Дело о пожаре в редакции - Андрей Константинов

Я опять разложила перед собой все эти счета, платежки и расписки и задумалась.

Схема получалась другой — не той, что возникла у меня в голове вчера вечером, кто-то подкинул эти бумаги на пожарище.

Этот кто-то явно не Вронский. И не сотрудники БРР. Грустнов? Но зачем ему изобретать такой дикий способ обнародования документов? Мог бы и просто отдать их куда следует.

Я пошла к Каширину и попросила её выяснить, что такое ООО «Марта» и ООО

«КДК». Вскоре он сообщил, что с точки зрения учредителей эти фирмы вряд ли меня заинтересуют, скорее всего — это компании, через которые «Сумерки» обналичивали деньги.

«Странно, — подумала я, — зачем Вронскому было обналичивать какие-то деньги со счета „Вечерки», если банк и так давал ему „наличку»?»

О ком там говорил Вронский — о каком-то молодом экономисте Лейкине, который зачем-то пришел работать коммерческим директором в убыточную газету.

Я попросила ребят выяснить, что это за Лейкин.

Ага: Лейкин Ефим Борисович, 25 лет, экономист, работал в представительстве Фонда Хаммера, потом ушел в «Сумерки».

Не женат, живет с мамой — Лейкиной Агнессой Михайловной.

Теперь мне все стало понятно: этот самый Лейкин обманывал несчастного интеллигентного и доверчивого Вронского и воровал деньги, которые газета зарабатывала на рекламе и подписке. Когда Вронского сняли, Лейкин испугался, что его преступную деятельность могут разоблачить и решил незаметно подкинуть документы, свидетельствующие о том, что к исчезновению редакционных денег имеет отношение исключительно главный редактор Василий Петрович Вронский. Однако документы нашла я…

Этого Лейкина надо разоблачить, а репутацию Вронского восстановить. В этом я не сомневалась. Но одной мне это вряд ли под силу. Собравшись с силами, я пошла к Обнорскому, но секретарь мне сообщила, что Андрей Викторович еще утром убыл в командировку в Тобольск и вернется только через неделю.

Я прошла по коридору и решительно толкнула дверь кабинета Скрипки.

— Алексей, — сказала я как можно более официальным тоном, — я не считаю, что наши с вами отношения — не бойтесь, Алексей Львович, прошлые отношения! — должны препятствовать нашей профессиональной деятельности.

— Не должны препятствовать, — радостно подтвердил Скрипка.

— Так вот, я прошу вас помочь мне.

Я рассказала Скрипке историю с «Сумерками Петербурга», показала найденые мною документы. И изложила выводы к которым пришла.

— Да-а, — сказал Скрипка, — негусто.

С этим Лейкина не посадишь.

— Я не хочу его сажать, — объяснила я. — Я вообще не хочу никого никуда сажать. Я хочу помочь Вронскому. Мне жалко его доброе имя.

Скрипка посмотрел на меня удивленно:

— Ладно, — сказал он, секунду поразмыслив, — собирайся, пойдем к Лейкину, посмотрим, что это за фрукт.

Ефим Лейкин оказался довольно милым молодым человеком. Мне такие нравятся. Вернее — нравились раньше.

Мы со Скрипкой ввалились к нему домой без предупреждения, а он как ни в чем не бывало поил нас кофе и рассказывал о своей работе в Фонде Хаммера.

Скрипка о пожаре в «Сумерках Петербурга» не заикался, я тоже не знала, как начать разговор на нужную нам тему, и занималась тем, что гладила развалившегося у моих ног кокер-спаниеля.

Я услышала, как открылась входная дверь и кто-то вошел в квартиру.

— Чарлик, ты дома? — из коридора раздался противный женский голос.

Я думала, что сейчас на зов вскочит собака, но она продолжала спокойно лежать. Зато Ефим Лейкин быстро поднялся:

— Я дома, мама. У нас гости.

Тут я все поняла. Я порылась в сумке и довольно скоро обнаружила найденный в обгорелом кабинете Вронского «Паркер» с забавной надписью «Чарлику в день рождения».

Пока Чарлик Лейкин общался со своей мамой, я быстро поделилась своим открытием со Скрипкой. Скрипка расцвел. Теперь он знал, что делать…

Под Скрипкиным напором — уж я-то знаю, как трудно перед ним устоять, — Лейкин быстро раскололся. Он признался в том, что, узнав о снятии Вронского с поста главного редактора, поджег его кабинет и случайно потерял там свой «Паркер». Зачем Лейкин устроил этот пожар?

Потому что испугался, что, изучив финансовые документы, новое начальство поймает его за руку.

Единственное, в чем категорически не хотел признаваться Чарлик Лейкин, — то это в том, что он специально подкинул компрометирующие Вронского документы в его кабинет после пожара. «Я вообще в редакции с момента пожара не был», уверял он. Видимо, в моих логических построениях была допущена ошибка, и документы нашлись действительно случайно.

Мы со Скрипкой понимали, что доказать причастность Лейкина к финансовым махинациям вряд ли возможно. Тем не менее какое-то наказание он должен понести. Наконец Скрипка сказал Лейкину:

— Вы должны перевести все украденные вами деньги в Фонд защиты диких животных. Если в течение недели вы этого не сделаете, мы дадим делу официальный ход.

— Почему на защиту животных, — удивилась я. — В фонд защиты журналистов.

Пять минут мы спорили со Скрипкой и наконец пришли к консенсусу: половину денег — на животных, половину — на журналистов.

Перепуганный Лейкин обещал все сделать.

Мы уже уходили, когда я вспомнила про несчастного Вронского.

— Мы должны реабилитировать Василия Петровича! — закричала я. — Вы, — повернулась я к Лейкину, — должны опубликовать в какой-нибудь крупной газете статью о том, что Вронский — хороший человек, профессиональный редактор и…

— И красивый мужчина, — добавил Скрипка.

Самое удивительное в этой истории то, что Ефим Лейкин все наши требования выполнил.