Какое надувательство! - Джонатан Коу

Субботней ночью в поместье Уиншоу-Тауэрс произошли драматические сцены, трагически прервавшие семейное торжество.

Четырнадцать гостей собрались отметить пятидесятилетие Мортимера Уиншоу, младшего брата Лоренса, в настоящее время — хозяина трехсотлетнего особняка. Но вскоре после того, как все отправились на покой, в дом пробрался неизвестный с дерзким намерением ограбления, которое вскорости стоило ему жизни.

Судя по всему, грабитель проник в здание через окно библиотеки, обычно надежно закрытое.

После чего ворвался в спальню Лоренса Уиншоу, где завязалась жестокая схватка. В конце концов, действуя в пределах необходимой самообороны, мистер Уиншоу одолел нападавшего и нанес ему смертельный удар в череп палкой для чесания спины с медным набалдашником, которую всегда держит у изголовья. Смерть наступила мгновенно.

Полиции пока не удалось установить личность грабителя, по всей вероятности не являющегося местным жителем, однако признано, что за взломом стоит попытка ограбления. Не может быть и речи, заявил представитель властей, о предъявлении каких-либо обвинений мистеру Уиншоу, который, по сообщениям, пребывает в состоянии глубокого шока.

Следствие продолжается. О развитии событий читателям нашей газеты будет сообщаться по мере поступления информации.

Воскресным утром после торжества Мортимер обнаружил, что его родственные чувства в раздрае. Семейная преданность — или те ее остатки, что еще таились у него в душе, — требовала, чтобы он остался с братом и помог ему превозмочь тяжкое испытание; но, с другой стороны, Ребекке не терпелось покинуть Уиншоу-Тауэрс и как можно скорее вернуться в их мэйферскую квартиру. В конечном итоге принять решение оказалось несложно. Жене он отказывать не мог ни в чем; в особняке оставалась целая армия прочих родственников, которым спокойно можно вверить заботу о восстановлении душевного равновесия Лоренса. К одиннадцати часам все чемоданы Мортимера и Ребекки были снесены в вестибюль и дожидались, когда их доставят к серебристому „бентли“. Сам Мортимер готовился попрощаться с Табитой — та еще не вышла из комнаты, узнав о скандальных событиях минувшей ночи.

В дальнем конце вестибюля Мортимер заметил Гимора и поманил его.

— А доктор Куинс приезжал ли сегодня утром справиться о состоянии мисс Табиты? — спросил он.

— Да, сэр. Прибыл довольно рано, часов около девяти.

— Понятно. Я полагаю… я надеюсь, никто из прислуги не думает, что она может быть как-то связана с… тем, что произошло.

— Мне неизвестно, о чем может думать остальной персонал, сэр.

— Ну разумеется, нет. Что ж, если вы будете любезны проследить, чтобы наш багаж погрузили в машину, Гимор, я, наверное, сам схожу и перекинусь с нею парой слов.

— Прекрасно, сэр. Вот только… мне кажется, что в данный момент она принимает другого посетителя.

— Другого посетителя?

— Примерно десять минут назад, сэр, приехал какой-то джентльмен и спросил, нельзя ли ему повидаться с мисс Табитой. Встречать выходил Бёрроуз и, боюсь, уже проводил его к ней в комнату.

— Понятно. Тогда я лучше узнаю, в чем дело.

Мортимер живо преодолел несколько лестничных пролетов к покоям сестры и остановился у ее двери. Никаких голосов изнутри не доносилось — по крайней мере, пока он не постучал. После значительной паузы раздался надтреснутый невыразительный голос Табиты:

— Войдите.

— Я просто зашел попрощаться, — объяснил Мортимер, удостоверившись, что она одна.

— Тогда до свидания, — ответила Табита.

Она вязала нечто большое, фиолетовое и бесформенное, а на столе рядом стоял подпертый чем-то раскрытый номер журнала „Спитфайр!“[4].

— Мы должны чаще видеться друг с другом, — нервно продолжал Мортимер. — Вероятно, ты приедешь навестить нас в Лондоне?

— Сомневаюсь, — ответила Табита. — Сегодня утром сюда опять приезжал доктор, а я знаю, что это означает. Они попытаются обвинить меня в том, что тут сегодня произошло, и снова упрятать. — Она рассмеялась и пожала костлявыми плечами. — Ну и что с того? Я уже упустила свой шанс.

— Упустила свой?.. — начал было Мортимер, но осекся. Он подошел к окну и постарался говорить как можно небрежнее: — Ну разумеется, существуют некоторые… обстоятельства, требующие объяснения. Например, окно библиотеки. Гимор клянется, что запер его, как обычно, однако этому человеку, взломщику, кем бы он в действительности ни оказался, кажется, вовсе не пришлось ничего взламывать. Но я не думаю, что тебе что-либо известно об…

Он умолк.

— Ну посмотри только, что ты натворил своей болтовней, — сказала Табита. — У меня сползла петля.

Мортимер понял, что напрасно тратит время.

— Что ж, мне пора.

— Приятного путешествия, — отозвалась Табита, не поднимая головы.

В дверях Мортимер помедлил.

— Кстати, — сказал он, — а что за посетитель у тебя был?

Табита непонимающе уставилась на него:

— Посетитель?

— Гимор сказал, что к тебе несколько минут назад кто-то заходил.

— Нет, он ошибся. И довольно сильно.

— Понятно, — Мортимер глубоко вздохнул и уже совсем было вышел за дверь, но что-то его остановило. Нахмурившись, он обернулся. — Мне это лишь кажется, — произнес он, — или у тебя здесь какой-то странный запах?

— Это жасмин, — ответила Табита, просияв впервые за все утро. — Правда, прелестно?

3

Юрий был в то время моим первым и единственным героем. Родители вырезали все его фотографии из журналов и газет, а я развешивал их на кнопках по стене у себя в спальне. Обои на этой стене давно переклеили, но еще много лет после того, как фотографии сняли, на обоях, словно беспорядочная фантастическая карта звездного неба, виднелись точки булавочных уколов. Я знал, что не так давно он был в Лондоне; смотрел по телевизору, как он едет по улицам, запруженным ликующими толпами. Я слышал о его появлении на выставке в Эрлз-Корт, и оттого, что он пожимал руки сотням счастливых детей, во мне разгоралась жаркая зависть. Однако мне и в голову не пришло попросить родителей свозить меня туда. Поездка в Лондон для моего семейства была предприятием не менее дерзким и неслыханным, чем полет на Луну.

На мой девятый день рождения отец тем не менее предложил если не полет на Луну, то, по крайней мере, запуск в стратосферу — поездку на весь день в Вестон-супер-Мэр. Мне сулили посещение недавно открывшейся детской железной дороги и аквариума, а если позволит погода, то и купание в открытом бассейне. Стояла середина сентября, если точнее — 17 сентября 1961 года. Деда и бабушку в поездку пригласили тоже — я имею в виду, маминых родителей, с отцовскими мы отношений не поддерживали; вообще-то, сколько я себя помню, мы не получали от них ни единой весточки, хотя я знал, что они живы. Возможно, отец и поддерживал с ними тайную связь, но я сомневаюсь. Всегда нелегко было определить, что он чувствует, и даже сейчас я не могу сказать, скучал он по ним или не очень. С дедом и бабушкой, во всяком случае, он ладил вполне пристойно и за много лет успешно выстроил оборонительную стену против дедовского добродушного, но упорного подтрунивания. Мне кажется, в тот день их пригласила мама — вероятно, даже не посоветовавшись с отцом. Как бы то ни было, ссорой в воздухе и не пахло. Родители вообще никогда не ссорились. Отец просто пробурчал нечто в том смысле, что лучше бы им сесть сзади.

Но на заднем сиденье, конечно, расположились женщины, усадив между собой меня. Дед сидел на пассажирском сиденье спереди, раскрыв на коленях дорожный атлас, а его смутная шаловливая улыбка явно намекала, что отцу придется нелегко. Они уже поспорили, на какой машине ехать. „Фольксваген“ деда с бабкой был старым и ненадежным, но дед никогда не упускал случая облить помоями британские модели, к разработке которых мой отец, работавший в местной механической компании, имел какое-то отношение, а потому и покупал — из лояльности работодателям и своей стране.

— Сплюнем через левое плечо, — сказал дед, когда отец потянулся к ключу зажигания. А когда машина завелась, добавил: — Нет конца чудесам.

На день рождения мне подарили дорожный шахматный комплект, поэтому мы с бабушкой сыграли несколько партий — скоротать время. Ни она, ни я не понимали ни одного правила, но нам не хотелось в этом признаваться, поэтому незнание мы возмещали импровизацией, выглядевшей как помесь шашек и настольного футбола. Мама, как обычно, ушедшая в себя, задумчиво смотрела в окно или же прислушивалась к разговору на переднем сиденье.

— В чем дело? — спрашивал дед. — Ты горючее экономишь или что?

Отец не реагировал.

— Здесь можно разгоняться до пятидесяти миль в час, знаешь ли, — продолжал дед— Предел здесь — пятьдесят миль.