Василий да Марья - Павел Кренев

— Садись на заднее сиденье, сторгуемся.

Иван сел, и его увезли. Так он попал в плен.

С завязанными глазами его привели в какой-то подвал. Там глаза развязали и долго допрашивали. Его даже не били. Иван и так рассказал все, что знал — и про перехваченные переговоры, и про сослуживцев. Он просил только одного — кокаина.

И ему дали, и потом давали много-много раз... Он это заслужил.

И только однажды разрешили позвонить матери.

9

...Сын куда-то пропал. Вот уже сколько времени не звонит, не пишет. Казалось бы, все нормально: да, Чечня, но хорошая часть, служба неопасная.

А кругом столько разговоров про плен, про чеченские зверства, про выкупы...

Еле дозвонилась до командира части, благо сын телефон ей передал.

Тот честно сообщил, что Иван Мухин бесследно исчез, никто не видел, как это произошло.

— Не волнуйтесь, Мария Ивановна, — заверил майор. — Специальные органы да и мы тоже принимаем все меры к розыску. Найдем вашего сына...

Как не волноваться? Единственный сыночек, кровинушка, беспомощное милое существо...

Проходили дни — ни слуху ни духу. Она обращалась во все возможные инстанции: в Министерство обороны, в Федеральную службу безопасности, в Комитет солдатских матерей...

Отовсюду или молчание, или пустые слова, ничего не значащие.

И она решила искать сама.

Ехать в Чечню? Но где там искать? Там идет война. И тут в Комитете солдатских матерей ей дали тайком, под большим секретом, телефон человека из Чечни, который в Питере является главным по пленным. К нему можно подойти, назвать имя солдата, а он уже в Чечне разыщет его, если тот действительно в плену. Но сказали, что за это надо будет заплатить.

— Ладно, ладно, — замахала руками Мария Ивановна, — лишь бы помог. Займу, конечно.

Чеченец сам к ней подошел, когда она сидела на скамейке рядом с памятником Пушкину.

Взял бумажку, прочел:

— Тут только номер войсковой части и имя. А где стоит эта воинская часть?

— Точно не знаю, где-то под Хасавьюртом.

— Там места много, — поморщился чеченец. — Ладно, найдем — дороже заплатишь. Данных слишком мало. Так, а залог принесла для закрепления наших добрых взаимоотношений?

Она протянула ему деньги. Чеченец небрежно их скомкал, сунул в боковой карман.

— По результатам буду звонить сам. Меня тревожить не надо.

Мария Ивановна уже и не надеялась на эти самые результаты, но примерно через две недели чеченец позвонил и предложил ей встретиться. Материнское сердце билось как синица в клетке: «Неужели какие-то добрые вести?»

Он ей сообщил, что сын найден, но ехать за ним не надо.

— Он ведь военнослужащий. Мы доставим его прямо в часть. Пусть дослуживает свой срок, тогда и вернется.

Чеченец помолчал и, жестко глядя ей в глаза, сказал:

— Но пока деньги не заплатишь, сына мы в часть не привезем.

— Когда надо деньги отдать?

— Да хоть сейчас.

— Сейчас нету. Завтра можно?

— Можно и завтра, — равнодушно ответил чеченец.

— Все, я пошла деньги собирать, — заторопилась Мария. И уже засуетилась, повернулась, чтобы уйти.

— Это хорошо, что никаких гарантий не требуешь, — сказал с надменной улыбкой чеченец.

— Я вам верю, — нашлась Мария Ивановна.

— А что тебе остается делать, мамаша? — уже без улыбки пробурчал чеченец.

Она собирала деньги весь день, весь вечер и всю ночь. Сняла с книжки все сбережения.

Друзья говорили: «Ты сумасшедшая, разве можно верить какому-то незнакомцу, да еще чеченцу?»

— А мне ничего не остается!.. — решительно всем заявила Мария.

Сына и в самом деле через два дня кто-то привез к воинской части и выбросил из машины.

Но командир части, когда сообщил об этом Марии Ивановне, обмолвился, что сын ее «какой-то не в себе». Но сказал, что отдаст его медикам, а те разберутся.

Тут уже Мария Ивановна не выдержала, бросила все и сорвалась в поездку, прямо в Чечню.

Найдя сына в медицинской части лежащим на койке, она бросилась перед ним на колени и заголосила по-бабьи, навзрыд:

— Сыночек ты мой родненький! Что же тебе пере-жить-то довелось! Ты ведь слабенький такой, кровиночка моя! Не брошу тебя теперь, не отпущу тебя ни на шаг от себя...

А сын, бледный, высохший, лежал и гладил маму по голове:

— Все хорошо будет, мама, все хорошо. Как хорошо, что ты приехала ко мне.

Его комиссовали из армии с диагнозом «ограниченно годен к военной службе», и Иван приехал домой.

Мать, радостная, возбужденная, бегала по квартире, всплескивала руками и словно бы пела, все восклицала и восклицала:

— Ванечка, дорогой ты мой! Отдыхай, отдыхай, наотдыхайся всласть! А потом на работу мы тебя устроим! Ты ведь умница у нас такой! А потом мы с тобой учиться будем! И это надо, Ванечка! Надо ведь! Как же без образования такому умному человеку!

Безудержная радость встречи прошла, к сожалению, скоро.

Иван все лежал и лежал с потухшим взглядом, потом вставал и молча уходил куда-то, затем снова лежал... А взгляд — безжизненный, отрешенный. Иногда становился веселым. Даже пел под гитару что-то не вполне осмысленное. Пел песни, в которых слова были не связаны и лишены смысла.

Мать с ужасом осознала: ее сын болен наркоманией, причем в тяжелой форме.

Она опять начала бегать по друзьям, по знакомым врачам.

«Что делать?» — спрашивала она у всех.

Все однозначно рекомендовали ей: парня надо лечить в стационарных условиях.

Иван и не сопротивлялся. Он и сам понимал, что ему надо лечиться.

И его положили в наркологическое отделение психоневрологического диспансера, что в просторечии именуется сумасшедшим домом.

10

Для Марии Ивановны Мухиной настали черные дни. Как же она упустила своего сыночка, дорогого Ванечку? Когда это произошло? Ведь в армии служил! Проклятая война! Проклятый плен!

Все минуты и секунды ее жизни состояли теперь из страданий по сыну и заботе о нем: как вылечить хрупкого ее мальчика, попавшего в такую беду? Как помочь ему? Где найти средства, способные поднять его на ноги? Все ей говорили: нет таких средств! Наркоман не поддается лечению, если у него нет силы воли и он сам не будет помогать своему организму. Должен быть сильный характер.

«Должен, должен! Да где взять такой характер Ванечке Мухину, если он все детство был на попечении бабушки с дедушкой, если ему было все позволено? Не выработал Ванечка такого характера».

Мать рассуждала так, но и успокаивала себя: «Да нет же! Природа возьмет свое. Молодой организм будет бороться и победит! Все должно быть хорошо».

Она разрывалась между работой и больницей, убегала в нее при первой же возможности, старалась больше быть рядом с сыном.

Однажды руководитель питомника, ее начальник, видя материнскую беду, сам предложил:

— Мария Ивановна, возьмите отпуск на пару недель, побудьте с сыном. Мы ведь все понимаем.

И она устроилась санитаркой в отделение наркомании, благо была такая возможность, и все время теперь проводила около сыночка.

Главный врач больницы, узнав про это, сам прибежал посмотреть на такой необыкновенный случай: надо же, доктор наук работает санитаркой!

Изволил пошутить:

— А я смотрю, откуда такая чистота и санитария образовались в отделении наркомании? Здесь просто образованные люди теперь следят за чистотой. — Потом пошел вместе с матерью к ее сыну, внимательно и дотошно его осмотрел, а в конце покачал головой: — Бороться надо за свое здоровье, молодой человек, помогать нам надо. Без вас нам трудно справиться с вашей болезнью.

Больница больницей, а люди — везде люди. Санитарка из соседнего отделения, Люда Назарова, уже несколько раз просила подменить ее в ночные часы — поухаживать за тяжелобольными, последить за порядком. Молодая она, Люда, видно, так у нее складывается личная жизнь. Что тут поделаешь?

И Мария Ивановна соглашалась.

Одним из тяжелобольных был какой-то бомж. Он отталкивал, отшвыривал все лекарства. Когда не спал, все время подвывал, дрался с врачами, а иногда дико орал:

— Хочу умереть! Хочу умереть!

Зверюга какой-то.

Мария Ивановна не очень-то разбиралась в этих самых бомжах. Она видела их, конечно, на вокзалах да около помоек. Вечно в каком-то тряпье, несусветно грязные, с сивушными мордами, и почему-то все маленькие. Может, приниженный жизнью и людьми человек таким и становится — маленьким?

Этот же какой-то не такой, не похож на человеческий мусор: высокий, стройный, видно, что сильный мужчина, с правильными чертами лица, с пучками проседи в длинных волосах. Да только взгляд — дикий, отчаянный, звериный, даже равнодушный по отношению к окружающему миру, повадки — ощетинившейся рыси, загнанной в угол. И все же, как показалось Марии, этот бывший бомж совсем не походил на человека, утратившего свое достоинство.