Файф-о-клок - Грошек Иржи

– Родилась я в европейской стране, которой теперь нет на карте, – соврала девушка. – А если точнее, в городе Росток, на побережье Балтийского моря, где пронзительно кричат чайки… Так что детство мое было ветреным и соленым… Вы можете удивленно воскликнуть: «Эк тебя угораздило! Появиться на свет в Германской Демократической Республике и очутиться неизвестно где!» Но к сожалению, мы только следуем по дороге, не зная, куда она приведет. А жизнь измеряется не продолжительностью, а количеством порванных по пути чулочков. Потому что невозможно прожить женщиной и ни за что не зацепиться. То замуж спозаранку выскочишь, то какой-нибудь паразит выставит на проходе свой портфель, и – прощай колготки. Можно сказать, что доля неприятностей нам отвешена от природы. Завернута в бумагу и дарится ко дню рождения. Мол, нá тебе, Мáша, запасные колготки на первый случай и пакетик с тумаками. Гуляй с богом!

– Мáша?! – удивленно воскликнул я.

– На пятьдесят процентов! – созналась девушка и продолжала: – Когда мне исполнилось восемнадцать лет, исчезла наша страна, а вместе с советской армией пропали вредные привычки. Например, разглядывать исподтишка русских военных. Они иногда заходили в гаштет и разговаривали по-немецки. Как им казалось. «Фройляйн! – говорили они. – Айн шнапс унд маленькая килька!» Я служила там официанткой и никогда не признавалась, что знаю русский язык, ну, если не в совершенстве, то получше некоторых. «Вас-вас?!» – переспрашивала я… Моя мамаша тоже не афишировала своих отношений с русским офицером. Возможно, потому, что имела о нем самые смутные представления. Его звали Васья. Эта связь была стремительной и продолжалась четыре с половиной часа. Вплоть до утреннего построения в военной части, расквартированной по соседству. Куда природный носитель русского языка убыл в шесть сорок пять для дальнейшего прохождения службы. А ровно через девять месяцев на свет появилась я. И невзирая на обстоятельства, что Васью больше никто в глаза не видел, мне дали русское имя Маша и заставляли учить язык, на котором разговаривают в Сибири. «Вас-вас?!» – переспрашивала я… Русские офицеры недолго совещались и приходили к выводу, что лучше заказать «шнапс унд шнапс», чем объяснять бестолковой официантке, что такое немецкая килька…

– Анна?! – удивленно воскликнул я.

– На пятьдесят процентов! – подтвердила девушка и продолжала: – После воссоединения Германии я продолжала служить в гаштете, где совершенно ничего не изменилось. Меня пробовали ущипнуть за попку с той же немецкой педантичностью, как при коммунистах. Потому что гаштет стоял у дороги из Ростока в Шверин испокон века и независимо от войны или мира. «Вот здесь сидел Гитлер, а здесь генерал Жуков…» – рассказывал хозяин. За «столиком фюрера» пить пиво не возбранялось, однако никто не хотел подобного соседства. «Вы знаете, как Германия избавилась от безбилетников? В тридцать девятом году… Всех безбилетников вывели из вагонов и расстреляли. Теперь вся Германия покупает билеты! Это у нас в крови…» И если рассеянный путешественник занимал «столик фюрера», то достаточно было к нему подойти и выкрикнуть: «Хитла!!!», чтобы тот подпрыгнул как ужаленный. «Вы знаете, почему в Ваймаре нет трамваев? Однажды они помешали спать Еве Браун. Она позвонила Гитлеру, и на следующий день убрали все рельсы. Вот почему в Ваймаре нет трамваев!» Завсегдатаи рассказывали эти истории про «доброго дедушку Гитлера» и опасливо косились на пустой столик. Они с осторожностью попивали свой «Доппель-бок» или «Раухбир» и больше не пытались меня ущипнуть…

– Ну хватит! – разозлился я. – С меня довольно ваших рассказов! Да что же за день такой неудачный?! То Редактор начинает бредить, то первая встречная девушка безбожно врет!

– А в чем проблема? – поинтересовалась тогда девушка и заграбастала мою книгу, как будто мы обо всем договорились.

– Во-первых, – ухмыльнулся я, – мне доводилось бывать в Германии! И никто там за попку не щиплется!

– Очень жаль! – вставила девушка, перелистывая мой роман. – А во-вторых?..

– А во-вторых, – ухмыльнулся я гаже некуда, – вы не девушка!

От неожиданности она едва не свалилась со стула. Но все-таки сумела придержать эмоции и не хлопнула мне по физиономии.

– Вот как?! – осведомилась она. – Не девушка… А кто же в подобном случае?

– Вы женщина, двадцати пяти лет, – с удовольствием сообщил я. – Шатенка, но не замужем… С красивыми ногами… Сегодня во второй половине дня вы ощутили смутное беспокойство – назойливое и беспричинное… Вы дважды пересмотрели содержимое своей сумочки и не обнаружили ничего подозрительного. Косметичка, портмоне, носовой платок, пачка сигарет, штрафная квитанция за неправильную парковку, авторучка, ключи от квартиры, записная книжка… Все как будто было на месте, но смутное беспокойство вас не покидало. И тогда вы подумали, что за вами следят, и принялись перетряхивать свою сумочку в третий раз… Записная книжка, ключи от квартиры, штрафная квитанция за неправильную парковку, пачка сигарет, носовой платок, портмоне, косметичка… «Откуда в моей сумочке столько дряни?» – подумали вы. И выбросили штрафную квитанцию за неправильную парковку, потому что у вас никогда не было автомобиля. Смутное беспокойство слегка отступило… И тогда вы отправились на книжную ярмарку, расшвыривая по дороге личные вещи. Косметички, портмоне, носовые платки, ключи от квартиры… Словом – все, что могло бы вас идентифицировать. И с каждым шагом вам становилось все легче и легче, легче и легче, легче и легче…

– Вам плохо? – поинтересовалась девушка.

– Очень хорошо! – честно признался я.

– А что это было? – спросила она. – Ну, в смысле – «косметичка, портмоне, носовой платок, штрафная квитанция за неправильную парковку»?..

– Наш ответ Чемберлену! – пояснил я. – Чтобы другим неповадно было! Врать и глумиться над писателями.

Девушка тяжело вздохнула.

– Скорее, мне двадцать семь, – призналась она, – чем двадцать пять. И зовут меня Анной. Или – Машей…

– И вы еще называете меня сумасшедшим?! – возмутился я. – Да я самый нормальный из всех присутствующих! Потому что меня вообще не зовут… Никак! А ведь именно я ослепил Полифема!

Девушка быстренько положила книгу обратно – на середину стола.

– Извольте объясниться, – попросила она. – Иначе мне становится страшно…

Всякий идиотизм требует обоснований. А вполне нормальные люди живут вдали от Достоевского и не заслуживают внимания. Но если литература будет и дальше практиковаться в области психологического романа, то от нормальных людей ничего не останется.

– Я много лет пишу под псевдонимом, – рассмеялся я. – И получается парадоксальная ситуация… Романы – есть, а писателя – нет… Как такое может случиться – я тоже не понимаю…

– А-а-а… – произнесла девушка. – А при чем здесь Полифем?

Я фыркнул на девушку и принялся излагать свою концепцию:

– Хитроумный Улисс ослепил одноглазого Полифема. «Кто это сделал?! – спросили у Полифема братья-циклопы. – Автора! Автора! Назови автора!» – «Не знаю!» – отвечал Полифем… Однако я думаю, что он потерял зрение, покуда читал художественную литературу… «Ну и как тебе это произведение?!» – спрашивали у Полифема братья-циклопы. «Никак!» – отвечал Полифем и тупо пялился на следующий роман. И его единственный глаз не выдержал смысловой нагрузки…

– А-а-а… – снова произнесла девушка.

– Вот видите, как все просто разъяснилось, – заметил я.

– Как в книжке, – подтвердила она. – А в действительности?..

– В действительности?!! – грозно переспросил я…

*

Однажды Поджо Браччолини, страстный почитатель Цицерона, обнаружил в Вероне некоторые сочинения знаменитого римлянина и принялся их переписывать. В результате долгих и усердных трудов у Поджо Браччолини получился объемистый фолиант из писем Цицерона, который не помещался ни на одной книжной полке. Не зная, куда его можно пристроить, Поджо Браччолини положил сей фолиант на пол, как теперь говорят, в прихожей. Вскоре, возвращаясь с прогулки, Поджо Браччолини споткнулся об этот «кирпич» и повредил себе ногу. На следующий день повторилось то же самое, и на третий день – аналогичное. Несчастный Поджо Браччолини все время бился о Цицерона, покуда не слег от полученных травм… Я к тому, что Редактор не был педерастом, а просто ему не везло с женщинами…