Копье судьбы - Тревор Равенскрофт

Он не сомневался, что тайна Копья Лонгина связана с необычным кровавым таинством и некоей новой для него концепцией Времени. Он спрашивал себя, где же в истории или в современности можно найти уникальный западный путь к трансцендентному состоянию сознания.

Ответ обнаружился в неожиданном месте. Неожиданном потому, что находилось оно буквально под носом. Это была опера Вагнера «Парсифаль», в основе которой лежала легенда о Святом Граале.

«Парсифаль», последняя большая работа Вагнера, была уникальным переложением поэмы о Граале Вольфрама фон Эшенбаха — поэта и миннезингера XIII века. И в этих средневековых стихах Адольф Гитлер, как ему казалось, нашел то, что искал: предначертанный Западу путь к трансцендентному сознанию и новому ощущению Времени. Рихард Вагнер искал драматическую форму для легенды о Святом Граале и сосредоточился на борьбе между рыцарями Грааля и их противниками за овладение Святым Копьем — Копьем Лонгина, которое пронзило тело Христа!

Чтобы увидеть «Парсифаль» Вагнера, Гитлеру пришлось ждать несколько томительных месяцев, пока оперу не исполнили в Венском театре.

Сидя на галерке, Гитлер пленился величественной музыкой, но домой он вернулся, раздираемый противоположными чувствами — восторгом и досадой. И он вдруг уяснил причину своей досады. Его мутило от христианских клятв и сострадательных идеалов рыцарей.

Гитлеру не составило труда понять, что главная тема «Парсифаля» Вагнера — Копье Лонгина — возникла благодаря экспонату из Хофбурга.

Рихард Вагнер и Фридрих Ницше специально приехали в Вену, чтобы увидеть Копье Откровения. Но эта поездка имела для обоих печальные последствия. Дело в том, что на Копье и на смысл легенд о нем они смотрели прямо противоположным образом, и из-за этого прежде крепкая дружба великого музыканта и циничного философа дала трещину. Сначала каждый из них познал горечь одиночества, а потом нарастающая взаимная ненависть привела к бурным публичным спорам, и зарождающийся пангерманский мистико-языческий идеализм погиб еще в колыбели.

Благодаря великому скептику и критику, блистательному рассказчику Ницше, хорошо известны детали их последней встречи. Неожиданно выяснилось, что Вагнер в то время понятия не имел об отвращении, которое Ницше испытывал к его суждениям о Христе, и сделал главную тему «Парсифаля», опираясь на свой собственный религиозный опыт раскаяния и возвращения в лоно христианства (все это, разумеется, при допущении, что Иисус был рожден не евреем, а принадлежал к арийской расе).

Ницше считал христианство безнравственным, запрещающим все и вся и не мог скрыть своего неприятия. Поэтому он навсегда отвернулся от Вагнера.

Рихард Вагнер, в свою очередь, выдвинул весьма убедительный, по его мнению, довод в защиту некоей формы христианства, которая якобы вышла не из лона иудаизма. Вагнер утверждал, будто ему открылось, что Иисус Христос рожден истинным арийцем и что христианский Бог никогда не принадлежал расово оскверненному еврейскому племени, по отношению к которому надо найти «окончательное решение», чтобы освободить отечество от его растлевающего влияния.

Идея об арийской крови Иисуса Христа сама по себе говорит о полном непонимании общей природы христианства, но она дала новый толчок поискам Святого Грааля. Ведь это означало, что священные тайны следует рассматривать как исключительно германские и что прерогатива быть рыцарями Грааля принадлежала только германцам.

Жестокая ненависть и презрение разделили двух героев Адольфа Гитлера. Перед ним встала дилемма, тем более что спор между его кумирами шел вокруг происхождения Христа и значения Копья Лонгина.

Надо было решить один важный вопрос: кто из них прав относительно Иисуса Христа? Музыкант, который падал ниц перед арийским Христом, или вдумчивый философ, который поносил христианского Бога? Маэстро из Байрёйта, пророк пангерманского христианства, или одинокий провидец, предсказавший появление сверхчеловека?

Адольф Гитлер собрался с силами и принял решение, благодаря которому ему не пришлось окончательно разрывать ни с одним из его героических наставников: он взял на вооружение блестящий талант Вагнера и мрачную проникновенность гения Ницше, то есть позаимствовал у каждого то, что требовалось для построения его собственной идеологии.

Таким образом, одним махом отбросивший всю христианскую мораль Адольф Гитлер, стоя перед копьем, пронзившим тело Христа, принял твердое решение поклоняться злу.

Но он решил, что это оружие откровения ничего ему не откроет, если он сам не сделает решительного шага вперед в понимании скрытого значения этой магической опорной точки истории, в разгадке тайны его сущности.

ГЛАВА 4

САТАНИНСКИЕ ЗАМЕТКИ НА ПОЛЯХ

Увы, моя милая супруга, что за рок преследует нас?

Страшное видение тебя посетило, и оно зловеще

предвещает,

Что на нашего будущего сына уже легла тень,

Что ему не суждено любить и предстоит проливать

кровь.

Своими исступленными речами он посеет вражду

между людьми,

И воспламенятся гневом благочестивые сердца.

Хронист IX века Ландулъфа из Капуи[12]

Четыре столика у окна в кафе «У Демеля» предназначались для завсегдатаев — пользующихся всеобщим уважением жителей Вены. Хотя Вальтер Штайн не часто заглядывал в это примечательное заведение, его мать давным-давно была постоянным клиентом и близким другом семьи Демелей.

Юный студент избегал этого места летом, когда в кафе было полно туристов. Осенью или зимой он иногда забегал сюда по дороге из университета выпить чашечку кофе. Фрау Демель сердечно его приветствовала и говорила, что для него и его родных всегда найдется местечко за столиком у окна.

Сладкоежки уверяли, что крем «Гренобль» и «Сицилене» в кафе «У Демеля» — настоящее объеденье. Но Вальтеру Штайну запомнились не кофе и ореховый мусс. Эти обшитые дубом стены и мраморные столы засели у него в памяти потому, что именно здесь, в царстве бисквитов, пирожных и кексов, он впервые увидел надменное лицо и загадочные голубые глаза Адольфа Гитлера.

Вальтер Иоганнес Штайн слушал лекции в Венском университете, куда его приняли как соискателя докторской степени. Несмотря на поразительные успехи в учебе, особенно в математике, сам он интересовался прежде всего Античностью и западной философией. Но единственным гуманитарным предметом здесь был краткий курс немецкой литературы, обязательный для студентов разных национальностей, собравшихся из всех уголков империи Габсбургов.

Впрочем, в этот курс входила и поэма Вольфрама фон Эшенбаха «Парсифаль». Возможно, в то время это пришедшее из Средневековья произведение было для Вальтера Штайна лишь языковой школой и никакой экстрасенсорной подоплеки он не ощущал. Но однажды ночью он проснулся и вдруг понял, что цитировал во сне большие фрагменты знаменитой поэмы!

Между тем язык немецких миннезингеров XIII века был смесью разных диалектов и на современный немецкий походил очень мало. Вдобавок его усложняли разные поэтические конструкции.

Вальтер Штайн отличался дотошным характером и, не теряя ни минуты, схватил карандаш и бумагу и записал стихи, которые цитировал во сне. Самым поразительным было то, что он никогда не читал всей книги, пролистал только первые страницы. Штайн стал проверять себя и просто оторопел: оказывается, во сне он слово в слово повторил то, что было в книге.

Такое сверхчувственное вторжение в его сознание произошло в ту ночь еще дважды, и каждый раз он убеждался, что не сделал ни единой ошибки, кроме мелких орфографических неточностей в написании античных идиом.

Штайн заметил, что слова миннезингера слетали с его губ так, словно ему был ниспослан упоминавшийся апостолом Павлом «языковой дар», рассудочное начало тут было ни при чем. Он легко всё запоминал и мог декламировать снова и снова, благодаря обнаружившейся у него высшей памяти.

Несколько недель он читал и перечитывал «Парсифаля», наслаждаясь этой поэмой как талантливым и ярким произведением искусства, впитавшим такое же глубокое понимание человека, как «Божественная комедия» Данте. Рассудочным научным анализом Штайн не занимался, для него было важно чисто эстетическое восприятие.

Скоро чарующие картины рыцарской жизни заполнили все сознание Штайна. Он обнаружил, что может легко цитировать любую часть поэмы, но не возгордился и хранил свою тайну. Поэмой же Штайн занялся всерьез, стараясь понять эту вроде бы невинную песнь, пропетую миннезингером в XIII веке его соплеменникам — немцам.

Вальтер Штайн обошел множество библиотек и книжных магазинов. В них нашлось немало книг, имеющих отношение к средневековым песням о Граале. Он и сам задумался над проблемами, которые по-прежнему не дают покоя современным исследователям Средневековья: что же такое Грааль и почему его называют святым в легендах артуровского цикла, но в поэме Вольфрама фон Эшенбаха ни слова о его святости нет? Чаша ли это? Драгоценный камень? Опыт трансцендентности? И как умудрился бард, который, по его собственному признанию, не умел ни читать, ни писать, опередить время, дав столь удивительное по своей проницательности описание души своего героя? А отношения мужчины и женщины в поэме? Сколько в них романтики, и венчает произведение брак почти в современном его понимании! Почему столь религиозным рыцарям не были свойственны ни аскеза, ни целомудрие?