Бонсаи - Буало-Нарсежак

невкусную холодную подметку. Представляю, что думает сейчас о нас на кухне бедная Мелани! Живо возвращаемся к столу!

И чуть позже:

— Надеюсь, вы не сердитесь на меня за столь затянувшийся осмотр музея? Правда, я уверен, что, когда вы возитесь с каким-нибудь игрушечным поездом, вы точно так же, как и я, забываете о еде. Кстати, попробуйте вот этого старого кальвадоса. Поль, что за постное лицо? Сегодня как-никак Шестое июня. Двадцать лет — это не шутка!

Голос Кэррингтона дрогнул. Но после небольшой заминки он решительным тоном продолжает:

— Проблема с поясом действительно существует. — И обернувшись к доктору: — А что делать, если так оно и есть! Говори — не говори! Горькая правда заключается в том, что я до сих пор не знаю ни одного простого и надежного способа фиксации протеза на ноге. Разумеется, мы закрепляем пояс, который может быть довольно тонким, с помощью ремней, так что выходит нечто похожее на портупею. Но вы взгляните сами на всю эту упряжь! К тому же протез скоро начинает вихлять. А он должен составлять единое целое с человеческим телом.

— И потом, — вмешивается в разговор доктор Аргу, — культи тоже бывают разные…

Он намеренно произносит свою фразу сухим, профессиональным тоном, давая тем самым понять, что его волнует чисто техническая сторона дела, и Кэррингтон явно признателен ему за это.

— Не приведи Господь, если культя воспалится, — подхватывает он тему, — тогда считай — пропащее дело! Мне многое пришлось повидать на своем веку! Но, может быть, мы поговорим о вашем расследовании, комиссар?

— С удовольствием! — откликнулся Кларье. — Однако, честно говоря, я и сам толком не представляю, что я собираюсь здесь искать. Единственный факт, которым я пока располагаю, заключается в том, что вас, увы, не особенно любят в этом городе!

— Да, я знаю, — грустно подтвердил Кэррингтон. — И магрибинцы и американцы, все они одним миром мазаны. А ведь, заметьте, наш центр приносит городу немалую прибыль.

Кларье тычет вилкой в сторону доктора Аргу:

— А сколько у вас всего людей?

— Около полусотни. В одном лишь отделении Уходящих работает пятнадцать человек.

— А что это такое — отделение Уходящих?

— Так мы называем больных, ожидающих ухода из клиники. Но уход для них не что иное, как близкая и неизбежная смерть. Таким образом, это специальная служба, служащие которой обязаны не только морально облегчить и скрасить последние часы умирающих, но и полностью освободить их от всякого ощущения боли.

— А такое возможно? — с сомнением в голосе спрашивает Кларье. — Или вы затуманиваете им сознание успокоительными таблетками?

— Нет, что вы такое говорите! — вмешивается Кэррингтон. — Объясни ему, Поль.

Доктор Аргу ненадолго задумывается.

— Сейчас не самый лучший момент для подобных разговоров, — говорит он наконец. — Эта многострадальная курочка требовала к себе гораздо более уважительного внимания с нашей стороны. Ну да ладно! Чтобы хорошенько разобраться в заданном вами вопросе, необходимо прежде всего познакомиться с философией алгологии, одной из областей науки о боли. Ибо в настоящее время существует специальная наука, изучающая боль, и ничего, кроме боли. Боль рассматривается в ней в качестве особой самостоятельной болезни, независимо от вызывающих ее органических причин. Пожалуйста, пример. Некоторые виды раковых опухолей на продвинутой стадии развития сопровождаются сильнейшими приступами боли, и, если вовремя не вмешаться, человек низводится до поистине жалкого состояния, превращаясь в самую настоящую развалину.

— Тут вы и колете больного морфием! — перебивает его Кларье.

— Нет, ошибаетесь. Наша клиника для того и существует, чтобы не допускать наступления подобных страшных минут. А я уже многие годы бьюсь над созданием действенных болеутоляющих средств, то есть тех самых лечебных препаратов, что вы недавно изволили видеть в моей лаборатории, они как раз и предназначены для торможения или, еще того лучше, полного снятия болезненных реакций. В том случае, если пациент страдает от приступов боли, столь интенсивных, что он как бы теряет на время всякие представления о границах собственной личности, мы применяем так называемую микстуру Бромптона, это наиболее надежный способ помочь избежать тяжкого испытания. Пациент, чувствуя приближение кризиса, самостоятельно принимает нужную дозу лекарства. И делает это абсолютно сознательно. Разумеется, я могу нарисовать вам лишь упрощенную схему наших методов. Существует множество других видов медицинского вмешательства, в том числе и хирургическое. Но пропустим все это…

— К слову будет сказано, Поль, пропусти заодно и рюмочку, — перебил его Кэррингтон.

— Погоди, я еще не закончил. Комиссар в нашей клинике новичок и поэтому должен хорошо уяснить, о чем идет речь. Цель нашей деятельности заключается таким образом в том, чтобы, усмирив боль, изгнать из души больного страх смерти. Пусть каждый получит возможность распоряжаться по своему усмотрению последними часами жизни, в течение которых он останется полновластным хозяином собственных поступков, мыслей, чувств и даже любви! Вы мне, наверно, возразите, что он скорее всего предастся печали! Не спорю, вполне возможно! Главное, что он не ощутит неизбывного ужаса перед неизбежным концом. Человек должен иметь право уйти из жизни подобно Сократу, то есть свободным человеком.

Кэррингтон звонком вызывает Мелани, и та с недовольным видом приносит следующее блюдо.

Но доктора уже не остановить, ему необходимо высказаться до конца. Отодвинув тарелку и скомкав салфетку, он скрещивает руки на груди и увлеченно продолжает:

— При обычных условиях протекания болезни никаких особых психологических проблем не возникает: боль сливается с вызывающей ее причиной, и их трудно отличить друг от друга. Но если первопричина зла, несмотря на все предпринятые меры, не исчезает, боль начинает принимать для больного некие самостоятельные формы. Она начинает существовать как бы отдельно от его болезни. И, следуя своим неписаным законам, бродит по телу. Больной с испугом ждет ее прихода. Пытается договориться с ней, найти общий язык. Мне часто вспоминается одна великолепная стихотворная строка, если не ошибаюсь, Бодлера: «Будь мудрой, боль моя, живи спокойно…» Боль становится как бы сотоварищем человека, извечным и строящим гримасы собеседником, навязчивой, неотступно преследующей силой…

Кэррингтон со стуком роняет вилку, подбирает ее — как раз достаточно времени, чтобы придать лицу нужное выражение, — после чего громко восклицает:

— Вспомните об инвалидах с ампутированными конечностями! У них болит существующий лишь в их сознании образ, нечто абсолютно нереальное.

Доктор Аргу тотчас перехватывает инициативу:

— Вот почему мы вынуждены производить отбор среди тех несчастных, которые приходят к нам, но что поделаешь, мест для всех желающих попросту не хватает… В первую очередь мы принимаем неизлечимо больных и инвалидов с ампутированными конечностями. Именно последнего обстоятельства и не могут нам простить горожане. Конечно, мы постоянно расширяемся, но все равно забиты под завязку. А в