Пожиратели миров 1 - Кирико Кири

чтобы пресечь беспредел, не было. Что ж, я дам детям опомниться ещё два раза.

Подошёл к другой парте, но едва собирался сесть, как на неё закинул ноги другой парень, ростом с меня, но шире. Не в плечах, но во всём теле. Никак последователь бога хаоса, любящий чревоугодие.

— Здесь тоже занято, — растянулись его губы.

Удивительное совпадение, но он тоже до этого был рядом с тем негласным лидером. Который сейчас внимательно наблюдает за мной, отпуская какие-то комментарии.

Кто-то начал хихикать.

У третьего места была та же история: мне не дали сесть, поставив на стул ногу.

Надо мной уже смеялись, да и зрителей прибавилось на несколько человек. Участники заговора смотрели в мою сторону с пренебрежением и агрессией. Им требовалось насилие, чтобы уважать кого-то.

Что ж, я понимаю — насилие рождает страх, а страх рождает уважение. Как не мне, тому, кто прошёл не один бой и побывал не в одном злачном месте, об этом не знать?

Хотелось бы обойтись без крови, так как это точно не способствует моим планам. Однако терпеть унижение тоже ни к чему хорошему не приведёт, особенно в обществе, где всё решает сила.

Поэтому, если они хотят насилия, я его обеспечу.

Я подошёл к тому, в ком увидел одного из главных или, по крайней мере, уважаемых в их среде. Парень сидел за партой, наблюдая за мной.

— Что? — с улыбкой спросил он, когда я подошёл ближе.

— Теперь здесь сижу я, — поставил я на его парту портфель.

На его лице сначала появилось удивление, которое быстро сменилось на снисходительную усмешку.

— Ты уверен?

Это было единственное, что он успел спросить. Я не веду дипломатию с врагами, для этого есть другие люди — моё дело, война.

Я дёрнулся перёд, и моя коленка врезалась ему прямо в улыбающееся лицо. Раздался хруст, и парень повалился на пол вместе со стулом. Я не отставал. Оказался на нём сверху и начал методично вбивать ему в лицо кулак, другой рукой держа за волосы.

Кто-то из его дружков наконец опомнился, слишком поздно, но опомнился. Попытался оттащить меня от парня, когда я ещё не закончил. Но я не даю перехватить инициативу. Хватаю пишущую ручку с парты и втыкаю её противнику сзади прямо в ногу.

Вскрик, хватка слабеет, что позволяет мне обернуться. Три прямых удара в челюсть, и даже с моей нынешней силой этого хватает, чтобы повалить противника.

Ещё один справа пытается напасть на меня с кулаками, но я бью на опережение. Всем телом врезаюсь в незадачливого защитника, протаскиваю на несколько метров, раскидывая парты и стулья, пока мы не падаем, после чего лбом бью ему прямо в лицо.

Первый удар, второй, третий.

После четвёртого бью кулаком, пока не довожу его лицо до красноречивого состояния, после чего встаю. Тот, что с воткнутой ручкой, ещё пытается подняться, но я добиваю его ногой в лицо. Не сильно, я не собираюсь убивать, мне нужен лишь ужас и понимание неотвратимости моего возмездия.

И после этого возвращаюсь к главарю, чтобы закончить начатое.

Я не спешу и не поддаюсь ярости битвы, работаю точно и ровно. И когда результат становится красноречивым (всё лицо в крови и опухшее, но парень жив и даже не лишился зубов), позволяю себе остановиться, встать и оглядеться. Это не значит, что я не следил за обстановкой вокруг, но я не обращал внимания на зрителей.

Больше никто не смеялся. Никто не смел даже пискнуть. Девушки и парни стоят поодаль от драки, наблюдая за происходящим и особенно за мной испуганным взглядом. Не менее ошарашено выглядит народ, который сбился в проходе. В их глазах интерес, и что ещё важнее, понимание. Понимание, что встреча со мной не сулит им ничего хорошего.

Так действует Империя, так действует её кулак, космодесантники. Мы не за насилие, но мы даём чёткое понимание того, что будет с любым еретиком, кто посягнёт на нас, нашу веру и наших братьев.

И это всегда даёт результаты.

Я молча сбросил вещи парня на пол, сел на его место и начал раскладывать свои принадлежности. Остальные тоже долго не стояли в проходе. Перешёптываясь и стараясь держаться подальше от меня, они начали возвращаться на свои места, перешагивая избитого товарища, ставить на место парты и стулья, поднимать вещи. Никто не сказал ни слова мне за то, что произошло.

Кроме наставника, который, зайдя в кабинет, увидел к тому моменту поднимающегося на ноги избитого главаря небольшой шайки и его побитых, как собак, приспешников.

И вот я уже сижу в кабинете директора школы. Оказывается, директора детского дома и школы для сирот были разными.

Сам директор — толстая женщина в пиджаке и в очках, с большими бусами на шее, и перстнями на пальцах. Уставшая как, кажется, и все в этом мире, она сидела за своим большим деревянным столом, перебирая и читая бумаги. Напротив неё в ряд сидел я и трое моих противников. За нашими спинами, наставник, что привёл нас и охранник на случай непредвиденных ситуаций.

— Вижу, новенький, ты решил проверить на прочность наши правила? — после долгой тишины она начала именно с меня. Хотят найти того, кто понесёт всю ответственность? Что ж, пусть ищут. Мне не страшно, я даже не волнуюсь, это выглядит как игра во взрослую жизнь, не более.

— Я не проверяю на прочность правила, — встал я со стула, вытянувшись, как делал это много раз, когда требовалось дать отчёт страшим по званию. — Я защищаю себя и свою честь от нападения и насилия.

Моё действие директора слегка удивило. Это проявилось на её лице, пусть она и пыталась это скрыть.

— Сядь на место. Я хочу лишь знать, это значит, что теперь надо бить всех и каждого или что, кто покусится на твою честь?

С её слов получается, это я должен терпеть издевательства и неуважение, главное, чтобы не было насилия? А она знает, что при молчании насилие рано или поздно всё равно приходит?

Я хотел сказать ей про это, прямо почувствовал гнев, который разбежался по телу, но сжал покрепче челюсти и смолчал. Есть время, когда надо говорить, а есть, когда надо молчать и продолжать делать своё правое дело.

— Ты мог сломать ему челюсть.

Я не ответил, что, если бы я хотел сломать ему челюсть — я бы сломал челюсть, но у меня не было цели убивать или калечить.

— Итак… — вздохнула тучная женщина, стирая платком пот со лба. — Кто первый начал? Ты или ты?

Мы промолчали.

В обществе силы не любят две вещи: не любят слабых и не любят стукачей. Если быть точным, очень зависит от того, кто стукач и каково его положение в обществе, но практически везде их так или иначе не любят. Я не буду играть по правилам ублюдков, но и переходить определённые грани не собирался. Мне нужно уважение, и я его выбью так или иначе.

— Никто опять не виноват? — окинула директор нас взглядом. — Ромиэль? Нашёл не того противника?

Побитый главарь посмотрел на неё сквозь щелки и уже собирался сказать лишнее, когда встретился со мной взглядом. Я смотрел на него искоса, не отрываясь ни на мгновение и не моргая. На секунду парень от чего-то вздрогнул и сжался, после чего отвернулся и пробурчал:

— Упал…

— Упал… — вздохнула она и посмотрела на раненого в ногу с разбитым носом. — И ты упал, но на ручку, да? — вздохнула она.

Раненный в ногу, покосился на главаря и кивнул.

— Про тебя спрашивать бесполезно… — отмахнулась она от третьего, который тоже уже было открыл рот, и посмотрела на меня. — Ты точно не хочешь мне ничего рассказать? Это они на тебя напали?

Я красноречиво молчал. У меня были свои планы на местный сброд, и рушить их я не собирался.

— Если не они на тебя напали, то значит ты начал первый, я так должна это понимать? Тебя могут выгнать, — напомнила мне директор.

— Все упали. Я тоже упал, — ответил я без каких-либо эмоций.

— Все упали, никто ничего не знает… — вздохнула она.

За этим последовал очень долгий монолог про то, что насилием ничего не решить, что мир за стенами этого учреждения для беспризорных детей другой и насилие всегда несёт последствия. Больше всего мне понравилась фраза, что насилие никогда ничего не решит.

Смехотворно. Этому они учат детей в школе? Насилие может и решает большинство проблем. Хотя про их мир послушать было познавательно. Я узнал новые особенности устройства этой планеты, которые требовались уточнения.

Ещё минут десять, сверля нас взглядом, директор говорила, как важна дисциплина и какие кары нас будут ждать, прежде чем указать на дверь.

— Убирайтесь, олухи.