Принесенный ветром - Марина Серова

– Эпической? – переспросила я.

– Иппической, – терпеливо повторил Вениамин Альфредович, нажимая на первую гласную.

– Да-да, иппический, – согласно закивала я. – Ипподром, жокеи, Дега…

Жучкин чуть заметно усмехнулся, в его снисходительном взгляде читалось: «Боже, какая дура! Ну да ладно, красивой женщине не обязательно быть умной».

– Дега, скажем, здесь нет. Пока. Зато есть Стаббс. А это – Ватагин. Трофимов. А вот там портрет Алессандро Медичи кисти Вазари, – Вениамин Альфредович с нескрываемой гордостью указал на смуглого толстогубого господина с кучерявыми волосами, восседавшего на черной с лоснящейся шкурой лошадке.

Портрет был совсем небольшим, потемневшим от времени и не слишком впечатляющим, но, судя по тому, с какой гордостью взирал на него владелец, стоил немалых денег. О Медичи я знала только то, что некоторые члены этой милой флорентийской семейки прославились в качестве меценатов, ловких интриганов и безжалостных отравителей. О Вазари знала и того меньше. Кажется, он писал чьи-то биографии. И я поспешила сменить тему, тем более что Вениамин Альфредович уже начал посматривать на «Ролекс», красовавшийся на левом запястье.

– Вениамин Аркадьевич, в нашем городе, и не только в нем, вас знают как успешного бизнесмена, мецената, щедрого благотворителя, – с пафосом начала я. – Вы много сделали для того, чтобы у нас в Тарасове открылась балетная школа для девочек имени Айседоры Дункан. Но почему именно балет?

– Ну, почему балет?.. Не только балет, есть еще, например, арт-галерея, куда я…

Узнать увлекательные подробности участия Жучкина в делах арт-галереи мне, а значит, и Ольге было не суждено: на письменном столе заныл телефон. На этой ноте мое первое в жизни интервью, едва успев начаться, завершилось.

– Извините, Оля, но мне нужно идти, – сказал Жучкин и почти вытолкал нас из кабинета. – Сейчас подъедет министр. Мой секретарь проводит вас в зал, к гостям.

Значит, министр все же передумала и решила завернуть на огонек к Жучкину. Вид у Вениамина Альфредовича был страшно озабоченный. Он так торопился, что почти бежал по лестнице вниз.

Оказавшись в холле и проводив глазами Жучкина, который вышел во двор, я обнаружила, что Олег, послушно спускавшийся за нами, исчез. Но не успела подумать, как поступить: отправиться на его поиски или отыскать секретаря, обещавшего список гостей, – как услышала за спиной знакомый голос:

– Извини, Танечка, что бросил тебя. Шнурок развязался.

Я повернулась и посмотрела на его ноги, обутые в кроссовки. Перехватив мой взгляд, Олег ухмыльнулся:

– Но я же не знал, что попаду на прием к олигарху. И вообще, еще сегодня утром я даже не догадывался, что встречусь с тобой.

Я молчала, и он добавил:

– Зато ты просто великолепна в этом наряде.

Его синие глаза смотрели на меня полунасмешливо-полувосхищенно, и догадаться, о чем он на самом деле думает, было невозможно.

– Как твоя нога? Уже не болит?

– А знаешь, почти прошла. Наверное, от тех замечательных таблеток. А вот и секретарь.

Я обернулась и увидела спешившего к нам Юру. В правой его руке был какой-то листок.

– Вот то, что вы просили, Ольга Васильевна. Список гостей. Пойдемте в зал. Там пока еще немного гостей, но это и хорошо.

Почему это хорошо, он пояснять не стал. Открыл перед нами дверь и отступил в сторону.

За окнами сгущались синие сумерки, в зале уже горели люстры. На длинных столах, покрытых красными скатертями с оборками по краям, стояли тарелки с закусками, бутылки и фужеры для вина. Гости, маленькими группами рассеявшиеся по комнате, общались между собой, две дамочки в вечерних нарядах бродили вдоль стола с голодными глазами и высматривали деликатесы.

Я остановилась сразу за порогом, оглядывая присутствующих в напрасных поисках хотя бы одного знакомого лица.

– О черт! – тихо выругался позади меня Олег. – Забыл камеру на подоконнике, когда шнурок завязывал. Я быстро.

Юра тоже ушел, вероятно, помочь хозяину встретить министра со свитой. Я осмотрелась. От группки людей, стоявших посреди зала, отделилась тонкая фигурка со светло-рыжей гривой волос и направилась в мою сторону. На девушке было атласное платье бирюзового цвета с длинным разрезом на боку, в ушах и на шее сверкали крупные бриллианты.

При ближайшем рассмотрении девица оказалась весьма хорошенькой и очень молоденькой, не старше 18–20 лет. Она с секунду изучала меня, а потом открыла ярко накрашенный ротик, из которого горохом покатились слова:

– Я Анжела, а вы Оля, я знаю, вы журналистка, мне Юра сказал, вы пришли к моему мужу брать интервью, вы работате в шикарном журнале, да? А вам нравится «Космополитен»? – И, не дожидаясь ответа: – Мне – очень, мой любимый журнал. Значит, вы журналистка? Здорово! А я училась на менеджера, но бросила, потому что решила стать певицей, и Веня обещал мне помочь. У меня хорошие голос и слух, так моя учительница музыки говорила. А вы умеете петь? А кто вам больше нравится, Валерия или Нюша?

Тут она, наконец, сделала паузу, чтобы и я могла вставить словечко. Но пока я соображала, что ответить, Анжела узрела новых персонажей, входивших в зал, – солидную даму в сопровождении тощего юноши, – и, потеряв ко мне всякий интерес, упорхнула к ним.

Вот и отлично, значит, теперь можно безо всяких помех перекусить. Я взяла из стопки на столе тарелку и поискала глазами фуа-гра, о которой вчера твердила Ольга. Не нашла ничего похожего и положила на свою тарелку канапку с красной рыбой, маслиной и еще чем-то не очень понятным. Затем взяла с блюда тарталетку с красной икрой, но не успела поднести ее ко рту, как в сумочке ожил давно молчавший мобильник.

Звонила моя бывшая классная, математичка Наталья Сергеевна Петрушина. Голос ее, в котором всегда звенел металл, действующий на школьных охламонов, замученных знаниями, как ушат холодной воды, сегодня звучал глухо и безрадостно:

– Танечка, милая, ты сейчас очень занята?

– Есть немного, – ответила я. – Но говорить могу, Наталья Сергеевна.

– У нас беда.

– Что случилось? – спросила я, начиная догадываться, что дело, скорее всего, в Ниночке, дочке Натальи Сергеевны, с которой вечно приключались всякие крупные казусы и мелкие неприятности.

– Не по телефону, Танечка. Не могла бы ты ко мне приехать?

– Сегодня? – я посмотрела на часы и не поверила своим глазам: уже почти девять!

И куда это запропастился Олег? Неужели до сих пор ищет камеру, которую кто-то скоммуниздил? Но кто? В этом доме не бывает случайных людей. А те, кого я вижу здесь, вряд ли польстятся на фотоаппарат, даже такой навороченный. Хотя кто знает… Попала же сюда мнимая Оля Боброва, она же Таня Иванова!

– Если можно, то сегодня, – мягко, но настойчиво попросила бывшая классная. – У нас с Ниночкой большие проблемы. Все очень, очень плохо.

Ну конечно, дело в Ниночке, чутье меня не подвело.

– Хорошо, Наталья Николаевна, я скоро приеду к вам, – сказала я и отключилась.

Услышавший эти слова желудок возмущенно запротестовал. Я с сожалением посмотрела на тарталетку с икрой, быстро огляделась по сторонам и втиснула в сумочку большую грушу, выуженную из вазы с фруктами.

В холле было пусто. Ни Юры, ни Олега, ни вообще кого бы то ни было. Ну и черт с ним, с Олегом! Бегать за ним не собираюсь, пусть добирается до города как хочет.

Открывая дверь, я едва не столкнулась лбом с Юрой.

– Уже уходите? – спросил он.

– Да, у меня дела. Приехала министр?

– Ждем. На трассе громадная пробка. Три легковушки столкнулись с «КамАЗом».

– Жуть! – произнесла я, соображая, сколько времени потребуется мне, чтобы добраться до дома Натальи Сергеевны, которая живет в Трубном районе. – Юрий Николаевич, если увидите моего фотографа, передайте ему, что меня срочно вызвало к себе начальство.

Он пообещал, и я направилась к своей «девятке». Кивнула на прощанье охраннику, уселась в машину и вынула из сумочки грушу. Съела ее, приоткрыла окно и выстрелила огрызком в темнеющие на обочине кусты. Желудок, радостно принявший эту маленькую жертву, перестал роптать. Порядок, теперь можно ехать.

Всю дорогу, которая оказалась очень долгой, я думала о своей любимой учительнице и ее дочери и пыталась понять, почему у такой умной мамы вырос такой бестолковый ребенок. За свою долгую учительскую карьеру Наталья Сергеевна направила на путь истинный не один десяток балбесов, многие ее питомцы достигли в жизни тех или иных высот. А вот с собственной дочерью у нашей математички вышел сбой.

Нина Петрушина – жизнерадостная и добрая девушка двадцати двух лет от роду. Ее симпатичная мордашка почти всегда лучится улыбкой. Она была бы обычной девчонкой, ничуть не хуже других, если бы не одно «но». Точнее, этих «но» оказалось целых три. Ниночка поразительно легкомысленна, беспредельно доверчива и невероятно бестолкова. Я знаю Нину и ее маму не один год, и все это время меня мучает вопрос: почему у такой женщины, как Наталья Сергеевна, выросло столь неразумное дитя?