Долина смертных теней (СИ) - Владимир Пекальчук

Наёмник тряхнул головой, отгоняя тоску. Человек некогда жил в прекрасном, светлом мире, но после первых двух Несчастий совершил ошибку, в отчаянии прикоснувшись к запретной Кнопке, само существование которой тоже было ошибкой. Никто так никогда и не узнал, почему люди, жившие далеко за океаном, уничтожили сами себя своими же ядерными ракетами, превратив целый континент в чёрную, выжженную землю и ввергнув остальной мир во власть бесконечных ядерных сумерек и вечных свинцовых туч. Безумец, нажавший Кнопку, стал величайшим злодеем за всю историю человечества: ему удалось, ни много ни мало, отнять у людей само солнце.

Следующие два часа Макс провёл в глубокой задумчивости, сидя на поленнице позади дома. Ему требовалось побыть в одиночестве и поразмыслить, дабы принять одно из тяжелейших решений. Собственно, вариантов всего два. Пойти в Москву, дабы попытаться прожить чуть подольше, чем два месяца, и, скорей всего, сгинуть, даже не добравшись до цели. Или же просто пожить оставшиеся два месяца в своё удовольствие. Сама судьба подталкивала его ко второму решению, буквально послав в его полное распоряжение женщину, почти идеальную, с точки зрения Макса, и неплохой заработок, на который можно будет пожить два месяца, ни в чём себе не отказывая.

Было, впрочем, два неприятных момента, могущих в значительной мере отравить последние дни Макса. Первый касался Киры: если удастся покорить девушку, не прибегнув к банальному шантажу, последние дни будут для него слаще мёда. Если же нет — придётся воспользоваться своей властью в открытую, и презрение Киры будет очень большой ложкой дёгтя. Макс, правда, не знал, что такое дёготь, упоминающийся в известной поговорке, но подозревал, что мёд, смешанный с ним, скорей всего, не очень вкусный. И потому уповал на своё обаяние, которое неоднократно помогало ему получать более выгодные контракты и выпутываться их неприятных историй.

Второй неприятный момент — понимание того, что чем слаще будут последние два месяца жизни, тем трудней нажать на курок, когда время истечёт.

Всё ещё находясь в раздумьях, Макс вернулся во двор и заметил, как Кира вошла в дом, чтобы забрать девочку. Оглянувшись вокруг, убедился, что в его сторону никто не смотрит, и вошёл следом.

Кира резко оглянулась, услыхав, как кто-то входит следом, и, увидев его, отступила назад, упёршись спиной в бревенчатую стену прихожей.

Макс шагнул к ней и заметил, как кулаки девушки сжались, а на скулах заходили желваки. Желание двинуть в пах коленом, отобрать автомат и прикончить явно написано на её лице. Глаза смотрят исподлобья — с острой неприязнью, усугубленной пониманием полного бессилия. Линда, спавшая в соседней комнате, делала свою мать заложницей ситуации, игрушкой в руках Шрайка.

Макс почувствовал досаду. Откуда столько ненависти во взгляде? Выше среднего роста, крепкий, голубоглазый, не урод — он ведь нравился другим женщинам.

— Кира, вопрос навскидку. Вчера погиб кто-то, к кому ты хорошо относилась?

— Нет, — глухо отозвалась та.

— В таком случае, мне показалось, что у тебя нет причин так на меня смотреть. Разве я сделал тебе что-то плохое? За удар прикладом я, конечно же, извиняюсь — но по-другому было никак. Сама понимаешь.

Кира презрительно скривилась:

— Пока не сделал. Но собираешься, не так ли? И не надо говорить о том, что спас меня — ты для себя это сделал, так что я тебе ничем не обязана! Ты держишь меня за горло, пусть и в переносном смысле, и собираешься воспользоваться этим. Кто ты, если не обыкновенный насильник?

— Ладно, разговор зашёл в тупик. Вообще-то я тут немного не за тем. Скажи мне, что было в той папке, ради которой была затеяна вся эта кутерьма?

Взгляд Киры как-то сразу потерял колючесть, презрение сменилось удивлением: она не ожидала такого поворота.

— Какая папка?

— Прозрачный пакет с бумагами, похищенный во время вашего последнего налёта. Он был вскрыт, когда я увидел его сегодня — значит, кто-то из вас смотрел, что внутри. Скажи мне, что!

— Это… это всё из-за неё? — её глаза раскрылись шире.

— Угу, — кивнул Шрайк, — всё остальное не стоило даже нашего гонорара.

— О Боже, — сокрушённо покачала головой девушка, — знать бы раньше, никто бы и не тронул эту дрянь. Ничего этого бы не случилось…

Макс взял Киру за плечи и повернул к себе, заглянув в её глаза, и повторил, чеканя каждое слово:

— Отвечай. Что. Там. Внутри.

— Бумага. Листов тридцать ветхой бумаги с бессмысленными словами.

— На неизвестном языке? — уточнил Шрайк.

— Нет. Это вообще не язык. Буквы латинского алфавита и цифры, но слова — ни английские, ни латынь.

— Шифровка значит. Понятно. Постой-ка, ты знаешь латынь?

— Немного. Отец был врачом из Университета.

Макс на миг задумался. Старая шифровка, ради которой умерло почти тридцать человек — заводчан и грабителей — за пять минут. Сколько же она стоит?

Он повернулся и вышел из дому. Закрывая дверь, он обернулся и обронил:

— Кстати, когда я решил брать тебя живьём, я ещё не знал что ты женщина. Думал, что подросток. Бери давай дочку и на сани.

Кира ничего не ответила.

Снаружи Макс сразу наткнулся на свою группу.

— Хреновая новость, — ухмыльнулся Стикс, — трофеи, женщины, дети и покойники поедут на санях, а нам придётся топать. Места нет больше.

— Ну и ладно, — пожал плечами Шрайк, — первый раз что ль?

Вскоре мини-караван покинул разорённое разбойничье гнездо. Тела бандитов остались там, где их настигла смерть и где они пролежат ещё немало лет в вечной мерзлоте. Дома же, может быть, ещё когда-нибудь послужат кому-то укрытием от стужи.

Несколько часов спустя впереди показался мост. Когда-то по нему ездили автомобили через реку ныне замёрзшую, а теперь изредка проходил торговый караван. Сооружение не в очень хорошем состоянии, но берега реки в этих местах крутые — либо езжай через мост, либо делай крюк километров в десять лишних.

Макс шагал рядом с самыми первыми санями, на которых везли девушек. Грузовой транспорт плохо приспособлен для перевозки людей, потому дно саней накрыли несколькими коврами и посадили пассажирок с детьми на них, заботливо укутав одеялами, взятыми из домов. В целом, такой импровизированный транспорт оказался хоть и не очень удобным, но зато тёплым, с учётом хорошей погоды. Сам Шрайк и его команда топали чуть позади, перешучиваясь иногда с погонщиком, который вёл под уздцы мохнатого быка-единорога. Ещё чуть позади топали трое заводчан — не тех вчерашних горемык. Командир приставил к самому ценному грузу, помимо людей Шрайка, троих своих лучших бойцов. Троица вполголоса судачила о том, кому из молодёжи повезёт касательно женитьбы, и полушутя горевала о том, что у них жёны уже есть, а двоеженство запрещено.

Макс иногда старался встретиться взглядом с Кирой, но та старательно отводила глаза, баюкая на руках Линду.

Всё обернулось куда хуже, чем ожидалось. Девушка даже не думала скрывать антипатию к нему, и ясно дала понять: она подчинится, не имея другого выхода, но ничего, кроме ещё большего презрения, ожидать не стоит. В свете этого вариант с походом в пасть к самой Смерти выглядел уже не таким диким и безумным.

Однако от своих первоначальных планов на Киру Макс не отказался. Как бы там ни было, он наёмник, и риск, на который Шрайк пошёл, спасая её жизнь, вместо того, чтобы просто грохнуть, согласно контракту, должен быть оплачен. Кира — его трофей, и этим всё сказано. Вместе с тем, Макс надеялся на гораздо большее, и теперь чувствовал себя обманутым. Что ж, он поживёт ещё несколько дней в посёлке, подготовится в дальний путь, который станет, видимо, для него последним, и отправится навстречу судьбе. Шрайк верил, что девушка его если не простит, то хотя бы поймёт. Хотя понять обречённого — задача чуток посложней суповой тарелки.

Он вдруг подумал, что теперь располагает куда большим количеством патронов, чем сможет унести в свой последний поход. Остаток этой универсальной валюты можно будет оставить Кире. Бывшая разбойница не будет слишком щепетильной в этом вопросе — хотя бы ради дочери.

Они достигли начала моста, и внезапно бык заартачился. Он не желал идти дальше, остановившись в десяти метрах перед мостом, фыркал и беспокойно шевелил ушами, принюхивался.

— Какого лешего? — насторожился Ворон.

— Не знаю, — отозвался погонщик, — учуял что-то. Держите ухо востро.

Кира и остальные женщины беспокойно зашептались, один из охранников дал отмашку, и люди вдоль всего каравана начали занимать оборонительные позиции у саней.

Макс бросил беглый взгляд на Киру, и в этот момент за спиной у него раздался истошный вопль:

— Алчущие!!

Воздух распороли автоматные очереди и испуганные крики людей.

Шрайк передёрнул затвор, досылая патрон, и обернулся. Три кошмарных существа, выскочив из-под снега в двадцати метрах сбоку от наезженной дороги, пригнувшись, неслись прямо на него и на сани, в которых сидели женщины.