Варяжское море II. Ярл - Даниил Сергеевич Калинин

Что же, сородичи отыграются на беззащитном калеке за все, что им сегодня пришлось пережить. Свое предательство, свою вину перед свеями старый, некогда славный хирдман понимал в полной мере — и сейчас проклинал себя последними словами за то, что не решился умереть еще в ночь покушения. Стоило тогда ползти не от ромея, а к ножу — глядишь, принял бы смерть достойно, с клинком в руках! А то и дотянулся бы до ноги врага — ведь чтобы убить его, хватило бы даже небольшого пореза!

Гуннар проклинал себя последними словами за то, что довел варягов до дома, а не навел их в море на скрытые в воде камни — таких в достатке хватает в полосе шхер. Но нет, он не рискнул пойти на смерть мужественно, как настоящий воин, прихватив с собой добрых полсотни врагов — и теперь его ждала позорная смерть предателя уже от рук сородичей…

Или же придется молить ромея сделать его слугой, как-то доказать свою полезность! Но как? Все, что Гуннар мог от себя сделать, он уже сделал! А калека не сможет даже прислуживать за столом или кормить скотину…

Однако вскоре свею вновь выпал шанс доказать свою полезность.

Когда тело Флоки внесли во двор усадьбы, Гуннар не мог не содрогнуться от жуткого зрелища: лицо бывшего ярла превратилось в кровавую кашу, и было обезображено настолько сильно, что узнать сына Сверкера представлялось лишь по волосам и одежде, да по юношескому еще телосложению. Все это совпадало — и свей невольно почувствовал скорбь и угрызения совести при виде младшего сына Сверкера. Паренька, еще вчера бывшего совсем малым, ребенка господина — и даже, возможно, друга… Но после того, как Флоки выдвинул Хакана и задвинул Гуннара, как пренебрежительно — словно с цепным псом! — обращался с ним во время совместного путешествия на Рюген, свей отдалился от молодого ярла. А неудачного покушение на ромея и вовсе стало последней каплей! Ведь в тяжелой травме старый хирдман винил прежде всего выскочку-малолетку с непомерной гордыней — и было время, когда Гуннару на полном серьезе казалось, что Флоки сознательно дал ему невыполнимое задание. Что он желал ему смерти! По крайней мере, калеке было удобно в это верить… Но теперь, со смертью господина вражда ушла, и свей наконец-то осознал, как был несправедлив к нему, как был виноват перед ним за свое предательство…

Он даже невольно прослезился, тут же устыдившись этого проявления слабости. Кое-как проморгался, смахнув слезы — а после разглядел застарелый шрам на открытой кисти убитого. Шрама, коего у Флоки никогда не было… Зато точь-в-точь такой же был у Арвидха — парнишки из поселения, ровесника ярла. Их никогда не сравнивали внешне, хотя теперь Гуннар задумался о том, что парни были действительно схожи телосложением и цветом волос, будучи еще и ровесниками… Но тогда получается, что тело ярла подменили на тело обычного парнишки! А сам «Мститель» возможно жив, и прячется где-то в поселении. Ну, или его прячут…

Старый хирдман испытал невероятное облегчение от этой догадки, но тут же к горлу его подступил ком. Ведь это же и был его шанс заслужить безбедную жизнь, точнее ее остаток на службе у ромея! Раскрыть подлог, сообщить, что Флоки прячется от варягов… И заслужить положение хотя бы слуги, коему не будет угрожать опасность расправы и коего худо-бедно обеспечат миской горячей похлебки с мясом или рыбой, и куском хлеба с сыром хотя бы раз в день.

Однако если еще полчаса назад Гуннар судорожно искал и никак не мог найти своего шанса заполучить службу у ярла варягов, то теперь его душу раздирали противоречия. Да, он очень хотел жить. Да, он страшно боялся остаться в разоренном поселении наедине с сородичами, кои обязательно выместят на нем свой гнев. Но испытав чувство стыда и потери, когда свей впервые увидел обезображенное тело Лжефлоки, он никак не мог решиться на очередное предательство.

И как назло, ромей все никак не выходил из усадьбы взглянуть на мертвого врага, ради смерти которого и затевался этот поход. Душу Гуннара терзали сомнения…

Наконец, ярл Самсон вышел из дома в сопровождении исландской воительницы, на которую свей воззрился с жарким любопытством. Принцесса Хельги оказалась хороша — даже очень хороша, и калека жадно вглядывался в черты лица принцессы, пытаясь напоследок насладиться ее красотой. Очевидно, что уже ничего более яркого и привлекательного он не увидит — и потому он хотел запомнить ее лицо… Впрочем, вскоре исландка поймала глазами его взгляд — и посмотрела в ответ так, что у Гуннара едва поджилки не затряслись! Ему показалось, что на него взглянула сама смерть… И как только ромей сумел одолеть ее в схватке?! Ветеран бесчисленных походов Сверкера и его отца, носивший в прошлом славное имя «Свирепый», старый хирдман многое отдал бы, чтобы увидеть их бой. Ведь чего стоило одно зрелище поединка ромея с «Убийцей берсерков»! А уж схватка с воительницей Хельги была однозначно более зрелищной…

Между тем, ярл Самсон подошел к Флоки — и сердце свея забилось так часто и тяжело, что он услышал отзвуки его ударов в ушах. А вдруг ромей хорошо запомнил «Мстителя»? Они ведь могли видеться в Ругарде — и тогда сейчас он может обратить внимание на заметный шрам на руке! Или же об этом гласно заявит кто-то из слуг?!

Гуннар уже было открыл рот, чтобы заявить о подлоге, подстрекаемый собственными страхами, но тут ромей смачно плюнул в кровавое месиво на месте лица Лжефлоки, после чего сухо добавил:

— Как и обещал. Ты заслужил свою судьбу, Флоки.

После чего отвернулся от тела и двинул обратно в усадьбу, добавив:

— Берите все, что хотите, и уходим. Людей не убивать! Баб… Баб можно взять, но по быстрому, однако девок и девочек совсем малых трогать запрещаю! Кто ослушается — тот испытает судьбу в поединке с Хельги!

Судя по стремительно побледневшим лицам собравшихся во дворе воинов, угроза пробрала их до печенок. А Гуннар вдруг понял, что именно сейчас решается его судьба, потому в отчаянии заговорил с ромеем, не обращая внимания на красноречивый взгляд его спутницы:

— А как же я?! Что делать со мной?!

Ярл Самсон скользнул равнодушным взглядом по пленнику, после чего столь же равнодушно бросил, разведя руками:

— Правь. Ты хотел быть ярлом — и я тебя им назову.

Свей внутренне горько усмехнулся над собственной слабостью, но все же попытался упросить ромея:

— Меня убьют, как только ты выйдешь за ворота, ярл. Позволь