оно безгранично, несметно, неисчерпаемо. Утверждали, что отец этой девицы не считает траты на дом, слуг, лошадей, драгоценности и тому подобное. Он ворочал такими делами, что ему было все равно, заплатить за какой-нибудь пустяк десять или двадцать тысяч фунтов, как человеку, не стесненному в средствах, все равно, отдать за баранью отбивную шесть или девять пенсов. Такой воротила может со временем разориться, однако не было сомнений, что сейчас, когда он так вопиюще богат, за его дочерью можно взять огромные деньги. Леди Карбери, знавшая, на чем ее сын потерпел крушение прошлый раз, очень пеклась, чтобы сэр Феликс поскорее употребил в дело знакомство с домашними этого новейшего Креза.

А теперь надо сказать несколько слов о Генриетте Карбери. Разумеется, она ничего не значила в сравнении с братом, который был баронет, глава этой ветви Карбери и матушкин любимец, так что довольно будет описать ее вкратце. Она, как и брат, была миловидная, но менее смуглая и не с такими идеальными чертами. Однако в ее облике сквозила приятность, словно говорящая, что забота о себе целиком подчинена в ней заботе о других, – та самая приятность, которой недоставало брату. И лицо отражало ее душу вполне верно. И опять-таки, кто скажет, как брат и сестра получились настолько разными? Вышло бы все иначе, если бы обоих забрали в детстве у отца с матерью, или добродетели девушки целиком проистекали из того, что родители любили ее меньше? По крайней мере, ее не испортили деньги, титул и соблазны чересчур раннего знакомства со светом. Сейчас ей был всего двадцать один год, и она почти не видела лондонского общества. Мать редко посещала балы, к тому же экономия последних двух лет исключала новые платья и перчатки. Сэр Феликс, разумеется, выезжал, но Гетта Карбери большую часть времени проводила с матерью в доме на Уэльбек-стрит. Иногда свет ее видел и тогда объявлял, что она очаровательна, и в этом свет был совершенно прав.

Однако для Генриетты Карбери уже началась романтическая пора. Существовала и другая ветка Карбери, старшая, в которой к тому времени оставался один-единственный представитель – Роджер Карбери из Карбери-Холла. О Роджере Карбери читатель со временем узнает больше, но сейчас довольно будет сказать, что он был страстно влюблен в свою кузину Генриетту. Впрочем, ему было под сорок, а Генриетта уже познакомилась с неким Полом Монтегю.

Глава III. «Медвежий садок»

Дом леди Карбери на Уэльбек-стрит был довольно скромный и не мог называться особняком, но она въехала сюда, еще будучи при деньгах, так что обставила его очень мило и по-прежнему гордилась, что, несмотря на трудные времена, принимает по вторникам литературных друзей в такой приличной обстановке. Теперь она жила тут с дочерью и сыном. Задняя гостиная, служившая ей кабинетом, отделялась от парадной половины дома дверью, которая всегда стояла закрытой. Здесь леди Карбери писала свои книги, здесь сочиняла льстивые письма редакторам и критикам. Дочь редко беспокоила ее в кабинете, и никого из гостей, кроме редакторов и критиков, сюда не пускали. Однако сыну домашние правила были не указ, и он входил к матери без всякого стеснения. Она только-только набросала две записки, за которые взялась после письма мистеру Фердинанду Альфу, когда вошел ее сын с сигарой в зубах и развалился на диване.

– Мой дорогой, – сказала она, – пожалуйста, не кури у меня в комнате.

– Что за причуда, матушка, – ответил Феликс, бросая, впрочем, недокуренную сигару в камин. – Некоторые женщины уверяют, что любят табачный дым, другие – будто ненавидят его, как черта. А на самом деле все зависит от того, хотят они подольститься или осадить.

– Ты же не думаешь, что я хочу тебя осадить?

– Право слово, не знаю. Не одолжишь ли мне двадцать фунтов?

– Мой дорогой Феликс!

– Конечно, матушка. Но как насчет двадцати фунтов?

– Зачем они тебе, Феликс?

– Ну… по правде сказать, чтобы продолжать игру, пока что-нибудь не устроится. Невозможно жить совсем без денег. Я и так трачу меньше многих. Стараюсь по возможности ни за что не платить, даже стригусь в долг, и, пока получалось, держал экипаж, чтобы не тратиться на кэбы.

– Когда это кончится, Феликс?

– Я никогда не знаю, что чем кончится, матушка. Не могу беречь лошадь, чтобы не устала, когда собаки бегут хорошо. Не могу пропустить любимое блюдо ради тех, что будут за ним. Да и зачем?

Молодой человек не сказал «carpe diem»[2], но именно эту философию он исповедовал.

– Ты заезжал сегодня к Мельмоттам?

Было пять часов зимнего вечера – время, когда дамы пьют чай, а праздные мужчины играют по клубам в вист и когда праздным молодым людям иногда дозволяется полюбезничать. Леди Карбери считала, что в этот час ее сын должен ухаживать за богатой наследницей Мари Мельмотт.

– Я только что оттуда.

– И что ты о ней думаешь?

– Сказать по правде, матушка, я очень мало о ней думаю. Она не красавица и не дурнушка, не умна и не глупа, не святая и не грешница.

– Тем скорее она будет хорошей женой.

– Быть может. По крайней мере, я вполне готов поверить, что как жена она будет достаточно для меня хороша.

– А что говорит ее мать?

– Мать – чудна́я особа. Я невольно гадаю, сумею ли выяснить, откуда она, даже если женюсь на дочери. Долли Лонгстафф говорит, кто-то ему сказал, что она богемская еврейка, но я думаю, она слишком для этого толстая.

– Какое это имеет значение, Феликс?

– Решительно никакого.

– Она с тобой любезна?

– Да, вполне любезна.

– А отец?

– Ну, он не выставляет меня из дома. Разумеется, за ней увивается с полдюжины молодых людей, и думаю, у старика от них в глазах рябит. Он больше думает, как заманить герцогов на обед, чем о дочкиных женихах. Любой сможет ее заполучить, кто ей приглянется.

– Тогда почему бы не ты?

– Почему бы не я, матушка? Я стараюсь как могу, и нет нужды погонять лошадь, когда та бежит сама. Ты одолжишь мне деньги?

– Ах, Феликс, ты же знаешь, как мы бедны. А ты по-прежнему держишь охотничьих лошадей.

– У меня всего две лошади, если ты об этом, и я с начала сезона не заплатил за их содержание и шиллинга. Послушай, матушка, да, это рискованная игра, но