Путь Воинов - Олег Верещагин

— Ты в башню, я в корму, — шепнул, напоминая, Генрих...

... Мальчишки выметнулись коленями на подоконник. Вальтер услышал, как Генрих пронзительно взвизгнул: «Хайль!» — и его оглушил двойной выхлоп «фаустов», начисто заглушивший отрывистый стук пулемёта. Бочки рванули, клубы чёрного дыма повалили во все стороны.

Он выстрелил ещё раз, потому что показалось — башня танка ворочается... но на самом деле это выбирался из носового люка горящий механик, и граната Вальтера попала ему в спину.

Кажется, Генрих выстрелил тоже — точно Вальтер не заметил, а в следующую секунду гитлерюгендовцы уже бежали по коридору, над их головами высекали крошку и с визгом рикошетировали пули. Пауль бежал последним, то и дело оглядываясь.

Они проскочили мимо лестницы... точнее — Генрих проскочил. Почти. Вальтер услышал чужую очередь, Генрих на бегу завертелся, побежал дальше, кувыркнулся через плечо, вскочил, завертелся снова и, упав на бок, заколотил каблуками ботинок по полу.

Вальтер не бросился ему на помощь. Не сразу, нет. Он сперва швырнул в пролёт гранату, а Пауль из-за угла начал поливать лестницу очередями — под прикрытием его огня Вальтер и проскочил.

На середине лестницы корчился, упираясь головой и коленями в пол, человек в чужой форме. Ниже лежали ещё двое, но ему это всё было неинтересно. Пауль, подскочив ближе, бросил вниз ещё две гранаты, сменил магазин и начал стрелять отвесно вниз, а Вальтер метнулся к Генриху.

— Мамочка, как больно!!! — изо всех сил закричал тот, вскидываясь. Живот у него был прострочен очередью, маскхалат дымился. — Я готов, Вальтер, я готов, господи! Сделай это! Вальтер, сделай это! Больно, Вальтер! Больно, мама! За что так больно?! Вальтер! Сделай же!..

Из-за угла выскочил Зигфрид:

— Скорее! — крикнул он. Вальтер нагнулся снова, чтобы волочь Генриха — волочь, несмотря на то, что я ему обещал... А дальше... дальше что-то...

Дальше он не помнил.

Западная Пруссия. Май 1945 года

Вольфганг Кран, Йохим Штубе, Тильдер Нойбах, Вольт Бринкер и Хайнц Отт

Майский лес был наполнен запахами весны, солнечным светом и пением птиц. Весело лезла вверх свежая зелёная травка на пригревах, и даже в сырых ложбинах всё напоминало о том, что на пороге у мира — лучшее время года. На пороге — лето.

На прогалине, под склонёнными узловатыми ветвями дубов, сидели люди. Сидели, привалившись к корявым стволам, вытянув ноги. Пятеро подростков 14-16 лет — в крепких ботинках на шнуровке, лыжных брюках и куртках с откинутыми капюшонами, надетых на чёрные свитера с высоким горлом.

Рослый, крепкий парнишка с решительным лицом, выглядевший постарше остальных, рассматривал разостланную на коленях карту. На груди у него висел бинокль, на ремне — эсэсовский кинжал и парабеллум в расстёгнутой кобуре, два подсумка рыжей кожи.

За ремень были заткнуты две штоковых гранаты на длинных рукоятках. У бедра лежал МР40 со сложенным прикладом.

Напротив него, положив поперёк колен грубо-разлапистый FG45 с изогнутым магазином, сидел, откинув светловолосую голову к дереву и с закрытыми глазами пожёвывая травинку, тонкий худощавый мальчишка.

Пистолета и подсумков у него не было, магазины торчали из карманов куртки, а на поясе висел складной нож в замшевом чехле.

Третий мальчишка — самый младший на вид — спал, свернувшись в комок, надвинув капюшон и почти судорожно обняв «фольсгевер» FG2, дрянную десятизарядку на самодельной перевязи.

Сзади на школьном ремне висели штык и осколочная граната, из кармана выглядывала рукоять отделанного серебром маленького маузера, какие носят офицеры Люфтваффе. Нет. Носили, пока Люфтваффе существовали.

Рядом со спящим стояли кучкой пять тощих рюкзаков. К ним была прислонена вторая FG2.

Четвёртый парень, стоя на коленях, аккуратно снимал пергаментную обёртку с хрусткого бинта (другой бинт — в пятнах, скомканный — лежал у его ног). Сзади на спине парня висел «стэн» — копия английского пистолет-пулемёта, до предела упрощенное детище последних лихорадочных месяцев.

Ремень оттягивали аптечная сумка с красным крестом, финка в красивых, расшитых бисером, ножнах, два подсумка и заткнутая за него граната. Короткий ёжик стрижки и растущие почти от самых бровей волосы придавали лицу парня угрюмое выражение, не вязавшееся с негромкими словами:

— Сейчас потерпи немного, хорошо? Я быстро.

— Я уже столько терплю, — ответил мальчишка, лежавший перед ним на самодельных носилках. Штаны у него были приспущены, в правом бедре чернела открытая рана. На фоне свитера лицо лежащего выглядело особенно бледным.

Когда бинт лёг на рану, мальчик крупно вздрогнул, лоб покрыл мгновенно выступивший пот. Закусив губу, он прикрыл глаза и тихо, отрывисто спросил: — У меня гангрена? Скажи правду.

— Да какая гангрена, — ловко бинтуя рану, «санитар» ободряюще подмигнул. — Просто сложная рана. Давай глаза не открывай, поспи. Без тебя не уйдём.

— Лучше бы ушли, — раненый не выдержал и застонал. Оборвал стон и продолжал: — Ну, зачем я вам? Я же обуза. Оставьте меня, отлежусь и выберусь куда-нибудь.

— Вольфи, слышишь, как он голос подаёт? — «санитар» укоризненно покачал головой. Не отрываясь от карты, старший отозвался серьёзно:

— Да он просто дезертир. Отлынивает путём ранения. Ты давай ставь его на ноги, Тилле.

— Ты у нас ещё бегать будешь. Слышишь, Вольт? — Тилле потрепал раненого по щеке. Тот слегка повеселевшим голосом отлаялся:

— Ну, тебя, тупая баварская свинья.

— Заткнись и спи, прусский кретин, — так же дружелюбно ругнулся Тилле, поднимаясь на ноги. Проходя мимо Вольфи, он покачал головой в ответ на вопросительный взгляд...

...Две недели назад, 28-го апреля, пробивавшаяся к Берлину пехотная дивизия «Гаудинер» была разгромлена во встречном бою частями 47-й советской армии.

Остатки одного из батальонов гитлерюгенда рассеялись у Руппинер-канала — большая часть ополченцев была уничтожена, взята в плен или просто разбежалась.

Около полусотни ребят сумели выйти из кольца и двинулись в направлении Мюритц-зее, где оставались войска генерала Хейнритци — группа армий «Висла» — по пути нападая на противника на фермах и дорогах.

9 мая радио на одной из ферм, где они ночевали, сообщило о том, что война в Европе закончена полной капитуляцией: Шёрнер сдал в Праге последние организованные немецкие войска.

Это известие словно выдернуло некий стержень из большинства гитлерюнге. Они хорошо сражались, они отказывались складывать оружие, как большинство старших ополченцев, потому, что верили — армия сдаться не может.

Мало кто из них верил в чудесное спасение или чудо-оружие — слишком много уже их было, этих обещаний. Но АРМИЯ?!.

Из сорока двух человек, ночевавших на той ферме, тридцать один сложили оружие прямо во дворе. Уже не солдаты, а напуганные, надломленные дети, стремящиеся лишь к одному — попасть домой, домой, что бы их там не ждало.

Тем более, что, если совсем честно, русские оказались не такими уж страшными оккупантами, как ожидалось — мальчишки имели возможность наблюдать их вблизи. Большинство гитлерюнге были пруссаки, дом — недалеко...

Вольфганг Кран, сын погибшего в Варшаве офицера, командовавший отрядом во время одиннадцатидневных скитаний, сперва схватился за оружие, но почти мгновенно остыл. Просто махнул рукой, плюнул и ушёл в дом с теми десятью, которые решили драться. По разным причинам.

Кто-то потерял на войне столько и стольких, что уже физически не принимал мысли о сдаче врагу. Кто-то воспитывался всю жизнь так, что не принимал мысли не о сдаче, а о самой жизни в иной Германии.

Кое-кто по-прежнему наивно и по-детски мечтал о военных приключениях и подвигах. Кое-кем двигала личная преданность боле старшим и решительным товарищам, родившаяся ещё в играх...

Вольфи увёл дальше на северо-запад свою десятку. Увёл на смерть, потому что никакой победы уже не могло быть. В тот же день они расстреляли на шоссе штабной «виллис», а к вечеру подожгли танк, ремонтировавшийся на обочине, и перебили экипаж.

Раненый танкист, подпустив их ближе, застрелил одного из парней раньше, чем был добит. На следующий день, не удержавшись — шёл проливной холодный дождь — зашли пересидеть на ферму, хозяин которой был дядей одного из мальчишек.

Этот самый дядя и привёл русских. В яростном бою пятеро гитлерюнге были убиты. Остальные ушли в лес, унося с собой раненого...

Их оставалось пятеро. Вольфганг Кран — Вольфи, шестнадцатилетний сын офицера вермахта.

Его друг и ровесник Йохим Штубе, вся семья которого погибла при бомбёжке — Йо.

Тильдер Нойбах — Тилле, санитар и единственный не-пруссак, пятнадцатилетний беженец с востока, навидавшийся за последний год всякого.