Наследство - Пол Макоули

Он посидел примерно час за маленьким пластмассовым столом, прислушиваясь к болтовне людей вокруг, не принимая участие ни в одном из разговоров. Один раз он отсутствующим взглядом заметил буквы, нарисованные на рассыпанном сахарном песке, и торопливо стер их. Эти знаки были повсюду в кухне, выведенные в рассыпанной муке и соли на полу, высохшим томатным соком (они поначалу подумали, что это кровь) на столах и на окнах. Кто бы это ни делал, казалось, он целенаправленно пытается что-то сообщить. Чьи-то инициалы? Свои собственные? В любом случае, Толли больше не верил, что Бомонты имеют какое-то отношение к беспорядку в номере отеля. Здесь что-то другое.

Наконец, Бомонт с застывшим, страдальческим лицом протолкнулся сквозь вращающиеся двери. Толли встал и встретил его на полпути.

— Как она?

— Сейчас спит. Они ей что-то дали.

Когда они шли к выходу, Толли сказал:

— Вы понимаете, что произошло?

— Она говорит, что, кажется, видела кого-то сквозь кухонное окно, но больше ничего не помнит, а потом очнулась в больнице.

— Кого? Мужчину?

— Она не может вспомнить, а я не стал давить. Ей надо отдохнуть.

— Извините.

— Здесь что-то другое. Как раз когда она засыпала, то пробормотала имя Орландо Ричардс. Вам оно что-нибудь говорит?

— ОR!

— Это я и подумал. А потом она сказала: «Один хочет покоя, другая хуже».

Толли придержал дверь для Джеральда Бомонта, прежде чем последовать за ним на автостоянку. Воздух был холодный и темный: натриевые уличные огни отбрасывали лужицы оранжевого света среди рядов запаркованных машин. Толли сказал:

— Я припоминаю, ваша жена сказала, что женщина сильнее, когда речь идет о привидениях, но разве Орландо это не мужское имя?

— Кажется. Это глубокие воды, профессор Толли.

Джеральд Бомонт глядел на Толли поверх его арендованной машины. Морщины на его тонком лице подчеркивались оранжевым свечением, глубокие вертикальные складки, казалось, опустили его рот вниз, глаза — как темные ямы. Он спросил:

— Вы случайно не католик?

— Я никто. Вы о чем подумали, об экзорцизме? Не надо, папа ведь запретил все это, разве нет? Самое лучшее — про все забыть.

— Как я могу теперь забыть, когда у меня жена в больнице? Вам-то хорошо, вы можете просто сбежать. А нам придется жить с чем-то, что вы сильно растревожили.

— Я? Но я же ничего не сделал, только приехал сюда.

— Ну, да, — свирепо сказал Бомонт.

— Слушайте, если вы пойдете к священнику и скажите, что вашу жену атакуют духи, вы думаете, он действительно вам поверит, в наши-то дни, в нашем-то веке? Пусть все идет, как идет, мистер Бомонт, — сказал Толли и открыл дверцу.

Во время пятнадцати минут езды назад в Южный Хейстон оба обменялись едва ли дюжиной слов. Молчание Джеральда Бомонта явно было обвинением, но вместо вины Толли ощущал растущий гнев. Почему все это должно иметь к нему какое-то отношение? Он не выбирал своих предков. В это верит Марджори Бомонт, а не он — почему же обвиняют его? И все-таки, возле коттеджа он спросил:

— Вы в порядке?

— Оставим это, — коротко ответил Бомонт и выбрался из машины, потом повесил голову и добавил: — Может быть, без вас все успокоится.

Потом он плотно захлопнул дверцу, прежде чем Толли смог ответить.

Один хочет покоя, другая хуже. Эти слова кружились в голове Толли, словно сводящий с ума звонок, когда он ехал назад в Оксфорд. Хуже — скорее всего означает месть. Оно перевернуло вверх дном его номер, дало знать свое имя через Марджори Бомонт… и что дальше? Лучше всего было бы уехать в Лондон на день раньше, туда оно за ним, конечно, не последует.

Однако в отеле Толли не захотелось возвращаться в угрожающий беспорядок своего номера. Он рано поужинал в обеденном зале и засиделся над парой скотчей в баре. Но в конце концов он не смог больше откладывать, ему надо собираться, и если он сейчас не двинется, то в Лондоне не найдет пристанище. Звук ключа, поворачивающегося в замочной скважине двери его номера, громко прозвучал в пустом коридоре. Он подождал с полминуты, потом толкнул дверь.

Нащупывая выключатель, он пережил гнусный момент, вспоминая некий отчет, явно самую короткую в мире историю о привидениях, о том, как некто проснулся в испуге и начал нащупывать спички, чтобы зажечь свечу… и почувствовал, как кто-то вкладывает их ему в руку. Свет зажегся.

Комната была такой, какой и должна: его кейс на своем месте, покрывала на постели аккуратно разглажены, один кончик отогнут и шоколадная монетка, словно золотой медальон, пришпилена на пухлой подушке. Конечно же, заходила горничная. Даже инициалы, выдавленные на ворсе ковра, удалены пылесосом. Он подошел к постели и поднял трубку, чтобы позвонить администратору.

И двадцать минут спустя гневно грохнул ее обратно. Он попытался получить номер в отеле, куда забронировался на завтра — неудачно. И в полудюжине других мест, куда он пробовал позвонить, тоже никакой удачи. Администратор предложил попытаться найти место в дешевых ночлежках — только стол и постель — и Толли вышел из себя.

— Мне нужно нормальное место, а не второсортная ночлежка. В чем, собственно, проблема?

— Боюсь, это Рождество, сэр.

— Не говорите мне, что нет мест на постоялом дворе, — сказал Толли и грохнул трубкой. Что ж, вероятно, здесь он в безопасности. Он проверил, закрыто ли окно, и снова спустился в бар, где провел пару часов в разговорах с женатой парой из Айдахо — она совершенствовалась в архитектуре и была в своей стихии, в то время как ее муж полусерьезно ворчал на плохой сервис, на ужасный водопровод, на мусор повсюду… короче, на нехватку всего комфорта, который воистину цивилизованная страна может себе позволить в эту последнюю четверть двадцатого столетия. Толли соглашался со всем, задумчиво разглядывая глубокую долину между грудями женщины (слава богу, декольте снова в моде) и с жадностью заглатывая с полдюжины двойных скотчей. Под конец, затуманенный от выпитого и от подавленной похоти, он взобрался обратно в номер, вспомнив лишь тогда, когда уже заваливался в постель, что ему не стоило оставаться здесь. Но разогретый скотчем — голландской храбростью — он даже выключил свет.

И проснулся от телефона, верещащего возле постели. Он нащупал выключатель, схватил трубку.

— Вам звонок, сэр, — сказал администратор, потом раздался щелчок и голос Джеральда Бомонта произнес:

— Профессор Толли?

— Конечно.

Было полседьмого утра. Толли чувствовал так, словно его зубы натерты пеплом, желудок жгло огнем.

— Слушайте, профессор, я не хотел вам звонить, но мне больше не к кому обратиться. А вы и так во все вовлечены, понимаете? Это Марджори. Она покинула больницу.