Волки - Василий Андреев

Склонив голову на ладонь, покачивался над столом и пел тонким, захлебывающимся голосом песню собственного сочинения:

Скажи, кикимора лесная,

Скажи, куда на гоп пойдешь?

Возьми меня с собой, дрянная,

А то одна ты пропадешь.

О, нежное мое созданье,

Маруха милая моя,

Скажи, сегодня где гуляла

И что достала для меня?

Притихшие Минька с Балабою пьяно подхватили:

Гуляла я сегодня в "Вязьме",

Была я также в "Кобозях".

Была в "Пассаже" с пасачами

Там пели песню: "Во лузях",

К нам прилетел швейцар с панели

Хотел в участок нас забрать

За то, что песню мы запели,

Зачем в "Пассаж" пришли гулять.

Ломтев раскинул руки в сторону, манжеты выскочили.

Зажмурился и, скривя рот, загудел басом:

Гуляла Пашка-Сороковка

И с нею Манька-Бутерброд,

Мироновские, Катька с Юлькой,

И весь фартовый наш народ!..

Потом все четверо и Славушка - пятый:

Пойдем на гоп, трепло, скорее,

А то с тобой нас заметут,

Ведь на Литейном беспременно

Нас фигаря давно уж ждут.

А Солодовников закричал сипло:

- Стой, братцы! Еще придумал. Сейчас вот. Ах! Как? Да!

Запел на прежний мотив:

В Сибирь пошли на поселенье

Василька, Ванька, Лешка-Кот,

Червинский, Латкин и Кулясов

Все наш, все деловой народ.

Солодовников манерно раскланялся, но тотчас же опустился на стул и, склонив голову на руку, задремал.

А Ломтев глупо хохотал, разглаживая усы. Потом поднялся, пошатываясь (славушкин чай с коньяком подействовал), подошел к Солодовникову:

- Ларя! Дай я тебя поцелую. Чудесный ты, человек, Ларя! В роде ты как Лермонтов. Знаешь Лермонтова, писателя? Так и ты. Вот как я о тебе понимаю. Слышишь, Ларя? Лермонтова знаешь? Спишь, чо-орт!

Солодовников поднял на Ломтева бессмысленное лицо; заикаясь, промычал:

- По-о-верка? Есть!

Вскочил. Вытянул руки по швам.

- Так точно! Солодовников!.

- Тюрьмой бредит! - шопотом смеялся Славушка, толкая Ваньку. - Поверка, слышишь? В тюрьме, ведь, поверка-то.

Солодовников очнулся. Прыгали челюсти.

- Пей, Ларя! - совал рюмку Ломтев.

- Не мо... гу... - застучал зубами. - Спа-ать...

Солодовникова уложили рядом с Ломтевым. Минька с Балабою пили, пока не свалились.

Заснули на полу, рядом, неистово храпя.

- Слабые ребятишки. Еще время детское, а уж все свалились! - сказал Славушка.

Подумал, засмеялся чему-то.

Уселся в головах у спящих.

- Ты чего, Славушка? - с беспокойством спросил Ванька.

- Шш!.. - пригрозил тот.

Наклонился над Минькою. Прислушался. Тихонько пошарил возле Миньки.

- Погаси свет! - шепнул Ваньке.

- Славушка, ты чего?

- Погаси, говорят! - зашептал Славушка и погрозил кулаком.

Ванька привернул огонь в лампе.

На полу кто-то забормотал, зашевелился.

Славушка бесшумно отполз.

Опять, на корточках, подсел.

Потом на цыпочках вышел из комнаты.

Ванька все сидел с полупогашенной лампой. Ждал, что проснется кто-нибудь.

"Ошманал", - догадался.

Славушка тихо пришел.

- Спать давай! Разуй!

Улеглись оба на кушетке.

- Ты смотри, не треплись ничего, а то во!

Славушка поднес к Ванькиному носу кулак.

- А чего я буду трепаться?

- То-то, смотри!

Славушка сердито повернулся спиною.

- Чеши спину! - приказал угрюмо. - Покудова не засну, будешь чесать.

Ваньку охватила тоска. Хотелось спать, голова кружилась от пьяного воздуха. Было душно от широкой горячей славушкиной спины.

Утром проснувшиеся бузили.

У Миньки-Зуба пропали деньги.

Ломтев, сердитый с похмелья, кричал:

- У меня в доме? Ты с ума сошел? Пропил, подлец! Проиграл.

Минька что-то тихо говорил.

Ванька боялся, что будут бить. Почему-то так казалось.

Но все обошлось благополучно.

- Плашкеты не возьмут, - сказал Ломтев уверенно. - Моему не надо, а этот еще не кумекает.

--------------

С лишним год прожил Ванька у Ломтева.

Костя приучил его к работе.

Брал с собою и оставлял "на стреме".

Сначала Ванька боялся, а потом привык. Просто: Костя в квартире "работает", а ему только сидеть на лестнице, на окне. А если "стрема" идет кто-нибудь - позвонить три раза.

Из "заработка" Костя добросовестно откладывал часть на Ванькино имя.

- Сядешь если - пригодится. Хотя и в колонию только угадаешь - не дальше, но и в колонии деньги нужны. Без сучки сидеть - могила.

Славушка за год еще больше разросся и раздобрел. Здоровее стал Яшки-Младенца. Но подурнел, огрубел очень. Усы стали пробиваться. На вид вполне можно дать двадцать лет.

Кости не боится, не уважает.

Ведет себя с ним нагло.

И со всеми также.

Силою хвастает. Дразнит всех.

- Мелочь! - иначе никого не зовет.

Озорничает больше, несмотря на то, что старше стал.

Костины гости как перепьются, Славушка их разыгрывать принимается. Того за шею ухватит, другому руки выкручивает - силу показывает.

Особенно достается Балабе-Игнатке. Больной тот, припадочный. Как расскипидарится - сейчас с ним припадок.

Славушка его всегда до припадка доводит.

Игнашка воды холодной боится.

Славушка начинает на него водой прыскать.

Орет, визжит Игнатка, будто его бьют. Рассердится, драться лезет. А Славушка его все - водой.

Загонит в угол, скрутит беднягу в три погибели и воду - за воротник.

Тут Игнатка на пол. И забьется.

А Славушка рад. Удивляется!

- Вона что выделывает, а? Чисто таракан на плите на горячей.

Мучитель Славушка!

Коку Львова на тот свет отправил озорством тоже.

Кока был с похмелья, с лютого. Встретился на беду со Славушкою, в Екатерингофе. И на похмелку попросил.

А тот и придумал:

- Вези меня домой на себе.

Кока стал отнекиваться:

- Лучше другое что. Не могу. Тяжелый ты очень.

- Пять пудов, вчерась вешался. Не так, чтобы чижолый, а все же. Ну, не хочешь, не вези.

И пошел. Догнал его Кока.

- Валяй, садись! Один чорт!

Шагов двадцать сделал, что мышь стал мокрый!

- С похмелья тяжело. Боюсь - умру!

- Как хочешь тогда. Прощай.

Повез Кока. И верно - умер. Половины парка Екатерингофского не протащил.

Славушка пришел домой и рассказывает:

- Коку "Митькою звали"! Калева задал - подох!

Не верили сначала. После оказалось верно.

- Экий ты, Славка, зверь! Не мог чего другого придумать! - укорял Ломтев.

- Иттить не хотелось, а извозчиков нету, - спокойно говорил Славушка. - Да и не знал я, что он подохнет. Такой уж чахлый.

- Так ты его и бросил?

- А что же мне его солить, что ли?

А спустя несколько времени разошелся Славушка с Костею.

Прежний его содержатель, Кулясов, с поселения бежал, на куклима жил. К нему и ушел Славушка.

Пришел как-то вечером, объявил:

- Счастливо оставаться, Константин Мироныч.

- Куда? - встрепенулся Ломтев.

- На новую фатеру, - улыбнулся Славушка.

Фуражку на нос, ногу на ногу, посвистывает.

Ломтев сигару закуривает. Спичка запрыгала.

- К Андрияшке? - тихо, сквозь зубы.

- К ему, - кивнул Славушка.

- Тэ-эк.

Ломтев прищурился от дыма.

- К первому мужу, значит?

Улыбнулся нехорошо.

А Славушка ответил спокойно:

- К человеку к хорошему.

- А я, стало-быть, плохой? Тэк-с. Кормил, поил, одевал и обувал.

- И спал - добавь, - перебил Славушка.

- Спал не задарма, - повысил голос Ломтев. - Чем ты обижен был когда? Чего хотел - имел. Деньги в сберегательной есть. Андрияшка, думаешь, озолотит тебя? Не очень-то. Мяса столько не нагуляешь, не закормит. Вона отъелся-то у меня!

- Откормил - это верно, - сказал Славушка. - Чтобы спать самому мягче, откормил за это.

Подал руку Ломтеву:

- Ну, всех благ.

Ломтев вынул из бумажника сберегательную книжку, выбросил на стол.

Сказал с раздражением:

- Триста пятьдесят заработал за год. Получай книжку!

Славушка повертел книжку в руках. Положил на стол. Нахмурился.

- Не надо мне твоих денег.

Ломтев опять швырнул книжку.

- Чего - не надо? По правилу - твои. Имеешь получить.

Славушка взял книжку, спрятал в карман.

- Прощай, - сказал тихо и пошел к двери.

- Так и пошел? - крикнул вслед Костя грустно и насмешливо.

Славушка не оглянулся.

--------------

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ.

Люди бывают разные: один что нехорошее сделать подумает и то мучается, а другой отца родного пустит гулять нагишом, мать зарежет и глазом не моргнет.

Человечину есть станет, да подхваливать, будто это антрекот какой с гарниром.

Люди, с которыми встречался Ванька, были такими.

Человечины, правда, не ели - не было в этом надобности, - ну, а жестокость первым делом считалась.

Все хорошее - позор, все бесстыдное - шик.

Самый умный человек, Ломтев Костя, и тот поучал так:

- Жизнь, что картежка. Кто кого обманет, тот и живет. А церемониться будешь - пропадешь. Стыда никакого не существует - все это плешь. Надо во всем быть шуллером - играть в верную. А на счастье только собаки друг на дружку скачут. А главное, обеспечь себя, чтобы никому не кланяться. Ежели карман у тебя пустой - всякий тебе в морду плюнуть может. И утрешься и словечка не скажешь - потому талия тебе не дозволяет.