Город энтузиастов (сборник) - Козырев Михаил Яковлевич

– Что новенького, – с фамильярной почтительностью спросил Паша и. хихикнув добавил, – о Локшине не пишут?

Андрей Михайлович внимательно прочел объявления. пробежал бюллетень погоды и перевернув страницу, удивленно откинулся на кресло:

– Паша, – почти взволнованно сказал он, – а ведь и правда пишут.

– О чем?

– О Локшине пишут…

Локшин со злобой отбросил папку с документами.

– Неужели вам не надоело. Работать мешаете…

– Честное слово пишут, – серьезно ответил бухгалтер, – вот глядите.

– «В числе выступавших, – вслух прочел он, – следует отметить некоего Локшина». – Что? Видите?

Бухгалтер сделал укоризненный жест в сторону Паши.

– «Он предложил очень своеобразный, хотя и невыполнимый проект. Сущность проекта – полное уничтожение ночи».

– Финтифлюкация, – горестным тоном вставил Паша, и его лысая голова недоуменно поникла.

– Слушайте, – продолжал бухгалтер. – «уничтожение ночи и непрерывная работа всего промышленного и государственного аппарата. Нельзя не сознаться, что при всей путанице проекта в нем есть несомненное зерно истины…»

– Зерно истины, – многозначительно повторил бухгалтер.

– Разрешите мне, – взволнованно сказал Локшин.

Бухгалтер услужливо протянул ему газету. Влажная от краски она трепетала, в пальцах Локшина, и ему казалось, что от нескольких набранных сбитым петитом строк, затерявшихся между объявлением мюзик-холла и письмом в редакцию исходит теплая волна бодрости, подъёма и уверенности в себе.

Глава пятая

Большая Дмитровка, 20

Локшин нерешительно прикоснулся к звонку.

– Может быть уйти?

Он отошел от двери. Лестницы глубоким узким колодцем проваливались в темноту. За дверью – грузные, уверенные шаги.

– Нет, уже поздно.

Дверь распахнулась.

– Входите, входите… Что же вы…

В одной руке Сибиряков держал чайник, в другой бутылочку с бензином.

– Раздевайтесь где-нибудь здесь и вешайте пальто.

На голых стенах прихожей ничто не напоминало о вешалках.

– Кладите вот сюда на чемодан. Пройдите в комнату… Впрочем, нет, оставайтесь здесь, – мне нужно, вы извините, воду вскипятить. А пока потолкуем.

В прихожей на ломберном столике рядом с мутным закопченным зеркалом, сапожной щеткой и сильно заношенной заграничной шляпой умещался примус. Сибиряков осторожно налил бензину, зажег спичку.

– Рассказывайте, рассказывайте… Да вы садитесь, вон там в углу табуретка.

Сибиряков бросил примус и пошел за табуреткой.

– Бензин выгорел, – не выдержал Локшин.

– Вечно я забываю.

Сибиряков снова зажег бензин и продолжал:

– Удивительное дело, до чего мозгов у людей не хватает, а еще диспут устраивают. Взять хоть бы этого, что после вас говорил, Миловидов…

– Я его совсем не знаю…

– Узнаете…

Сибиряков презрительно махнул рукой.

– Профработник один. В московской областном совете работает. Он у них там в роде скептика, и притом бывший меньшевик…

При слове «меньшевик» лицо Сибирякова выразило явное недовольство, – Но, – неожиданно заключил он, – мне этот Миловидов признаться, правится. Дурак, а в общем неглупый парень. Потешно на него посмотреть. Я и на сегодня его пригласил, – пусть поязвит, а мы…

Он остановился, энергично накачал примус.

– Горит, гадина. Рассказывайте, рассказывайте, продолжал он, ставя на примус довольно таки помятый и законченный чайник, – ведь это очень интересно. Как это вы называете – деефикация?

– Диефикация, – осторожно поправил Локшин.

– Я зна-аю… От корня – деять. Значит – действовать.

– Диес – день. – вторично поправил Локшин.

– Зна-аю. А по-моему все-таки лучше – убедительнее. Впрочем, о названии мы спорить не будем. Главное, идея здоровая. Я сам признаться, не раз об этом задумывался. А вы не смущайтесь что смеются. – всегда так. Вот у меня приятель один был – занятный такой мужик, тоже все изобретал, двенадцать лет мучился, а теперь..

Что сталось с занятным мужиком Сибиряков не успел сказать. Со свистом, фырканьем и брюзжаньем закипел чайник Сибиряков достал из корзинки яйца, опустил их в кипящую воду и прихлопнул крышечку.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

– Говорите, говорите, я вас слушаю…

– Поверите ли Константин Степанович, – начал было Локшин, – я…

– Да ничего, ничего обойдется, – перебил его Сибиряков, – вот увидите. Я сегодня разную публику пригласил. У меня даже академик одни будет. Мировая величина. О Загородном слышали?

Локшин хотел сказать, что знает о Загородном, но Сибиряков не слушал: видимо, его вовсе не интересовали ответы собеседника.

– А теперь можно и в комнату, – сказал он, снимая с примуса чайник.

Комната эта, по-видимому, служила Сибирякову кабинетом. Локшин заметил некрашеные полки, никак не вяжущийся с ними массивный, кожаный, с высокой из резного дуба спинкой диван, очень большой письменный стол и на стене японскую винтовку.

– Наверное, он за письменным столом обедает…

Над дверью глухо задребезжал звонок. Константин Степанович неторопливо пошёл к двери.

– А – диефикатор! – еще с порога приветственно, подбрасывая рукой невидимый мяч, заговорил Миловидов, – вы, конечно, обиделись тогда на диспуте. Скажите, обиделись?

– Помилуйте, – смутился Локшин.

– А что я говорил? То же самое! – продолжал Миловидов, то ловя, то швыряя, то подбрасывая невидимые мячи своими верткими пальцами, – я же и говорил, что нельзя ставить таких дурацких докладов. Ну, я понимаю – новый быт, ну сбор, ну в пользу Мопра, да ведь нельзя же так.

Миловидов забегал по комнате, принюхиваясь и шмыгая носом.

– Ну, посудите сами, – через минуту говорил он Сибирякову, – ведь Иван Николаевич ни больше ни меньше, как идиот. Разве это дело? Разве так можно? И этот человек делает прессу…

– Я собственно против Ивана Николаевича ничего не имею… – ответил Сибиряков.

– Я же и говорю, он больной человек. Совершенно больной… Уверяю вас.

Миловидов внезапно осекся и, резко обернувшись, уже совсем иным тоном сказал, обращаясь к только – что вошедшему тщательно выбритому с очень голым лицом и затылком человеку:

– Иван Николаевич, а мы вас ждем. С большим нетерпением ждем… Кстати… – Миловидов схватил Ивана Николаевича за рукав и потащил в угол, о чем-то вполголоса рассказывая.

– А вот и академик! – весело сказал Сибиряков.

В комнату медленной походкой вошел мужиковатый старик в русской с расстёгнутым воротом рубахе, в русских сапогах и довоенного покроя шароварах с широкими генеральскими лампасами.

– Садитесь, Павел Елисеевич.

– Вот, познакомьтесь – сказал Загородный, представляя вошедшего вслед за ним полного блондина в коротких модных бакенах, – Алексей Викторович Лопухин.

Локшин с удивлением узнал своего начальника из Оргаметалла.

– Мы знакомы, – краснея и стыдясь своей застенчивости, прошептал он. Да, знакомы, – подтвердил еще раз Локшин, поймав недоуменный взгляд Лопухина.

Лопухин силился вспомнить, но никак не мог.

– Да, да, – неуверенно сказал он, – кажется, я вас где-то… Да, да… и поторопился отойти от Локшина.

– Ну, что ж, начнем, – сказал Сибиряков и, обращаясь к Локшину, добавил:

– Выкладывайте ваши идеи…

Но прежде чем Локшин попробовал раскрыть рот, Константин Степанович начал рассказывать за него.

– Я думаю, – сказал он, – что проект товарища Локшина не так уж невыполним, как могло показаться. В сущности говоря, идея эта, – тут Сибиряков дружески, как бы извиняясь, кивнул Локшину, – не так уж нова. Вопрос о повышении сменности у нас, можно сказать, не сходит с порядка дня. Новое в этой идее разве то, – тут он во второй раз кивнул Локшину, – что товарищ подходит по-новому. Дело не в том, чтобы увеличить сменность – дело в том, чтобы создать для этого увеличения соответствующие предпосылки…

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Локшин насторожился. В тоне Сибирякова, в его спокойных и несколько вялых фразах он почувствовал совершенно новый подход к идее диефикации. Идея эта как бы спустилась на землю, в то же время не потеряв своей увлекательности. Широкая пропаганда, создание специального общества, которое, развертывая работу на заводах и фабриках, охватит Союз мощной сетью низовых ячеек. Рабочие массы – на это особенно напирал Сибиряков – сами потребуют осуществления диефикации. А в то же время общество организует комиссии с участием крупнейших научных сил для разработки практического проведения реформы, для разрешения, наконец, вопросов обезвреживания ночного труда…