Аргус против Марса - Сергей Павлов

Бертон на предельной скорости гнал машину к Парижу. В пути он сделал только одну коротенькую остановку, чтобы на бензоколонке залить бак горючим. Как ни странно, он чувствовал прилив бодрости и возбуждение, предшествующие опасной игре. Даже боль от вывиха притихла. Правая нога жала на педаль акселератора, на поворотах Бертон не сбрасывал газ. «Фрегат» поскрипывал всеми сочленениями, но тянул исправно.

Порой Бертон усмехался, представляя себе пробуждение Майкла, а затем «доктора», хозяина машины. Чувство юмора, как всегда, не оставляло его. Несмотря на драматизм положения, тут несомненно имелась и комическая сторона; интересно было бы послушать разговор этих двух субъектов, если они очнутся одновременно... Впрочем, шутки в сторону. Ясно одно: ни тому, ни другому нет выгоды прибегать к посредничеству полиции – это означало бы снова отдать Бертона в руки «Второго бюро».

Потом мысли сосредоточились на главном: ему нужен «глаз бури», как выражаются моряки, место, где бы отсидеться, убежище, чтобы спокойно обдумать положение и план дальнейших действий. В Париже были такие места...

...В те далекие героические годы в ряды Сопротивления широким потоком вливалась удивительно разноликая человеческая фауна. Здесь все бойцы были равны – они имели одинаковое право принять участие в борьбе и одинаковую возможность погибнуть.

В этом потоке были представлены люди самых неожиданных профессий и общественных положений: здесь рисковали жизнью министр и каменщик, ученый и прачка, архиепископ и газетчик, генерал и мусорщик, монах и актриса.

Многие погибли в застенках гестапо, иные умерли уже после войны в своих постелях, но и живых по сей день оставалось немало.

Бертон восстанавливал в памяти адреса старых верных соратников.

Белесое зарево, оттесняя зарю, все явственнее означалось на горизонте. Потом оно превратилось в муравейник огней.

Бертон подъехал к городу со стороны заставы Ла-Шапель, сделал большой крюк, в лесу Шантильи бросил машину, вернулся на дорогу, остановил такси и через полчаса был в Париже.

В вестибюле большого жилого дома на бульваре Сен-Жермен его окликнула старуха – привратница, сидевшая тут в своем кресле, казалось, со времен Бальзака.

– Вы к кому, месье?

Бертон назвал фамилию известного ученого-историка.

– Считайте, что вам не повезло, месье, – равнодушно сказала консьержка. – Он второй месяц в отъезде.

Бертону не оставалось ничего другого, как вернуться на улицу.

– Пале Ройяль, улица Рамбуто, – сказал он шоферу.

Дверь открыла женщина в черном. Из-за ее юбки выглядывали две мальчишеские рожицы.

– Мадам Сарсэ?

– Да. Что вам угодно?

– Извините, мадам. Я хотел видеть господина Сарсэ. Но этот траур...

Женщина всхлипнула и быстро прижала платок к глазам.

– Вы, видимо, один из друзей моего мужа? Проходите в комнаты, месье, прошу вас...

Бертон вошел. Через две минуты он знал все. Сарсэ, известный прогрессивный журналист, чья подпись стояла рядом с подписью Бертона под «Обращением ста», погиб от рук убийц из ОАС. Бомба была заложена в багажник его машины.

Сходя по лестнице, Бертон подумал: «Да, фашизм на пороге этой страны, он наступает. Жаль Этьена – это был честный и умный товарищ. Что делается: людей, проливших кровь за Францию, бросают в тюрьмы, „ультра“ со своими бомбами безнаказанно разгуливают по Парижу. Будь осторожен, Анри! Сопротивление продолжается!»

Бертон проехал на метро несколько остановок и вышел у Северного вокзала. Это был как будто надежный адрес. Уйдя с головой в научную и исследовательскую работу, Бертон лет шесть как потерял из виду Шарля Лобришона. В годы Сопротивления этот человек содержал маленькое кафе, служившее подпольщикам почтовым ящиком. Потом, как слыхал Бертон, Шарль разбогател... Ну, что же, надо надеяться, что остался в душе тем же верным товарищем.

Бертон взглянул на часы: как быстро, словно подстегнутое, бежит время! И с каждым поступательным движением минутной стрелки растет угрожающая ему опасность. Медлить нельзя.

Пятиэтажный отель «Амбассадер», владельцем которого являлся Шарль Лобришон, находился в сотне шагов от вокзала. Правда, в нем не останавливались дипломаты, но это было солидное, комфортабельное заведение, пользовавшееся доброй славой.

Зайдя в телефонную будку на другой стороне улицы, Бертон узнал в справочном бюро номер телефона директора.

– Алло! – отозвался знакомый голос.

– Отель «Амбассадер»?

– Да.

– Я хотел бы узнать, имеются ли у вас свободные номера?

– Справьтесь у портье, телефон 205-35-98, – сухо ответил голос.

У подъезда отеля остановился длинный желтый автобус. Бертон постоял, ожидая, пока группа чопорных англичан-туристов исчезнет в застекленных дверях. Потом оглядел свой забрызганный плащ, недовольно поморщился и вошел в холл.

– Что угодно? – спросил проходивший мимо портье. Он оглядел посетителя и тоже поморщился.

– Мне нужно видеть вашего хозяина.

– Директор, вероятно, очень занят. Я, право, не знаю, как быть...

– Я подскажу: проведите меня в его кабинет.

– Простите, но я не могу без доклада. Что прикажете передать?

– Скажите директору, что его хочет видеть Зевс...

Портье удивленно поднял брови, но пошел докладывать. Вернулся он необыкновенно быстро и сказал почтительно:

– Директор ждет вас у себя, месье Зевс. Второй этаж, комната 37.

Из-за роскошного резного письменного стола орехового дерева навстречу Бертону, раскрывая объятия, поднялся грузный, с отечным лицом, человек.

– Анри?!

– Он самый, дорогой Шарло!

Так называли в молодости Лобришона за сходство с Чарли Чаплиным. Но сейчас... – бог мой! – он обрюзг, облысел, отпустил брюшко и как-то потускнел, вылинял. «А ведь ему едва за сорок», – подумал Бертон.

– Но что же ты стоишь?! Тысяча ведьм! Сколько мы не виделись?

– С сорок пятого года, если не считать короткой встречи в метро шесть лет назад. Мы оба куда-то очень спешили. Торопливо жали друг другу руки, обменивались телефонами, договаривались о встрече и дружеском обеде. Но ни один из нас не выполнил свои обещания.

Лобришон расхохотался:

– В то время мне не везло, я находился на грани финансовой катастрофы.

– А я был чудовищно перегружен работой.

Анри огляделся и заметил скромно сидящую в уголке на диванчике очень молодую, изящно и модно одетую женщину.

– Да, что же это я! – спохватился Шарль. – Прошу знакомиться: моя жена Лора. Разреши представить тебе месье Анри...

– Лемуана, – поспешил вставить Бертон.

– Гм... – поперхнулся Лобришон и повторил: – Месье Анри Лемуана, моего старинного друга.

«Эге, женился на молоденькой!» – подумал Бертон. Но когда он подошел, чтобы склониться к ее руке, сердце его екнуло: женщина поразительно походила на Вики Шереметьеву. Рост, фигура, лицо – Вики, только без огонька в глазах, и глаза эти смотрели на гостя холодно, равнодушно.

– Очень приятно, – сказала она.

– Ну, что же, садись, – сказал Шарль, открывая дверцу стенного шкафчика. – Выпьем с тобой перед завтраком по рюмочке перно. Садись, рассказывай.

Они выпили, и Лобришон уставился на товарища влажным, растроганным взглядом.

– Ты грустен, Анри, у тебя неприятности?

– Да, и гораздо серьезнее, чем ты можешь себе представить.

– Выпьем еще по одной, а потом ты расскажешь, чем я смогу быть тебе полезен.

Лора поднялась:

– Прошу извинить, но я оставлю вас ненадолго, господа.

Легкой походкой она вышла в боковую дверь.

– Как она похожа на «Сорванца», – сказал Бертон. – Ты помнишь Вики?

– Еще бы, – кивнул Шарль. – Мы все были влюблены в Полиссон...

Бертон прикрыл ладонью глаза.

...Черная машина доставила Вики в тюрьму Фрэн.

Дважды делались попытки вызволить «Сорванца», когда ее вывозили на допросы в гестапо. Это были хорошо продуманные и подготовленные операции, но обе окончились неудачей.

Вики допрашивали с двумя переводчиками – русским и французским. Пытались спекулировать на ее эмигрантском прошлом.

– Вы ввязались в опасное движение, рискуете жизнью, хотя могли бы жить, как принцесса, – уговаривал ее следователь. – Вы же знаете, что в Сопротивлении задают тон коммунисты, по вине которых вы лишились отечества...

Ничто не помогло. Вики твердила одно: «Я русская, жила всю жизнь во Франции и никогда не изменю ни своей родине – России, ни Франции, приютившей меня».

Следователь прозвал ее "Принцесса «Их вайе нихт» [я ничего не знаю (немецк.)]

Пошли в ход резиновые хлысты, веревки и ввинченные в потолок кольца, холодный карцер... Вики не выдала никого. И вскоре ее гордая, прекрасная голова скатилась под топором фашистского палача.

Французское правительство посмертно наградило Веру Александровну Шереметьеву орденом Почетного легиона и военным крестом с пальмами...

По другую сторону двери Лора примкнула ухом к замочной скважине. Разговор был хорошо слышен.