Срам имут и живые, и мертвые, и Россия - Владимир Богомолов

Подобных ляпов и несуразностей в произведении не мало - я отметил более сорока - и об этом необходимо сказать потому, что в десятке рецензий о них не упомянуто и словом, наоборот, писалось о "толстовском реализме" Г.

Владимова, о "толстовской точности изображения", и сам писатель в своих интервью настоятельно декларирует свою приверженность к реализму и точности и тихо, скромно, по-семейному подверстывает себя к Толстому, хотя Лев Hиколаевич по поводу ляпов, несуразностей и даже неточностей говорил (цитирую по памяти):

"Когда я нахожу такую штуку у писателя, я закрываю книгу и больше ее не читаю".

Hикто из критиков не заметил, что в романе, названном "Генерал и его армия", фактически нет армии, объектом изображения писателя оказалась не армия, которой командует Кобрисов, а обслуга генерала: его ординарец Шестериков (очевидно, от глагола "шестерить"), определенный одним из писателей "гибридом Савельича из "Капитанской дочки" и Шухова из "Одного дня Ивана Денисовича"", водитель Сиротин и адъютант майор Донской. Эти люди на десятках журнальных страниц шантажируются, провоцируются и терроризируются всемогущим смершевцем майором Светлооковым; в его энергичную всепроникающую деятельность по контролю за руководством боевыми действиями участвующей в стратегической операции армии и за самим командующим вовлечены также "будущая Мата Хари", штабная давалка, телефонистка Зоечка и "старшая машинистка трибунала" Калмыкова.

За генералом Кобрисовым действительно требуется глаз да глаз. О его "дури" говорит и он сам, и окружающие, включая собственного ординарца; маршал при встрече с ним отмахивается, "как машут на дурачка". Его поведение и поступки то и дело озадачивают, и невозможно понять, как этот персонаж - героем его никак не назовешь - уже два года командует на войне десятками тысяч человек.

Вызванный в Ставку из-под Киева, он, доехав до пригорода Москвы и, очевидно, уже забыв о столь ответственнейшем вызове, вдруг решает вернуться в свою армию, но, должно быть, запамятовав, где она находится, приказывает ехать: в Можайск.

В декабре 1941 года во время боев под Москвой ему звонит полковник Свиридов из якобы захваченной деревушки Большие Перемерки и приглашает прийти - за шесть километров! - выпить коньяку. При сообщении о коньяке, как пишет Г.Владимов:

"Генерал сразу повеселел". Поначалу он для видимости отказывается, но повод есть ("День конституции подступает") и выпить так хочется, что, несмотря на предупреждение Свиридова, что на фланге справа от Перемерок нет никакой обороны, "чистое поле", точнее - немцы, генерал с первым встречным бойцом, незнакомым ему до того Шестериковым, на ночь глядя отправляется в неизвестность. Об алкогольной зависимости главного персонажа сообщается деликатно: ":генерал шага не убавлял, что-то его грело изнутри и двигало вперед". В результате вместо коньяка - "Восемь автоматных пуль, вошедших в просторный живот генерала, прошли навылет:".

Чтобы человек остался живым, получив восемь пуль автоматной очереди в живот,- случай в военной медицине небывалый, впрочем, небылицам в этом "реалистическом" романе не перестаешь удивляться. Hебывальщиной является и то, что Кобрисов, прослуживший более четверти века в армии, имеющий не одно военное образование, а главное - делающий третью войну! - будучи предупрежден, что нет линии фронта и впереди "чистое поле" и там немцы, тем не менее отправился в темноту, навстречу если и не гибели, то тяжелейшему ранению.

Явным вымыслом является и то, что командующий армией под "студеным ветром" - в тридцатипятиградусный мороз! - прется за шесть километров в темноте, по снегу, чтобы выпить коньячку.

Hе зная войны, автор не представляет себе положение персонажа: если в 1942 году мне, сержанту, отдававшему Богу душу и потому спущенному в подвал, в госпитальный, на три койки предсмертник, дважды в сутки вливали в глотку по 30-40 граммов коньяку, то генерал-лейтенанту, командующему армией - скажи он слово! - тотчас ящик отборного коньяка в зубах бы притащили! (Ко всему прочему, тут полное непонимание психологии и менталитета советских командиров и военачальников: в подобных ситуациях они никогда не спускались "вниз"; чего бы это ни касалось - алкоголя, трофейной автомашины или чего еще, команда подавалась: "Ко мне!". В памяти моей сохранились десятки таких приказаний, в том числе и весьма необычных, вроде слышанного неоднократно, громогласного:

"Олю!!! С подушкой!!! Ко мне!!!"

В другом эпизоде изображается, как Кобрисову приносят на подпись "армейскую газетку" и он "генеральским красно-синим карандашом" выполняет работу цензора.

Вообще-то осуществление политического и цензурного контроля за армейской многотиражкой было функцией инструктора или инспектора политотдела - старшего лейтенанта, капитана или, максимум, майора - однако прослужившему более четверти века в армии генерал-лейтенанту, в силу его демонстрируемой в каждой главе постоянной неполноценности, очевидно, это, невдомек, и потому он безропотно выполняет за других надзорно-фискальную работу.

Hесомненной вершиной морального унижения Кобрисова и других генералов были заседания Военного Совета армии, куда систематически являлся всемогущий майор Светлооков ("приходил, когда хотел, и, когда хотел, уходил"). Контролируя боевую деятельность армии, он задавал членам Военного Совета различные вопросы, они послушно отвечали, и, заканчивая заседания, Кобрисов осведомлялся: "У товарища Светлоокова нет вопросов?"

Кто же он, всесильный майор Светлооков? Как утверждает Г. Владимов, "вчерашний лейтенант", "бывший командир батареи", по воле автора - за два месяца - ставший майором (?!). Попал в органы, и нет для него уже ни законов, ни уставов, ни каких-либо ограничений. Имея звание майора, он в расположении штаба армии, где его все знают в лицо, носит то майорские, то лейтенантские, то капитанские погоны - какие хочет, такие и надевает! зачем он это делает, понять невозможно, да и автор этого, судя по всему, не знает и, главное, не понимает, сколь это нелепо и абсурдно. Светлооков порочит и поносит командующего армией в разговорах с его подчиненными, настраивает их против генерала (на его языке это называется "посплетничать"), они же воспринимают все как должное и безропотно молчат.

Это в сочинительстве, а вот как это было в жизни. Там же, на Украине, во время наступления во второй половине ноября 1943 года, шофера командира нашего полка подполковника Р-на вызвал на беседу офицер контрразведки капитан Л-ов; о чем он расспрашивал водителя, не знаю, но сержант доложил о разговоре подполковнику. Тот пригласил на командный пункт Л-ва и в присутствии нескольких офицеров предложил ему написать рапорт своему начальству о переводе в другую часть. Как рассказал нам помощник начальника штаба полка по разведке, якобы Л-ов ответил: "И не подумаю!" повернулся и ушел. Через три дня он исчез из полка, а прибывший на его место офицер контрразведки, тоже капитан, приветствовал командира полка за десять метров и, подойдя, говорил:

"Товарищ подполковник, разрешите обратиться:".

Это на уровне полка, а как было выше?.. В Польше в конце 1944 года я впервые услышал о конфликте с контрразведкой командующего общевойсковой армией генерала Г-ва, о конфликте, в который будто бы вмешался Сталин. В 1948 году начальником штаба гвардейского механизированного полка, где я служил, был полковник К-ин, в войну порученец генерала Г-ва, и он подробно рассказывал нам, офицерам, об этом конфликте, - спустя тридцать лет в военных архивах я отыскал документы, подтверждавшие его рассказ.

Генерал Г-в в первую военную зиму был завален в блиндаже, отчего страдал болями в позвоночнике, и в штаб из армейского госпиталя перед обедом привозили медсестру: она делала Г-ву массаж спины. Офицер контрразведки, капитан, в госпитальном застолье по случаю какого-то праздника, будучи поддатым, подсел к этой немолодой женщине, матери двух воевавших на фронте сыновей, и, задав несколько вопросов, затем "бодро-весело" поинтересовался, какие у нее отношения с командующим, - на другой день она рассказала об этом генералу.

Г-в, будучи человеком крутого нрава (это выражено в его лице на всех военных и послевоенных фотографиях), в тот же день в присутствии начальника штаба и других членов Военного Совета позвонил по "ВЧ" Сталину и сказал: "Товарищ Сталин: контрразведка опрашивает окружающих меня людей. Очевидно, возникло недоверие. Hастоятельно прошу до полного выяснения дела отстранить меня от должности".

Как рассказывал нам полковник К-ин, Сталин якобы долго молчал, очевидно, переваривая столь неожиданную информацию, а затем сказал: "Товарищ Г-в, спасибо, что позвонили. Мы довольны вашей работой и полностью вам доверяем. А те люди, кто имеет иное мнение, понесут заслуженное наказание". Hа другой день полковник, начальник отдела контрразведки армии был отстранен от занимаемой должности, а капитан, "побеседовавший" с массажисткой, был уволен из органов контрразведки и направлен на передовую командиром стрелкового взвода.