Тридцать девять ступенек. Маска Димитриоса - Джон Бёкан

Сердце бешено стучало у меня в груди, пот заливал мне глаза, но я упорно карабкался вверх до тех пор, пока не достиг вершины холма.

На юг простиралось поросшее вереском болото — его я пролетел словно на крыльях. У меня прекрасное зрение, и поэтому, посмотрев направо, на восток, я увидел вдали аккуратные прямоугольники зеленеющих полей и белую дорогу на самом краю горизонта. Я глубоко вздохнул, поднял голову и посмотрел на чистое, голубое небо над головой…

Я еще раз поглядел назад, откуда пришел. С юга по воздуху ко мне приближалась точка. «Ну, конечно же, это самолет», — тотчас догадался я, и опять страх своей железной рукой сжал мне сердце. Спрятавшись в одной из поросших вереском расселин, я целых два часа наблюдал за кружившим надо мной самолетом. Когда он, наконец, повернул назад, откуда прилетел, я пришел за эти два часа к ясному, как это майское небо, решению: уж если меня выслеживают с самолета, то глупо скрываться в холмах или болотах, где мое передвижение легко может быть обнаружено с воздуха. Надо идти туда, на восток, где есть дороги и человеческое жилье.

Было уже шесть часов вечера, когда я, наконец, вышел на дорогу, которая, то приближаясь, то отдаляясь от протекавшего в долине ручья, привела меня к мостику. По другую сторону ручья стоял симпатичный домишко. Из трубы его вился дымок. На мосту, облокотясь на его перила, меня словно бы поджидал молодой человек. В левой руке он держал книжку, в правой — трубку. Я слышал, как он продекламировал:

Когда грифон сквозь дебри,В болотах и холмах преследовал его…

Он вздрогнул, увидев меня рядом с собой. У него было симпатичное, загорелое лицо.

— Добрый вечер, — приветствовал он меня с какой-то непонятной серьезностью. — Приятно путешествовать в такой чудный вечер.

Дым из очага восхитительно пах торфяным брикетом и жарящейся на огне отбивной.

— Добрый вечер, — поклонился я и спросил: — Похоже я набрел на гостиницу?

— К вашим услугам, сэр, — поклонился он в ответ. — Я хозяин и с радостью предоставлю вам кров, хотя бы потому, что мне не с кем перемолвиться.

Я облокотился на перила с ним рядом и стал набивать трубку, обдумывая, как мне сделать из этого молодого парня своего сообщника.

— Уж больно вы молоды для хозяина, — нарочно усомнился я.

— Дело перешло ко мне от отца — он недавно умер. Я живу здесь вместе со своей бабкой. Правду сказать, я не в восторге от своей профессии.

— А кем бы вы хотели стать? — невинно спросил я.

Он густо покраснел.

— Я хотел бы стать писателем.

— Чего же лучше, — сказал я, — Думаю, что лучшего рассказчика всяких историй, чем хозяин гостиницы, и не найти.

— Так было в стародавние времена, но не теперь, — убежденно заговорил он, — Тогда по дорогам бродили всякие пилигримы, менестрели, катились почтовые кареты. А теперь сюда заглядывают лишь рыбаки в апреле, охотники в августе, да иногда остановится машина с толстыми женщинами, которые решили здесь пообедать. Из такого материала ничего не выжмешь. Как бы мне хотелось повидать мир и людей! Тогда бы я, быть может, написал что-нибудь подобное тому, о чем пишут Конрад и Киплинг. А пока что я накропал несколько стишков, которые были опубликованы в журнале Чемберса.

Я как зачарованный смотрел на белые стены домика, золотые в лучах заката. Потом сказал:

— Я побродил по свету, но иногда мне хочется пожить отшельником в таком вот домике. А что касается приключений, то они ведь не всегда случаются в южных тропических морях или с героями в красных гвардейских мундирах. Кто знает, может быть, как раз сейчас вас ожидает самое жгучее приключение.

— Именно об этом пишет Киплинг, — сказал он, сверкнув глазами, и процитировал:

Часу в десятом вечераОно стучит к вам в дверь.

— Совершенно верно! — воскликнул я. — Я сейчас расскажу вам историю, из которой, как мне кажется, легко может получиться недурной роман.

Я выдал себя за инженера, занимавшегося добычей алмазов в Южной Африке. Мне удалось разбогатеть, но мои недоброжелатели организовали против меня банду преступников, и я вынужден был бежать. Я рассказал, как я бежал через пустыню Калахари, о горячих, как раскаленная сковорода, днях, о черных, как бархат, ночах. Банда убила моего друга — здесь я рассказал о том, что произошло на моей квартире в Портленд-плейс — и теперь преследует меня.

— Если вы хотите стать участником приключений, то помогите мне, — закончил я.

— Да ведь это будет похлеще, чем Хагард или Конан Дойл! — воскликнул он.

— Поверьте мне, все это чистая правда, — сказал я тихо.

— Я верю каждому вашему слову, — возбужденно проговорил он, — Лишь правдоподобный рассказ может вызвать подозрение.

Видя, что дело сделано, я добавил:

— Мне кажется, они сейчас сбились со следа. Хорошо бы было где-нибудь отсидеться пару дней. Вы мне не позволите пожить у вас?

Схватив меня за руку, он потащил меня к дому.

— Вы будете сидеть здесь, как крот в своей норе. Ни одна собака не узнает. Я вас очень прошу, расскажите мне что-нибудь еще из ваших приключений?

Когда мы взошли на порог дома, я услышал вдали едва различимый стрекот мотора аэроплана — мои «друзья» не оставляли надежды найти меня.

Моя спальня выходила окнами во двор. Хозяин так уважал меня, что предоставил в мое распоряжение свой кабинет. Я обратил внимание, что книжные полки забиты дешевыми изданиями его любимых авторов. Бабушка, которую он упомянул в разговоре со мной, по-видимому, болела, потому что я ее ни разу не видел. Еду мне подавала Маргит, старая женщина, уборщица и кухарка. Молодой человек постоянно увивался за мною, поминутно смотря мне в рот, так что мне пришлось придумать ему работу, чтобы от него избавиться. У него был велосипед с моторчиком, и я попросил его съездить на почту и привезти мне утреннюю газету. Я также предупредил его, чтобы он держал ухо востро, запоминал всех встретившихся ему незнакомцев и сообщил мне об автомобилях и аэропланах. Выпроводив его, я занялся расшифровкой записной книжки Скаддера.

Он вернулся сразу после полудня и вручил мне свежий номер «Скотсмана». Кроме более подробного отчета о беседах с Паддаком и молочником, ничего нового больше не было. В разделе внешней политики я нашел перепечатанную из «Таймс» статью о Каролидесе и о положении дел на Балканах. О предстоящем визите Каролидеса в Англию ничего не говорилось. Я попросил хозяина не мешать мне — работа по расшифровке была в самом разгаре.

Мне удалось разгадать, что означали нули и точки, но дальше работа застопорилась, потому что ни одно из предполагаемых мною ключевых слов не подходило к шифру Скаддера. Я было уже впал в отчаяние, как вдруг — помню в этот момент часы пробили три раза — меня осенило: я вспомнил, что главным лицом в деле Каролидеса, по словам Скаддера, была некая Юлия Сеченьи и решил использовать это имя и фамилию в качестве ключевого слова.

Ларчик тотчас открылся и дальше все пошло как по нотам. Во-первых, имя Юлия[5] давало ключ к гласным: «А» выступала как «J», т. е. десятая буква английского алфавита, и была представлена цифрой 10; следующая по порядку гласная «Е» соответствовала букве «U» и, значит, обозначалась цифрами 21. Во-вторых, фамилия Сеченьи давала ключ к согласным. Через полчаса я составил таблицу соответствия «цифры — буквы» и приступил к чтению записок Скаддера.

Окончив, я откинулся в кресле и забарабанил пальцами по столу. Мои размышления были прерваны звуком подъехавшей машины. Большой туристский автомобиль остановился перед гостиницей, и из него вышли двое мужчин в непромокаемых плащах и фуражках из клетчатой ткани.

Минут через десять в кабинет вошел молодой человек и тихо закрыл за собой дверь. Я по его блестевшим глазам понял, что произошло что-то очень важное.

— Они сразу же спросили меня, не видел ли я человека, похожего на вас. Все ваши приметы известны им так хорошо, что они даже знают, какая на вас рубашка и ботинки. Я сказал, что вы переночевали у меня и затем, взяв велосипед, уехали. Один из них, услышав это, скверно выругался. Они все еще сидят внизу и пьют виски с содовой.

Я попросил его подробно описать их внешний вид. Один был высокий и тощий с густыми, похожими на щетки, бровями; другой чему-то все время улыбался и шепелявил при разговоре. «Нет, они не иностранцы», — заверил меня молодой человек.

Я взял лист почтовой бумаги и написал на нем по-немецки следующее:

… Черный камень. Скаддер хотел заняться этим, но отложил дело на две недели. Не знаю, сумею ли я один с ним справиться — кстати, хорошо бы узнать, что думает об этом Каролидес, — но воспользовавшись советами Т., я сделаю все возможное.

— Возьмите это и отдайте им. Скажите, что вы нашли этот листок у меня в комнате.