Записки секретаря военного трибунала. - Яков Айзенштат

Члены Военного трибунала, которые почти ежедневно подписывали смертные приговоры мужчинам, на этот раз отступили перед молодостью и красотой украинки из Макеевки.

Расстрел группы медицинских сестер в поселке Артемовскуголь

Когда Красная армия отступала из Донбасса и оставила один из его поселков — Артемовскуголь, почти все врачи местной больницы эвакуировались или ушли из города с отступающими частями Красной армии. Медицинские сестры местной больницы остались в поселке, спрятали у себя дома взятые ими из больницы медикаменты и перевязочные материалы и после вступления в город гитлеровских войск вернули всё спрятанное ими обратно в больницу и развернули в больнице госпиталь для немецких солдат и офицеров. Но через некоторое время Красная армия на этом участке фронта в Донбассе предприняла контрнаступление и Артемовскуголь был отбит у немцев. Выяснились все обстоятельства, связанные с организацией медсестрами госпиталя для немцев. Было проведено расследование и десять медицинских сестер предстали перед Военным трибуналом 12-ой армии.

Мужчины обычно в условиях фронта, когда каждый готов в любой момент встретить смерть, относительно спокойно выслушивали смертный приговор. Здесь же перед Трибуналом стояли женщины… И действительно, когда был оглашен приговор, по которому все медицинские сестры приговаривались к расстрелу, то никакого спокойствия, даже относительного, осужденными проявлено не было. Ими овладел панический ужас, они кричали, рыдали, бились в судорогах. Конвой ничего не мог с ними сделать и никак не мог вывести их из помещения, где заседал Военный трибунал. Я на всю жизнь запомнил эту страшную картину и часто вспоминал ее, когда возвращался мыслями к проблеме смертной казни.

«Расстрелянный» возвращается в военную прокуратуру дивизии

Расстрел — высшая мера наказания, но для Военных трибуналов Действующей армии он стал повседневным. Приговоры к расстрелу часто приводились в исполнение на передовых позициях на глазах товарищей по оружию. Председатель Военного трибунала оглашал приговор. Группа автоматчиков давала залп. Но при отступлении, когда не было времени для расстрелов перед строем, иногда расстрел производился не публично, а в присутствии узкого круга лиц. Так именно было в том случае, о котором я пишу. При этом расстреле в 1942 году на Южном фронте по должности присутствовали только Военный прокурор дивизии, Председатель Военного трибунала дивизии, Начальник дивизионного отдела «СМЕРШ» и военный врач, зафиксировавший смерть осужденного. Но осужденный в действительности не был убит, а лишь ранен. Военный врач ошибочно зафиксировал смерть. Закопали его не глубоко, ибо торопились. «Расстрелянный» нашел в себе силы откопать себя. Зашел в один из соседних домов, где ему перевязали раны. После этого он направился в расположение Военной прокуратуры дивизии, к прокурору, который присутствовал при его расстреле. Известно было, что этот военный прокурор йа редкость труслив. Когда к нему явился человек, при расстреле которого он в этот день присутствовал, то можно понять, в каком он был испуге. Последовали определение Военного трибунала Южного фронта, приказ Председателя Военного трибунала Южного фронта корвоенюриста Матулевича и приказы других высоких фронтовых инстанций. Согласно определению Военного трибунала Южного фронта, осужденный к расстрелу был освобожден от этой меры наказания. Она была ему заменена в порядке исключения лишением свободы. По приказу Председателя Военного трибунала Южного фронта и других инстанций, за халатное отношение к исполнению своих обязанностей направили в штрафной батальон всех присутствовавших при неосуществленном расстреле — Военного прокурора дивизии, Председателя Военного трибунала дивизии, Начальника дивизионного отдела «СМЕРШ», военного врача. Такое направление для каждого из них было равносильно смертному приговору. Мне известны многие случаи, когда трибунальские, прокурорские работники и другие штабные офицеры, посланные в штрафной батальон за утерю в боевой обстановке важных служебных документов или другие упущения, погибали в первом же бою.

Гитлеровские листовки

Часто на фронте перед Военными трибуналами Действующей армии представали военнослужащие за чтение и передачу содержания гитлеровских листовок. Их обвиняли в антисоветской агитации по статье 58 пункт 10 Уголовного кодекса РСФСР. Эти листовки полагалось уничтожать, но не было бумаги, чтобы свернуть цигарку из махорки или табака. Немцы же специально печатали листовки на курительной бумаге, и солдату жалко было их выкидывать. Он рисковал попасть под Военный трибунал, но сохранял листовку для курева, а подчас его интересовало и содержание листовки. Они часто содержали весьма доходчивую антисемитскую пропаганду. В них говорилось, например:

«Иван! Ты работал на заводе. У тебя директором был Хаймович, секретарем парткома Пейсахович, председателем профкома Рабинович, а у станков среди рабочих жидов не было. Теперь у тебя политрук Пейсахович, начальник штаба Рабинович, а в окопе среди бойцов жидов нет. Сводки Совинформбюро пишет жид Лозовский, их читает по радио жид Левитан, в газетах тебя обманывает жид Эренбург. Ты спишь в окопе, а жид работает в рабкоопе и спит с твоей женой. А за все отдуваешься ты, бедный Иван».

Такие листовки находили отклик в солдатской среде, воздействовали на сознание многих и содействовали росту антисемитских настроений не только в военные, но и в послевоенные годы, особо на территориях, которые были оккупированы немцами или находились в зоне, куда немецкая авиация имела возможность сбрасывать листовки.

Каждая немецкая листовка содержала призыв к бойцам и офицерам Красной армии переходить на сторону немцев, сдаваться в плен. Каждая листовка сопровождалась специальным пропуском, в котором указывалось, что он дает право на сдачу в плен для неограниченного числа советских солдат и офицеров. В Действующей армии были изданы приказы командования о том, что немецкие листовки подлежат уничтожению. Иногда по приказу командования специальные группы солдат и офицеров собирали сброшенные авиацией противника листовки и сжигали их. При обнаружении немецких листовок у солдат и офицеров их обвиняли часто не только в антисоветской агитации, но больше того, исходя из наличия в каждой листовке пропуска для сдачи в плен, предъявлялось более серьезное обвинение в попытке сдаться в плен, в попытке перейти на сторону противника, т. е. в «измене Родине в боевой обстановке». Таких дел в трибунальской практике было много, и иногда солдат или офицер, у которого не было никакого умысла перейти на сторону противника, а хранил он листовку лишь для курева, обвинялся в измене и приговаривался Военным трибуналом к расстрелу.

Хищения на фронте

Армия на фронте не только большая боевая сила, нацеленная на военные действия, но и весьма сложный хозяйственный организм. Интендентская служба, служба снабжения войск как вооружением и боеприпасами, так и обмундированием и питанием очень важна. От ее деятельности зависит и успех боевых операций, и настроение солдат и офицеров. На протяжении всей Второй мировой войны фронтовики упрекали интендантов и работников военторга во всех недостатках снабжения.

Между тем, интенданты проявляли иногда чудеса организованности. Я наблюдал, как на Северо-Кавказском фронте в условиях окружения, когда солдат на передовой не получал ни хлеба, ни сухарей, а лишь 200–300 граммов муки, нужно было организовать в горных условиях быструю доставку этой муки на передовую. Это осуществлялось при помощи маленьких американских автомобильчиков типа «Виллис». Когда эти, приспособленные для бездорожья, машины прибывали на пункт погрузки, их загружали мешками с мукой в несколько секунд. Чтобы не тратить времени на разговоры, интендант, руководивший погрузкой, всех прибывших водителей заставлял встать в строй и держал их по команде «смирно», пока другими солдатами загружались их машины. Потом раздавалась команда «по машинам», и они мчались к передовой, чтобы доставить солдатам быстрее хотя бы муку. Там, в своих котелках, солдаты из этой муки делали болтушку.

Но бывали на фронте и другие времена, когда в руках интендантов и военторговцев сосредоточивались тысячи тонн самых разнообразных продуктов — сливочного масла и табака, хлеба и сахара, круп и картофеля, тысячи литров водки и коньяка, всего того, что в условиях войны на рынке стоило очень дорого. Те из интендантов и военторговцев, которые вставали на путь хищения, наживались неимоверно.

Хищения всегда вызывают негодование, а хищения на фронте вызывали среди солдат и офицеров еще большее негодование. Мне часто приходилось слышать от солдат и офицеров такую фразу: «Чтобы в Военторге навести порядок, надо ежедневно одного военторговца расстреливать утром — за завтраком, второго — днем, за обедом, третьего — вечером, за ужином. Может быть, это подействует». Такие пожелания выражали настроения широких кругов военнослужащих и имели влияние на ход рассмотрения в военных прокуратурах и военных трибуналах дел о хищениях и хозяйственных злоупотреблениях.