Татьяна Пельтцер. Главная бабушка Советского Союза - Андрей Шляхов

Вторая роль в девятилетнем возрасте – это уже не случайность, а начало актерской карьеры. В отличие от многих актеров, хотя бы от той же Фаины Раневской, у которых путь на сцену был непрост и тернист, Татьяне Пельтцер повезло. Ее родители не противились ее выбору. Ворчание матери можно было в расчет не принимать, потому что этим дело и ограничивалось. Препятствий дочери мать не чинила, а отец всячески способствовал ее театральной карьере и стал для нее наставником.

Родиться в театральной среде, с младых ногтей дышать этим волшебным воздухом, иметь в наставниках родного отца, а в учителях такого корифея, как Синельников, – это ли не счастье? Все складывалось самым удачным образом. Каждая новая роль была лучше предыдущей. Следом за ролью Шурочки Татьяна получила роль Сережи в «Анне Карениной». Синельников, к тому времени считавший Таню полноценной актрисой, с которой надо требовать как со взрослой, просто замучил ее, добиваясь нужной прочувствованности в сцене прощания Сережи с матерью. Каренину играла актриса Раиса Карелина-Раич, одна из учениц Синельникова.

– Танюша, вы должны так воскликнуть: «Лучше тебя нет!» – На репетициях Синельников называл Таню на «вы». – Чтобы у всех в зале защемило сердце! Отчаяние, боль, главную трагедию жизни должны услышать зрители в вашем крике! Представьте, что вас разлучают с вашей матушкой…

Вместо матушки Таня почему-то представляла разлуку с отцом, которого она ласково-фамильярно называла «папашей». Предположим, ему надо идти на войну, чтобы защищать отечество… Война к тому времени уже успела начаться, и все разговоры взрослых были только о ней.

– А вы, Раечка, вложите всю свою боль в ваше «маленький мой!», – говорил Синельников Карелиной-Раич. – «Душечка, маленький мой!» Ну крикните же так, чтобы я прослезился! И обнимайте друг друга так, словно жизнь ваша закончится после того, как вы разомкнете объятия!

Возможно, что Синельников и навязывал актерам свои трактовки ролей, но трактовки эти были превосходными – хорошо продуманными и в точности соответствовали образам. «Синельников работал за актера – он требовал полного подчинения его творческой воле, не давая актеру свободно жить на сцене. Актер получал готовую пищу, и ему оставалось только проглотить ее, рабски повторяя режиссерский показ. Правда, пища была всегда прекрасно приготовленной и удобоваримой», – писала уже упоминавшаяся выше Павла Вульф[16].

Синельников добился желаемого: Карелина-Раич и Таня играли так, что во время прощания Сережи с матерью особо впечатлительные дамы из публики от переизбытка чувств падали в обморок. Таня впервые ощутила великую силу искусства, почувствовала ту власть, которую Мельпомена дарит своим адептам.

К тому времени (а это была осень 1914 года) Таня уже училась в гимназии. Женских гимназий в Харькове было несколько, но родители остановили свой выбор на гимназии сестер Покровских. Не исключено, что в принятии решения сыграло роль знакомство Ивана Романовича с их братом, известным харьковским архитектором Владимиром Николаевичем Покровским, который в то время занимал должность главного архитектора Харьковской православной епархии. Владимир Николаевич был страстным театралом, не пропускавшим ни одной премьеры и дарившим бенефициантам дорогие подарки. Как раз к осени 1914 года Владимир Николаевич построил для своих сестер новое здание на Чернышевской улице, сохранившееся до наших дней. Сейчас его называют «домом с химерами»[17], но мало кто знает, что здесь с 1914 по 1918 год училась Татьяна Пельтцер.

Сестры Покровские тоже любили театр, поэтому Таня была в гимназии на особом положении. Ее отпускали на репетиции и т. д. Подруги завидовали – как же, настоящая актриса! Таня не зазнавалась, этой привычкой она не успела обзавестись за всю свою долгую жизнь. Ей просто было приятно находиться в центре внимания и рассказывать подругам о театре.

Перспектива вырисовывалась прямая и ясная.

– Как окончишь гимназию – поедешь в Москву к Станиславскому, – говорил отец. – Его студия – это актерский университет.

Будучи «коршевцем», Иван Романович глубоко уважал Станиславского и Художественный театр в целом, несмотря на антагонизм, существовавший между обоими театрами. У Корша Станиславского и его актеров считали заумными начетчиками, которые портят такое хорошее актерское дело своими скучными теориями, а в Художественном театр Корша называли «балаганом». Запад есть Запад, Восток есть Восток, и вместе им не сойтись. Но умные люди прозревали суть, не обращая внимания на все остальное. При всем своем глубочайшем уважении к Синельникову Иван Робертович понимал, что отшлифовать талант его дочери должным образом могут только в Художественном театре.

Кумиром Тани была великая Вера Комиссаржевская, о которой часто и с удовольствием вспоминал Синельников. Вера Федоровна начинала свою сценическую деятельность в Новочеркасском товариществе актеров, которым он руководил.

– Как она играла Лизу в «Горе от ума»! – Синельников закатывал глаза и качал головой, изображая невероятный восторг. – Как она играла! В ее Лизу влюблялись все мужчины, сидевшие в зале. «Сюда ваш батюшка зашёл, я обмерла; вертелась перед ним, не помню, что врала». Взглянешь и понимаешь, что второстепенных ролей не существует. Есть только второстепенные актеры…

«Почему жизнь так несправедлива? – думала Таня. – Почему смерть забирает самых лучших? Ну как могло так случиться, чтобы лучшая актриса империи умерла в каком-то Ташкенте от оспы? Зачем она туда поехала? Зачем?! Разве больше негде было выступать?» Отец рассказывал, что незадолго до своей трагической смерти Вера Федоровна собралась открывать свою театральную школу… Эх, если бы можно было учиться у самой Комиссаржевской! Впрочем, у Станиславского в Художественном театре тоже неплохо…

– Отец прав, – говорила мать, и то был редкий случай, когда она соглашалась со своим мужем. – Поезжай в Москву. В Харькове достойной партии составить невозможно. Здесь если кто не «мишугенер»[18], тот обязательно «цудрейтер»[19].

О достойной партии Татьяна не думала совершенно. Что за глупости? И вообще, что за дурацкое слово «партия»? Если она полюбит кого-то, то не станет ломать голову над тем, достойная ли это партия. А если и не полюбит, то не страшно. Ведь у нее есть театр – самый лучший и самый главный возлюбленный.

Если Синельников хотел похвалить Таню, то говорил: «Знаете, Татьяна Ивановна, а у вас есть способности, и немалые». Таня сначала смущалась и краснела, а однажды со всей присущей ей скромностью ответила: «Я знаю, Николай Николаевич». Синельников рассмеялся и сказал, что Таня добьется славы как характерная актриса. «Характерная? – удивилась Таня, видевшая себя только в амплуа драматической героини. – Нет уж, Николай Николаевич, неправда ваша. Ну какая из меня характерная героиня?»

Однако же время доказало, что Синельников был прав.

Глава четвертая

Театр миниатюр Пельтцера

Мы читаем Шницлера. Бредим мы маркизами.

Осень мы проводим с мамой в Туапсе.

Девочка с привычками, девочка с капризами,

Девочка не «как-нибудь», а не так, как все.

Мы никем не поняты и разочарованы.

Нас считают маленькой и теснят во всем.

И хотя мы мамою не очень избалованы,

Все же мы умеем поставить на своем…

В Харькове Иван Романович Пельтцер снова начал подумывать о собственном деле, да было как-то боязно. Неудача с актерской школой в Москве еще была свежа в памяти, кто на молоке обжегся, тот, как известно, и на воду дует. Вдобавок Синельников часто и очень вкусно, хорошим слогом и с большой выразительностью рассказывал о своих неудачах. Историй на тему «мои переговоры с кредиторами» у Николая Николаевича было великое множество, одна смешнее другой. Над чужими проблемами можно и посмеяться, особенно если человек сам о них рассказывает в комическом ключе. Но стоит только представить, что тебя самого начали осаждать кредиторы, как смеяться уже не хочется. Для открытия собственной антрепризы Ивану Романовичу нужно было занимать средства на стороне, а рисковать чужими деньгами вдвойне страшнее, чем своими. Но к 1915 году он все же решился и, к великому своему удивлению, нашел понимание и поддержку у жены. Иван Романович думал, что жена будет против, начнет ворчать, что у него ничего не получится, но вместо этого она сказала:

– Очень хорошо, Ванечка! Давно пора становиться хозяином, нельзя же всю жизнь быть на побегушках! Дети подрастают, нам нужны средства.

Актерскую школу, которую муж имел в Москве, Евгения Сергеевна за серьезное дело не считала – приходит какая-то голытьба и норовит в долг учиться, а доброму Ванечке вечно всех жалко… То ли дело – антреприза. Хорошее дело, достойное, почтенное.