Моя борьба - Медведева Наталия Георгиевна

* * *

«Самая говнястая страна для рок-н-ролла — Франция!», «Последнее сумасшествие — это пытаться петь рок во Франции…», «Если министр заявляет, что ему нравится рок, — последний не существует!» — изо дня в день слышала она эти фразы. Но менять третью страну, тем более что писатель-то жил в этой и приехала певица в эту из-за него, к нему… «Езжай в Бер-лин, — советовала подруга из Лос-Анджелеса, тоже певица. — Найдешь там молодых музыкантов!» Певица как-то с трудом представляла, где это она их найдет — профессиональных, хороших, талантливых музыкантов; будто они ждут ее на вокзале, а? когда же она приедет…

Писатель вообще считал, что она не умеет общаться с людьми. Не дай, мол, бог ей в тюрьму попасть — погибла бы она там, по его мнению, поругавшись со всеми. Певица все-таки думала иначе — «Меня бы ценили за голос. Я бы сокамерницам пела, и мне бы прощали мой сложный характер!» Общаться с людьми у нее не было времени, и она защищалась: «Я должна работать! Поэтому я сплю до двенадцати. Пока я выпью кофе, выкурю сигарету, помоюсь и послушаю новости — уже два-три часа дня! Ав восемь вечера — собирайся на работу, в кабак!» И, таким образом, у нее и было-то друзей — Фи-Фи, русская подружка-пьянчужка, французская соседка, тоже не прочь выпить, и писатель — любимый.

Филипп сидел, вытянув ноги в штанах с миллионами карманов, молнии, заклепок, и игрался со своим собственным мышиным хвостиком-косичкой Он был полувыбрит по бокам головы, с пушистой челкой-бананом цвета апельсина и с косичкой, которую иногда ему заплетала певица. Он хоть и раздражал ее своим спокойствием, тем, что не бежит искать им студию, менеджера, продюсера, своим не совпадающим с музыкой, которую делал, характером и темпераментом «ленивца», она хорошо к нему относилась. И была в общем-то рада, что он пришел и можно… не писать.

Они выкурили джоинт и отправились за продуктами певице, в близлежащий «Монопри»[25]. Чаще, покурив, они никуда не отправлялись, а читали… «Красную Шапочку»! Фи-Фи читал певице ужасную сказку Перро по-французски, в которой не было happy end, как на русском. Она заканчивалась тем, что волк проглотил девочку. И была фотография Сары Мун — скомканной постели. Это была любимая книжечка певицы с иллюстрациями Сары Мун, и последний раз Фи-Фи прочел ее четырежды.

Черные очки певица носила не из-за принадлежности к року, а из-за ненакрашенных глаз. Фи-Фи надел зеленые — лыжника, которые певица украла в салоне причесок, в третьем округе, где они и познакомились полтора года назад.

Тогда, в августе, певица временно жила в ателье фотографа, кабак не работал, и целыми днями она писала песни и стихи, пила вино и ходила в студию, где Филипп и записывал ее вопли. Там она познакомилась и с двумя другими музыкантами, составляющими группу «Крэдит». Им никто не хотел дать «кредита» за их песни, кроме «Арти Студио», владельцем которой был майор французской армии на пенсии. Франция, воображающая себя оперой, все-таки была музыкальной комедией и все время сбивалась на канкан. Певица же ненавидела оперетки и юмористические песенки. Она хотела, чтобы слушатели плакали или сидели бы затаив дыхание, слушая музыку, песни «Крэдита», чтобы они бежали устраивать революции, но только бы не релаксировали, развалясь в креслах с расслабленными галстуками — не от избытка волнений и эмоций, а от жары! Она была суровой девушкой, певица. Семнадцать лет, прожитых на Родине, оставили на ней свою этикетку — Made in USSR. СССР был суровой страной.

* * *

Глядя из космоса на наш атомный шарик, Жан Луи Кретьен утверждал, что можно различить Эйфелеву башню. Что, интересно, представляла собой другая достопримечательность — восточней? Если кружить ночью над Парижем на контрольном вертолете и застыть чуть-чуть северней от центра города, то внизу окажется… пылающее ущелье. Мигающие взрывы красно-желтого будут мешаться с бурой лавой. Если попросить друга-пилота опуститься пониже, то окажется, что красножелтое — это неоновые огни вывесок, а бурое — люди.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Не будь кинематографа, можно было бы долго описывать эту улицу. Но есть уже образ, хранящийся в «картотеке» мозга, созданный кем-то и нами запомненный. И как только назовут улицу, сразу он «выстрелит» на экране в мозгу, в памяти. Итак, вы готовы, карточки-образы рвутся на экран — рю Сен-Дени.

У непарижанина этот образ будет смешан с его местным блядским райончиком, но красочней, «лучше». Потому что «там» всегда лучше. В это хочется верить. Бляди, они, конечно, и есть бляди, но в Париже они… парижские — и коллаж из Ив Сен-Лорана, парфюмерии, маркиза де Сада, «Шери» Коллетт, Тулуз-Лотрека, мадам Клод. Магазинчики — секс-шопы — обязательно с какими-то специальными парижскими штучками. Сутенеры-макро, уж конечно, настоящие, как в кино: бьющие проституток, отбирающие у них деньги, без сомнения — головой об стену! Деньги же… Нет, здесь французы не считают в сантимах. Единственное место, где о цене говорят коротко. Не переводя на миллионы тридцатилетней давности.

Если вы окажетесь в без пятнадцати десять вечера недалеко от номера 180, рядом с магазином «Табак», то как раз из улочки напротив — улицы Святого Спасителя! — выйдет девушка в черной шляпе. Она выходит из номера 13! по улице St. Sauveur каждый вечер в это время. Вы можете проследить. Вот ворота тринадцатого номера дернулись и медленно поползли, открываясь, и первое, что вы увидите, — это перешагивающий — в Париже почти всегда надо перешагивать, выходя! — через порог ворот носок сапожка. Полу длинного серо-голубого пальто и поля шляпы.

Обычно она сразу здоровается со «своей» проституткой — той, что стоит рядом с воротами номера тринадцать. Негритянка без возраста, похожая на фамм де менаж[26], всегда имеет при себе рулон бумажного полотенца. Но не только поэтому она напоминает об уборке. В ней ничто не говорит о проститутке, она обычно в джинсиках и красном свитерке, когда холодно — в коротенькой курточке. Наша девушка не понимает, почему та проститутка, то есть — кто хочет такую проститутку? Но та время от времени удаляется с кем-то, обычно таким же скромным, как и она сама.

Наша девушка идет уверенной походкой, глядя поверх прохожих. Это она так приучила себя — чтобы не походить на ищущую кого-то, зовущую куда-то. Вот она проходит мимо двери рядом с маленьким домашним кафе — там всегда блестит пластиковым плащом пожилая проститутка — и сворачивает на Сен-Дени. Налево. Она проходит небольшой кусок улицы до Реомюра и переходит дорогу, оставляя на углу ненавистное кафе, где малюсенький кальвадос с кофе стоит пятьдесят пять франков. Напротив ресторан с дарами моря. В это время он обычно уже закрыт. Днем же здесь едят хозяева оптовых тряпичных магазинов и иногда засиживаются за арафом вина оживленно беседующие проститутки. Наша девушка идет на угол Реомюра и Себастополя, что значит Севастополя. К метро.

Днем она ходит в другую сторону. К Этьен Марсель. Там, не доходя до улицы начальника торговцев Парижа XIV века, есть… корейская лавочка, и певица покупает в ней вино и пиво. Потому что французские лавочки закрываются на перерыв, а корейские — нет. И арабские — нет. Потому что им надо успеть больше сделать, потому что они приезжие, чужие, а французы — у себя дома. Певица задерживается перед витринами секс-шопов и думает о том, как она купит себе красный корсет с резиночками, чулочки и станет проституткой. Чтобы наконец заработать денег. Но она не станет. Из-за характера. Она запросто будет показывать свое недовольство клиентом. Так и скажет ему: «Фу, мудак! Ебаться не умеет!» Или что-то в этом роде: «Убирайся, вонючий! Не нужны мне твои деньги!»

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

До переезда на Сен-Совер она никогда не ходила в этот район. И первое время здесь ей было страшно и нервно. Но теперь она знала, что половина этих жутких мужиков, ходящих взад и вперед по улице, тоже работают. Помощниками сутенеров-макро, проституток или полиции. Ни разу она не видела, чтобы кого-то били здесь, как в кино. Или чтобы кто-то просто ругался. Здесь было спокойно. И, возвращаясь по субботам, когда таксист отказывался сворачивать на Сен-Дени, потому что поток машин с зеваками продвигался со скоростью километра в час, она спокойно выходила из такси на углу и шла в половине третьего-четвертого ночи… И никто не приставал к ней. Видимо, ее тоже уже знали. Знали, что эта ярко накрашенная девица, появившаяся здесь год назад, работает… в другом месте.