Матильда Кшесинская. Любовница царей - Геннадий Седов

На небольшой сцене кафе-шантана, мало подходившей для классического танца, Цукки в тот вечер должна была танцевать в дивертисменте партию баядерки Падманы из балета «Брама». Сидевшие в зале за столиками посетители пили вино, курили, шептали на ушко комплименты раскрасневшимся дамам. Обстановка была самая что ни на есть кабацкая.

Маля ерзала в кресле, ожидая выхода итальянки, томилась. Жалела, что поддалась на уговор сестры. Снова стало зудеть на лбу расцарапанное место. Она постукивала нервно пальчиками по скатерти: появится когда-нибудь наконец эта Цукки?

Сорвав жидкие хлопки, раскланялась с публикой очередная исполнительница: камерная певица с вызывающим декольте. Ведущий объявил выход гастролерши, заиграла, покрывая шум зала, увертюра. Все, что за этим последовало, начиная со стремительного вылета на помост немолодой темноволосой балерины в пестрых шелках, не поддавалось определению. Ничего похожего она никогда не видела. Вот каким, оказывается, может быть балет!

«Появление на нашей сцене Цукки, – напишет она впоследствии, – открыло мне смысл и значение нашего искусства. Она произвела на меня впечатление потрясающее, незабываемое. Мне казалось, что я впервые начала понимать, как надо танцевать, чтобы иметь право называться артисткой, балериной. Цукки обладала изумительной мимикой. Всем движениям классического танца она придавала необычайное очарование, удивительную прелесть выражения. Для меня исполнение Цукки было и осталось подлинным искусством, и я поняла, что суть не только в виртуозной технике, которая должна служить средством, но не целью. У Цукки были необыкновенно выразительные движения рук и изгиб спины, которые я хотела запомнить, жадно следя еще детскими глазами за ее исполнением. Говорили потом, что у меня были движения рук и спины, как у Цукки. Я сразу ожила и поняла, к чему надо стремиться, какой артисткой надо быть».

Первое, о чем она подумала, пробудившись наутро: в жизни случилось что-то очень важное. Перед глазами стояла Цукки, осыпаемая цветами. Отныне у нее есть идеал! Она будет танцевать, как Цукки, станет такой же знаменитой. До выпускного экзамена – целых два года, многое можно успеть…

Вчера еще готовая бежать из танцевальной казармы строптивая барышня снова образец трудолюбия в классе педагога Екатерины Оттовны Вазем. Строгий взгляд экс-балерины невольно отыскивает в репетиционном зале среди стайки охорашивающихся у стенки воспитанниц знакомую фигурку: Кшесинская напоминает ей самое себя в пору ученичества.

– Заняли места, мадемуазель! – Требовательный хлопок в ладоши. – Приготовились… слушаем музыку!.. Вторая позиция!.. Пятая… Так… Хорошо… Рыхлякова, выворотней бедро!.. Еще, еще!.. Начали движение!.. Адажио… четвертый арабеск! Хорошо… хорошо… Четвертый фор-де-бра!.. продолжайте… хорошо… Стоп! – Очередной хлопок, эхом отдающийся в зале. – Начинаем аллегро!.. Та-ак, движение… не задерживайтесь – быстрее, быстрее! Ноги, мадемуазель, думают самостоятельно… Аттитюд выше! Кшесинская, не морщите лоб, скоро состаритесь… Продолжаем… выворотность не забывать!.. Стоп! Повторили… с левой ноги!.. Хорошо! Теперь с правой!.. Стоп! Все – обратно!.. Начали… И-и раз!.. И-и два!..

Живые оловянные солдатики в стандартных юбочках с воланами, прикрывающих колени, повторяют раз за разом элементы классического танца. Каждое положение корпуса, каждая позиция рук и ног, каждый поворот или наклон головы предопределены каноном. Любое отклонение от образца недопустимо, пресекается немедленно.

– Не фантазировать! Делайте, как я показываю! И-и раз!..

Вертится гончарный круг, неделя за неделей, месяц за месяцем. Глина в руках мастеров не всегда подходящего качества – отбрасываются в угол мастерской чужеродные куски, негодный полуфабрикат. Но и сами мастера часто не на высоте, случается сплошь и рядом: глина высших кондиций, а корежится, пузырится, утекает сквозь пальцы, потому что пальцы нечутки, неталантливы, и выходят в итоге из печи после обжига изделия-уродцы, которые, как потом ни глазурь и ни раскрашивай в яркие цвета, лучше выглядеть не станут: цена им в базарный день копейка. Штучный, коллекционный товар на выходе – редкость…

В десятом, выпускном, классе педагога Христиана Петровича Иогансона несколько кандидаток на высший балл. Кшесинская – в ведущей тройке. После суховатой педантичной Вазем с ее замечаниями на репетициях, похожими на диктант, уроки «Христеньки», как зовут его между собой воспитанницы, всегда – игра, образные представления.

Величавый патриарх со скульптурной лепкой лица Иогансон не просто самый титулованный среди педагогов-репетиторов. Начавший балетную карьеру, как Кшесинский-отец, еще в царствование государя Николая Первого, танцевавший некогда в паре с самой Марией Тальони обрусевший швед-эмигрант – один из творцов русской школы классического танца, ревностный ее служитель и охранитель. Большинство училищных педагогов были когда-то его питомцами и в собственной практике следуют благоговейно заветам учителя.

В классе «Христеньки» всегда приподнятая атмосфера: безупречно одетый, говорящий с французским акцентом улыбчивый ветеран заражает учениц артистизмом, благородной, неаффектированной простотой. Его показы выразительны и ясны, он учит воспитанниц не скакать эффектно на пальцах, а мыслить и переживать. Работая с ним, не замечаешь абсолютно часов: звонит за стенкой колокольчик к окончанию занятий, а чувство такое, будто и половины урока не минуло.

У старого джентльмена правило: ждать, пока не покинет зал последняя ученица.

– Христиан Иванович, до свидания!

Элегантный наклон головы в сторону присевшей в книксене «пепиньерки».

– Оревуар, Христиан Иванович!

Очередной полупоклон, улыбка.

– До свидания…

– Малечка, дорогая! – наклонившись, он целует ее в макушку. – Пожалуйста, кланяйтесь от меня почтенным вашим батюшке и матушке!

– Спасибо, Христиан Иванович! Непременно!

– Храни вас Бог, детка!

Глава вторая

1

– Значит, воспитанником своим ты вполне доволен? – Тучный, в пышных усах Александр Третий глянул вопросительно на неудобно сидевшего напротив обер-прокурора Синода Победоносцева. – Служит исправно, от дел государственных не отлынивает… Так, что ли?

– Точно так, ваше величество.

От опытного царедворца не ускользнула озабоченная нотка в словах государя. Что интересно за сим последует?