Невыносимый - Аляска Ангелини

— Не плохой удар, рабыня. Должен сказать, я впечатлен.

— Пошел на хрен!!! Кем ты себя возомнил?! Тебе лучше отпустить меня сейчас же, — кричу я, пытаясь вырвать руки из оков. Он медленно встает с кровати.

— Ты никуда не пойдешь, — подонок поднимает со столика пульт, и после нажатия на единственную кнопку, на стене появляется телевизор. — Если ты так рьяно хочешь смерти, тебе придется на нее посмотреть. Надеюсь, у тебя крепкий желудок. Пистолеты, ножи, лезвия. Каждому из них удалось покончить с жизнью. Если собираешься убить себя, ты должна увидеть, что случится с твоим телом после этого. Кому–то придется убирать за тобой. Ты же не думаешь, что из этого мира можно уйти просто так, без последствий?

Я открываю рот и пытаюсь повернуться на бок. Я не могу смотреть на это. Не могу видеть мертвых людей. Я видела достаточно мертвых детей в госпитале, когда работала там после колледжа.

— О, нет.

Каким–то образом, он оказывается на другой стороне кровати, и хватает меня за щиколотку, привязывая ее к спинке кровати. Я пытаюсь от него отбиться, но вторую ногу он обездвиживает даже быстрее, чем первую.

— Я не хочу на это смотреть, — в своих словах даже я слышу тихую мольбу остановиться. Он дерзко смотрит на меня. Несокрушимый. Мужчина нажимает на кнопку, и на кране появляется картинка какой–то спальни. Я зажмуриваю глаза, укрывая свой разум во мраке. Но я не могу не слышать то, что говорят. Звук становится громче.

— Открой глаза, рабыня, — в его словах звучит угроза, но я игнорирую ее, еще сильнее зажмуриваясь. Даже щелчок раскладного ножа не заставит меня открыть глаза. — За каждое твое непослушание, ты будешь терять один предмет своей одежды.

"Субъект умер от огнестрельного ранения, нанесенного самому себе. Как вы видите, брызги крови на подушках и стенах свидетельствует о том, что именно он нажал на курок ".

Я всхлипываю, как только понимаю, что он поддел ножом пуговицу на моих слаксах, и медленно тянет вниз молнию. Я извиваюсь под его руками, пытаясь увернуться в сторону, но он продолжает стягивать их вниз. Оковы на ногах держатся очень крепко, что не особо помогает ему меня раздевать. Лезвие скользит по ткани, разрезая ее, и от этого звука мое тело вновь начинает дрожать. Я чувствую его руку и то, как она натягивает материал возле моей киски, чтобы побыстрее от него избавиться.

— Очень милые трусики для той, кому незачем жить. Ты всегда одеваешься с таким вкусом?

Я знаю, что именно он имеет в виду. Белый шелк с бледно–розовой отделкой. Возможно, когда я его покупала, он казался мне красивым. Если я и могла чем–то похвастаться, то это было нижнее белье. Но с тех пор, как не стало Ронни, я больше не придаю этому значения.

— Ты зашел слишком далеко. Выключи телевизор и отпусти меня.

Он опускает нож, и я чувствую его легкое прикосновение к моему бедру.

— Открой глаза. Следующими будут трусики, потом рубашка, а затем твой бюстгальтер…

Я не могу вынести мысль о том, что останусь перед ним голой. Никто и никогда не видел меня такой, кроме моего мужа. Я медленно поднимаю веки. Слаксы разрезаны до самих щиколоток. Одним легким движением, он разрезает остатки ткани, и снимает их с меня.

— Умница. А теперь смотри фильм, а я лягу рядом. Если отвернёшься, или закроешь глаза, я доберусь до трусиков, и не остановлюсь до тех пор, пока мне будет просто нечего с тебя срезать. Но в таком случае, тебе очень не понравится то, что случится потом.

На глазах выступают слезы, и я не могу поверить, что эмоции прорываются через занавес медикаментов. С каждой новой каплей я чувствую все больше. Больше. Пока мое зрение не застилает размытое месиво из крови, раны на затылке, и мух, которые роятся вокруг головы, словно черная туча.

— Меня сейчас стошнит, — я едва могу выдавить из себя слова. Разглядывая все детали, мне кажется, что я даже могу ощутить жуткий запах смерти.

— Не стесняйся. Продолжай смотреть.

Он лежит рядом со мной, опираясь на локоть, и мы выглядим будто парочка, решившая посмотреть фильм перед сном. Мы с Ронни так делали. Хотя тогда я не была прикована. Меня не заставляли смотреть криминальные сцены, или как там еще можно назвать те картины, действие которых разворачивается на экране.

— Наслаждаешься? — спрашиваю я, но не поворачиваю к нему голову. Я смотрю вперед, ощущая, как начинаю неметь. Это может стать выходом. Если просто пялиться на стену или в верхний угол экрана, это может сработать.

Его пальцы касаются моего подбородка, и он поворачивает к себе мое лицо.

— Наслаждаешься, Господин?! — поправляет он, сжимая зубы. — Всегда обращайся ко мне таким образом. Не будешь — и то, что происходит здесь, покажется тебе цветочками по сравнению с тем, что тебя будет ждать.

Я понятия не имею, зачем ему нужно так со мной обращаться. Чтобы показать власть? Это бы объяснило, почему он делает все это со мной. Но, не смотря на то, что он мне показывает, я не могу преклониться перед ним. Если я и умру, то только склонившись перед своей слабостью, а не чьей–то еще.

— Ты не мой господин. Ты меня похитил!

На его устах расцветает зловещая ухмылка. Он медленно наклоняется вперед, касаясь меня кончиком ножа.

— Что ты делаешь? — я пытаюсь отодвинуться от него по мере его приближения, но не могу сдвинуться даже на сантиметр. Он не произносит ни слова, а просто поддевает ножом тонкую материю между чашечек бюстгальтера. Лезвие касается моей груди, и материал расползается под давлением острого металла. Я всхлипываю, когда он отодвигает ткань с пути. К щекам приливает кровь. Вслед за этим, острие скользит по бретелькам, а потом возвращается к шелковой рубашке. Звуки, которые я издаю, напоминают стоны и рычание одновременно. Я никогда не испытывала более сильные эмоции, чем те, которые чувствую сейчас.

— Знаешь… — он отбрасывает материал, оставляя меня абсолютно голой, за исключением трусиков. — Иногда в жизни нам встречаются преграды. Даже испытания. Некоторые выдерживают их. Другие не могут. Ты кажешься мне сильнее, чем все те, кто решил покончить с жизнью.

Нож блуждает по моей груди, вокруг твердеющего соска. Кожа покрывается пупырышками от холода комнаты. Такая ласка зарождает во мне странное чувство. Я боюсь оружия, но в то же время, мне не причиняют боль. Он щекочет меня, приглашает. Ко мне долгое время никто не прикасался, и сейчас то, что я чувствую, выглядит больше, чем просто странно. Но сильнее всего будоражит все мои чувства то, что именно он зарождает их во мне.

— Я не сдамся, пока не добьюсь желаемого, — говорю я, отодвигая бедра подальше от дорожки, которую он прокладывает кончиком ножа. — Разница лишь в том, захочешь ты на это посмотреть или нет. Я прожила свою жизнь. У меня была потрясающая семья. Теперь их нет, и я хочу быть с ними. Мне нечего терять. Это всего лишь подведет итог того, что у меня было, и я смогу отправиться дальше.

Лезвие замирает, и он приподнимает голову.

— Ты правда веришь в это, рабыня?

— Конечно, верю. Для меня больше ничего не осталось. Жизнь закончена. Я прожила то, что мне было предназначено. Теперь все кончено, и мне бессмысленно оставаться здесь.

— А кто сказал, что для тебя не может быть новой главы? Не чтобы заменить первую, а чтобы продолжить то, что ты уже и так знаешь?

Я отрицательно качаю головой.

— Я не хочу новую главу. Хочу, чтобы моя жизнь закончилась на этой. Она была идеальной, — глаза горят от непролитых слез. — Они были идеальными.

— Их больше нет, — мягко произносит он, — но ты есть. Если бы тебе было предначертано умереть, ты бы не сидела сейчас здесь. Ну, или у тебя бы получилось покончить с жизнью с самого первого раза, — он касается пальцем красной отметины на моем запястье. — Или сейчас, — свет отражается в его синих глазах, а на лице проступают признаки сочувствия. Эта эмоция кажется очень странной для него, учитывая, что он заставляет меня смотреть и делать. — Ты жива, Диана, и я думаю, тебе лучше такой и оставаться.

Я чувствую, как мое сердце обжигает болью, будто его слова превращаются в кислоту.

— Нет! — по щекам катятся слезы, пока я мотаю головой туда-сюда, превращаясь в настоящую истеричку. Я отказываюсь думать, что проживу еще один день, пока их нет со мной, не говоря уже о десятках лет. — Это закончится сейчас, — визжу я. — Сделай это! Возьми нож и закончи свое дело, или оставь меня на хрен в покое!!!

— Ты не заслужила смерти. Еще нет, — сочувствие на лице испаряется, и гнев тут же занимает его место. Глаза мужчины из сапфиров превращаются в темные ониксы. Рывок со стороны бедра заставляет меня покачнуться, и я дергаю наручники, пока он разрезает мои трусики с другой стороны, и бросает их на пол к остальной изрезанной одежде. — Унижение тоже может сломить человека. Как думаешь, сможет ли оно сломить тебя?

Я плюю в его лицо, больше не задумываясь о последствиях.