Лувр - Останина Екатерина Александровна
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Подданный Генриха Наваррского писал ему в феврале 1584 года: «Сегодня король пишет с трех часов утра, и никто не входил к нему».
Между прочим, в 1582 году, пересматривая состав Совета, король открыл окно с витражами, расположенное в стене, которая отделяла зал Совета в Лувре от его собственного кабинета.
Неизвестный автор записки, адресованной Людовику XIII, писал о времени правления Генриха III: «Все эти семь мирных лет этот принц, наделенный прекрасными способностями для управления государством, направил весь свой ум на восстановление порядка в стране и сам тщательно работал над этим. Ни один из его предшественников не подходил к этой черте».
Исполнение обязанностей государственного деятеля для Генриха III стало делом всей жизни, наравне с его высоким понятием о королевском достоинстве. Он получил корону в результате смерти братьев. Еще в юности он успел оценить, насколько высока королевская миссия и какие обязанности из нее следуют. Став королем, Генрих III едва не утратил почву под ногами. Порой и его одолевали усталость и сомнения. Он был сентиментален и чувствителен. Очень впечатлительный, Генрих иногда поневоле совершал насилие над собой, над своей природой, что бы он при этом ни испытывал.
В отношениях с наиболее близкими придворными Генрих III забывал о королевском величии и никогда не упускал случая, чтобы проявить свою дружбу и признательность. Особенно это касалось Виллеруа, которому король писал: «Я люблю тебя, потому что ты служишь моей воле» (1579), «Прощай, Бидон (прозвище). Люби меня всегда, так как я всегда буду хорошим господином» (1580), «Вы знаете, что я вас люблю. Вы так хорошо мне служите» (1584).
И эта доброта почему-то расценивалась как слабость; она просто поражала современников. Например, в Лувре, при дворе, проходили постоянные дуэли, которые раскалывали знать на отдельные группы, а король не желал наказывать дуэлянтов, даже тогда, когда случались тяжелые ранения. Об этом Брантом говорит: «Он был так добр, что не хотел их строго наказывать, так как любил свою знать».
То же самое относилось и к некоторым убийствам. В 1577 году Виллекье убил жену. Король простил своего фаворита, и все решили, будто тот действовал с молчаливого согласия короля. Однако безнаказанным осталось и убийство герцогом де Гизом Сен-Мегрена, одного из королевских фаворитов.
К несчастью, Генрих III не был окружен ореолом популярности. Все, что бы он ни делал, рассматривалось только как проявление тирании. Король, не особенно закаленный и очень чувствительный, порой приходил в глубокое возмущение, как, например, в 1588 году, самом ужасном в его жизни. Он писал Виллеруа: «Больше я не могу этого выносить, иначе мое сердце будет очень трусливым, но, уверяю вас, я обладаю тем, что должно быть твердо записано в душе, не имея желания быть их слугой и настолько терять мой авторитет». Данные слова относились к противостоянию сторонников герцога Гиза. «Доведенная до предела страсть оборачивается яростью, пусть они не вынуждают меня к этому! Вы знаете, чем оборачивается потревоженное терпение и сколько может сделать оскорбленный король». Дело в том, что Гизы всерьез обсуждали вопрос о захвате короля. Узнав об этом, Генрих заявил: «Я держу кинжал, и любой приблизившийся ко мне должен будет умереть. Никогда я не дамся живым в их руки, я хочу умереть королем Франции».
Если бы Генрих обладал крепким здоровьем, а не блистал интеллектом, если бы он был принцем, который по душе знати, то есть человеком, увлекающимся физическими упражнениями и военными играми, то его никогда бы не обвиняли в чрезмерном пристрастии к сексу. В глазах придворных такое поведение для короля было неестественным, а значит, давало повод для упрека в женоподобии. Здесь же недалеко и до подозрения в извращенности нравов. Едва Генрих III пробыл на троне два года, как подобные обвинения обрушились на него со всех сторон.
Когда существовала необходимость, король мог доказать свою отвагу. Так, в 1587 году он во главе войска выступил против наемников протестантов. То же самое повторилось еще через два года. Однако Генрих III, как дальновидный политик, понял, что путем войны с протестантами не справиться. Секретарь короля свидетельствует: «…силой оружия, к которой он так часто прибегал в собственной жизни и с помощью которой одерживал победы над представителями так называемой протестантской религии, тем не менее он не смог их уничтожить окончательно, каким бы ни было его желание. Лишь мирным путем и примером благочестия он достигнет возвращения их в лоно Святой Церкви».
Но если быть совершенно объективным, то Генрих III решил придерживаться мирных путей решения конфликтов исключительно из личных соображений. Ему нравился Лувр, ему нравилась придворная жизнь. Когда его вынудили осаждать Ла-Рошель в 1572–1573 годах, он покидал свой любимый Лувр с крайним неудовольствием.
Этот человек так любил Лувр, что общество не поняло его и в конце концов восторженно приняло его смерть.
Один из современников, побывавших в Лувре в 1572 году, описывает короля следующим образом: монарх роскошно одет, благоухает дорогими духами и шутит в дамском обществе. Он олицетворяет мир и спокойствие в противоположность своим братьям и отцу. Из-за этого, делает вывод этот современник, общество потеряло большую часть веры в него. Было ли когда в истории нечто подобное, противоречащее деятельности правителя – эта возмутительная привязанность к собственной резиденции? Мишель делает следующее резюме: «Во Франции ни один дворянин, ни один принц, ни один господин, который не любит, не стремится, не хочет войны, не может быть уважаем». Очень откровенное признание и очень красноречивое свидетельство того, что несчастному Генриху III довелось родиться не в свое время. Тема, достойная пера Шекспира!
Мишель осуждает правителя: «Он не любит ни одного утомляющего развлечения вроде охоты, лапты, манежа, и, как следствие, ему не нравятся турниры, состязания и прочие вещи». И все же порой Генрих III развлекался игрой в лапту с мячом во дворе Лувра. Кроме того, справедливости ради надо отметить, что он прекрасно ездил верхом и разбирался в лошадях. В 1584 году Л’Эстуаль рассказывал: «Король наслаждался, заставляя плясать и прыгать прекрасного коня, и вдруг увидел дворянина из свиты герцога де Гиза; он позвал его по имени и сказал: «Есть ли у моего кузена Гиза в Шампани монахи вроде меня, которые могут так управлять своими лошадьми?» Таким образом, король вспомнил, как Гиз говорил, будто монарх «ведет жизнь монаха, а не короля».
Временами король проявлял интерес к охоте, чем вызывал немалое удивление придворных. Генрих на самом деле изучал соколиную и псовую охоту. Он любил, когда ему дарили собак и птиц, и даже завозил их из-за границы.
Фехтование Генриху III преподавали итальянцы Сильвио и Помпео. Когда-то, в дни молодости короля, некий дворянин Нансэ прибыл в Лувр к принцу и просил у него ходатайства перед Советом. Однако по какой-то причине Совет в тот раз не смог собраться, и Нансэ опрометчиво обвинил принца в нарушении данного слова. Генрих вызвал его на дуэль, однако молодой человек оказался настолько благоразумен, что немедленно покинул Лувр.
Генрих принимал участие и в конных состязаниях, причем весьма успешно. Король мог заниматься абсолютно всеми видами физических упражнений, столь милых сердцу знати, но не был склонен к этому и, кроме того, делал все это лишь тогда, когда ему хотелось. На первом месте у него всегда были умственные занятия. Особое возмущение придворных вызывала страсть монарха к обыкновенным детским играм, любовь к маленьким собачонкам и редким животным.
Единственным пунктом, который устраивал обитателей Лувра, были карточные игры, нравившиеся королю. Это времяпровождение для дворян, не знавших, как разогнать тоску, являлось привычным. Зимой 1579 года Л’Эстуаль возмущался, что некие итальянские игроки буквально ограбили короля, выиграв у него в карты тридцать тысяч экю. Вскоре после этого случая от карточной игры Генрих III отказался. В 1581 году он отправил в опалу одного из самых ловких игроков, маркиза д’О, а вскоре вообще запретил кому бы то ни было играть в карты в своей комнате, думается, из любви к спокойствию, которое ценил превыше всего на свете.