Урюпинский оборотень - Николай Басов

Тут же встретили праздник Первомая, но это прошло для них как-то не слишком заметно. Лишь Самохина куда-то отправилась с красным бантом на своей кожанке, где-то снова, как уже замечал Рыжов, сорвала голос, видимо, выступая на митинге, но зато, когда вернулась, приволокла настоящий половинный маузер. Половинным она его называла за то, что у него была обойма, рассчитанная не на двадцать патронов, а только на десяток, на половинку классического для этого пистолета магазина. Тогда она, будучи слегка навеселе, предложила отдать свой револьвер, вполне толково ухоженный, американский, довольно тяжелый, Рыжову. Но тот привык к нагану, и револьвер этот решено было отдать Раздвигину, хотя против этого Самохина и ворчала немного, пока не уснула.

Раздвигина револьвер позабавил, но он все же привесил его поверх своей шинели на пояс, а перед этим раз двадцать разобрал-собрал, и так смазал, что Рыжову стал подумывать не позже завтрашнего дня сходить в местную службу армейского снабжения, чтобы выпросить оружейного масла.

И надо же было так случиться, что именно следующим днем, когда они уже начали раскладывать на столе посередине комнаты продукты, полученные на местном складе, в дверь их комнаты радался стук. Сильный и частый, так стучат веселые люди, почему-то подумал Рыжов, и дверь распахнулась.

– Всем здравствуйте, – сказал молоденький, улыбчивый паренек в легкой суконной куртке и снял буденовку с синей звездой. – Меня зовут Колядник. Я командир того самого отряда чона, который вы, как мне сказали, ожидаете.

– Отлично, – зразу же включился в ситуацию Рыжов.

Он представил всех Коляднику, и не уточняя их обязанностей, сразу же стал приглашать его с ними обедать.

– Да я уже кушал сегодня, – рассмеялся командир Колядник. – А пришел за вами, чтобы поскорее сниматься и скакать… Ну, куда вам нужно. Я же теперь придан вам, как мне приказали.

– Точно так, придан, – сказал Самохина, быстренько приводя себя в порядок, и глядя на Колядника с непонятной тяжестью во взгляде. – Для выполнения особого задания.

– Что за задание? – Колядник, кажется, не умел не улыбаться. И сейчас так улыбнулся, что Рыжов засмотрелся на его отличные, белые и крупные зубы.

От этого парня веяло таким здоровьем, такой неудержимой силой и стремительностью, что завидки брали. Когда человек занят толковым делом, решил Рыжов, когда он не слезает с лошади, когда ему все в жизни понятно, у него именно такое настроение, и такая улыбка.

Все же обедать они расселись, и пока жевали сухую рыбу с хлебушком, который почему-то быстро, за одну ночь, превращался почти в сухарь, и пили кипяток, лишь слегка разбавленный какой-то травой, Рыжов стал рассказывать Коляднику, что им предстоит делать.

Сначала тот не понял. Для верности попросил у Раздвигина табаку. Это было обычно и даже привычно. Хорошего табака было мало, даже такие вот ребята, получающие пайки из самых «богатых», как говорили обыватели, курили только самосад.

– А у меня от самосада в голове кисло делается, – сказал Колядник, мельком улыбнувшись. – И мне хотелось бы толком понять, зачем же вы здесь?

И вдруг Самохина забеспокоилась. Ее что-то в этом парне смущало, то ли его молодость, то ли полномочия. От которых, что ни говори, а зависело выполнение их задания. Поэтому она спросила:

– Товарищ командир, а ты откуда?

– Так из под Архангельска. Слыхали такой городок, Холмогоры?

– Кто же не слыхал? – бурнул, уткнувшись в свою кружку Раздвигин. – Оттуда Ломоносов происходит.

– Ого, грамотные люди, – беззвучно рассмеялся Колядник.

– Давно ты тут воюешь? – продолжила расспросы Самохина.

– А с осени прошлой, раньше-то ближе к Миллерово воевали, пытались до Ростова дойти, да вы сами обстановку на фронтах знаете.

– Знаем, – вздохнула комиссар, – жаль только, что немного знаем. Нам тут понадобится многое выяснить и о местности, и о жителях.

Колядник почти посерьезнел.

– И за что меня к вам определили?

– Не «за что», а для выполнения задания, данного лично товарищем Дзержинским, – Самохина становилась все строже.

Пришлось Рыжову рассказать еще раз. Хотя он сам не очень-то понимал полученный приказ, он все же попытался настаивать, что дело очень важное. Но на Колядника это впечатления не произвело, он даже поскучнел немного.

– Я думал, если такие люди, как вы, из самой ВЧК прибыли, значит, по делу, а вы…

– Еще раз повторяю, – Самохина была уже почти зла. – У нас приказ товарища Дзержинского. И выполнять ты его будешь, несмотря на все сомнения.

– Буду, – согласился Колядник, – куда ж денусь?.. Вот только, кому пришла такая глубокая мысль, чтобы людей для такой ерунды от службы отрывать?

Рыжов чувствовал к этому командиру симпатию, и даже подумал было, уж не пересказать ли разговор, который с ним провели товарищ Дзержинский с товарищем Троцким, но сдержался. Ответил просто:

– Троцкому. Его идея.

– Оп-ля, – снова улыбнулся Колядник, на этот раз чуть виновато. – Тогда я последнего вопроса не задавал. Лады? А если лады, давайте, допивайте свои кружки побыстрее, и собирайтесь. Я рассчитывал еще до полудня из Борисоглебска выйти. И если повезет, вечером же будем в Урюпинске. – Он подумал, посмотрев на Рыжова чуть пристальней, чем на остальных. – Если на банду не напоремся.

– Что за банда? – спросила Самохина.

– Появилась тут новая, под неким атаманом Пересыпой ходит. Ну, да это моя забота – на нее не нарваться, пока вы со мной.

# 4.

Коня Рыжову предложили сначала довольно квелого, он его осмотрел, немного прошел на нем по кругу и отдал Раздвигину. Себе выбрал бойчее и резвее. Было у него такое подозрение, основанное на прошлом, какого тебе коня с самого начала выделят, на том и придется потом скакать. Самохина тоже, поддерживая свой комиссарский статус, попробовала было выбрать себе верховую лошадь, но позже отказалась. Проворчала только Рыжову на ухо, чтобы другие не услышали:

– Ведь знала же, что галифе нужно на складе требовать, но сказали, что размер неподходящий, согласилась на юбку эту чертову… Все-то не ладно получается.

Впрочем, у чоновцев было целых три телеги, одна из которых была совершенно пустой, там-то Борсину с Самохиной и устроили.

В путь тронулись, как и предпологал Колядник, хорошо. Четыре десятка бойцов шли ровно, даже Рыжов засмотрелся, и такая у него радость возникла от этого марша, от коней, их запаха и вида, от этой пришедшей наконец весны, что он чувствовал, была бы его воля, приказал бы песню. Вот только, все же, делать этого не следовало, потому что, как он знал, песня разносится верты на три, а то и больше, если вдоль реки идешь, а три верты тут, практически, на враждебной територии… Выследили бы и засадку какую-нибудь мелкую подстроили, не стоило это песни.