Швейцария на полкровати (рассказы и повести) - Сергей Прокопьев

С этой картиной в голове Елена Петровна, как в тумане, сделала три шага по ступенькам и пришла в себя из Эмиратов, когда опустевшая ладонь сиротливо простерлась в пространство...

Мужчина, держа папку двумя пальцами за уголок, быстро уходил от остановки вглубь микрорайона... Спина его выражала достоинство и озабоченность.

"Козлы мужики! Козлы! - сделала резкий вираж в сторону своего дома Елена Петровна. При этом скорость на повороте нисколько не снизилась. - Все козлы! Все!!!"

ЁКСЕЛЬ-МОКСЕЛЬ

Десять лет назад с Лехой Тетерей случай произошел. Не успел познакомиться с одной девицей - та в декрет. Не сильно Леха расстроился. "А, ексель-моксель! - сказал себе, - когда-то все одно хомут надевать".

Моя мама, Анна Михайловна, говорила: молодые все симпатичные. Лехина жена была исключением. Не Баба-яга, но из близкой родни. "Какая разница-заразница, - не расстраивался Леха. - Возьмешь красавицу, она из тебя сохатого-рогатого начнет мастерить..."

Шесть лет вместе прожили. Как-то Леха возвращается с работы... По дороге три литра - свою норму - пива купил. Со сладкими мыслями: сейчас оттопырюсь до упора, - открыл дверь квартиры... И захлопнул с вытаращенными глазами. С наружной стороны к двери не было претензий, тогда как изнутри одна табуретка расхлябанная осталась да на подоконнике ракушка из Сочи. И голые стены.

- Ёксель-моксель! - побежал Леха к соседям. - Обокрали!

Вышло хуже. Согласно пословице: "Только муж не знает, что жена гуляет". Его далеко не красавица, оказывается, целый год с одним казахом, несмотря на бабуягиную фотогеничность, из Лехи "сохатого-рогатого" мастерила.

Создав законному мужу густую ветвистость на лбу, казах поехал доделывать начатое в свой аул. Подогнал фургон и вместе со всем скарбом Лехино сокровище погрузил.

- Ну, ексель-моксель, - поклялся на руинах семейной жизни Леха, - чтоб еще хоть одна баба переступила мой порог!

И сел пить пиво с водкой. При этом яростно пел: "Отцвела любовь-сирень, вот такая хренотень!"

Насчет баб четыре года свято держал страшную клятву. С попугаем делил жилище. А завел его не из магазина "Оазис".

Рот у Лехи дырявый. Крошки, как горох из худого мешка, на пол сыплются. Леху прореха не колышет, а воробьям - радость. Летом постоянно харчуются на балконе.

В один холостяцкий день Леха глянул на крылатых нахалявщиков, ба! вместе с ними попугайчик прилетел столоваться. Разноцветный, как из шоу.

- Ёксель-моксель, - удивился Леха, - прямо филиал Африки у меня открывается. Того и гляди, крокодилы с бегемотами нарисуются.

Крокодилы не прилетели, зато попугай постоянно поддерживал балконную Африку. Регулярно с воробьями заруливал. Спелся с ними, будто на одной пальме вылупились.

- Ёксель-моксель, - как-то, глядя на несерьезную одежонку заморского гостя, прикинул Леха. - А холода нагрянут, что зачирикаешь в своем эстрадном полуперденчике? Воробьи - пройдохи морозоустойчивые, а твои цветастые перышки облетят с первым снегом.

Человек Леха был сердобольный. "Простодыра чертова!" - называла его до убега в аул жена.

Глядя на попугая, Леха вспомнил голопузое детство и, выручая теплолюбивую птаху, навострил ловушку: ванночка детская, перевернутая кверху дном, на палочку одним краем опирается, под ней семечки. К палочке привязана леска, на другом конце которой Леха лежит в комнате под балконной дверью. Попугай прилетел на семечки, а дальше как в песне: "Ну, попалась, птичка, стой, не уйдешь из сети".

Словил попугая, как когда-то синичек. Возник вопрос имени спасенной от зимы птахи.

- Ты, ексель-моксель, в своей Африке был каким-нибудь Мандейлом или Чомбой, а у меня будешь Фаней! И не балуй! - окрестил Леха крылатого сожителя.

Купил ему красивую клетку, чтобы все как у людей. Фаня с ходу "как у людей" отверг. Хватанул с воробьями воли, после чего жить за железными прутьями наотрез отказался. Закатывал скандалы и голодовки.

- Дурак ты, ексель-моксель, ни разу не грамотный! - сказал Леха и навсегда открыл клетку.

Лехин приятель, заядлый голубятник, как-то зашел с добрым жбаном пива и забраковал Фаню на человеческую речь.

- Напрасный труд, - сказал орнитолог-самоучка, - твоего попку учить только язык мозолить! Не из породы говорливых.

- Жаль, - немного расстроился Леха, - а то бы, ексель-моксель, поболтали на досуге. Не все в телек пялиться по вечерам.

В одно отнюдь не прекрасное утро Леха (накануне накосорезился с дружками) просыпается, а сквозь хмарь в голове "ексель-моксель!" доносится.

Лехе совсем дурно стало. "Эт че, - подумал больной головой, - глюки колбасят?"

Похолодело все в пересохшем нутре, показалось: крыша едет, труба плывет, парохода не видать.

"Надо, ексель-моксель, завязывать так надираться", - сделал благоразумный вывод и увидел в изголовье Фаню.

Попугай с интересом рассматривал страдающего хозяина. И вдруг со стороны Фани раздалось:

- Ёксель-моксель!

- Дак это ты, паразит! - обрадовался Леха, что "крыша" на месте.

- Ёксель!.. - подтвердил догадку Фаня.

С этого дня его прорвало. Безостановочно посыпалось: "не балуй", "паразит", "халява", "пошел в пим", "без базару".

Давал корм дружку Леха всегда с ласковым напутствием:

- Ешь свою хренотень!

Фаня подцепил призыв. Причем повторял не лишь бы брякнуть. Исключительно, когда Леха сам садился за стол. Еще любил говорить: "Пить будем".

Да ладно бы только говорил. Пристрастился к пиву не хуже Лехи, который поглощал слабоградусный напиток в неслабых количествах. Начнет наполнять кружку, Фаня, заслышав пенистое "буль-буль", летит сломя голову из-под потолка. Усядется на край кружки и сладострастно макает клюв в хмельную жидкость. Много ли птахе надо? В голове захорошеет, в лапках ослабнет, того и гляди, в кружку свалится.

- Че, ексель-моксель, - спросит Леха подвыпившего кореша, - полетишь орлам морды бить, сорок щупать?

Не только к пиву пристрастился Фаня. Курить начал. Даже по трезвянке. Леха за сигарету - Фаня тут как тут. На плечо хозяина приземлится и, как только Леха выпустит струю дыма, торопливо начинает клевать никотиновый воздух.

- Ёксель-моксель, - однажды удивился Леха, - дак тебе че - и баба нужна?

- Ёксель, - согласился Фаня, - без базару!

Леха принял пернатое заявление за чистую монету и, решив, что на Фаню клятва в отношении женского пола в данной квартире не распространяется, принес дружку самочку.

Реакция на "бабу" была - не удержать. Но не в эротическом смысле. Фаня принялся гонять невесту по всей квартире, только перья сыпались. А ведь был абсолютно трезвый. Долбал бедняжку в хвост и в гриву, пока Леха не унес ее.

- Ну ты, ексель-моксель, даешь! - ругался Леха. - Не знал, что такой отморозок!

- Пивко поцыркаем, - хитро передернул разговор на другую тему Фаня.

- Кто поцыркает, а кто и пролетает, - ворчал недовольный Леха, - ему как путному купил...

- Отцвела любовь-сирень, вот такая хренотень! - издевался из-под потолка Фаня.

- Сверну башку - узнаешь!

Но вскоре они уже целовались.

Если Леха приходил домой в настроении, Фаня тут же подлетал к нему и начинал тыкаться клювом в усы, губы. Когда Леха садился перед телевизором, Фаня цеплялся ему за чуб, как за ветку, и повисал вниз головой, мешая зрительскому процессу. Дескать, куда уставился, вот же я...

И никогда не вязался к Лехе, когда тот возвращался хмурым.

В такие вечера Фаня засовывал голову в ракушку, доставшуюся Лехе от жены при разделе ею имущества, и ворчал туда на свою жизнь. Звук получался эхообразный. От чего Фане казалось - в ракушке сидит сочувствующий ему собеседник.

Однажды среди зимы из аула заявилась с повинной бывшая хозяйка. Но Леха сделал ей резкий от ворот поворот. Дескать, отцвела любовь-сирень, лейте слезы по другим адресам.

Но потом Фаня недели две не высовывал голову из ракушки...

А весной Леха влюбился. Да так, что не балуй. Зашел в магазин за пивом, а там Катя за прилавком. И... "попалась, птичка, стой, не уйдешь из сети". Леха и не рвался на выход.

- Ну, ексель-моксель, женщина! - делился с Фаней переполнявшим сердце чувством. - Класс! Бывают же такие!

Попугай телячьих восторгов не разделял.

- Хренотень! - говорил он.

- Сам ты воробей общипанный! - обижался Леха.

Если он начинал ворковать с Катей по телефону, Фаня или в ракушку голову засовывал жаловаться на жизнь, или того хуже - с возмущением летел обои драть под потолком. Будто всю жизнь не с воробьями, а с дятлами имел дело. Как начнет клювом долбать - летят во все стороны клочки недавно наклеенных обоев.

- Перестань, паразит! - крикнет Леха. - Прибью!

Попугай - ноль реакции. Как об стенку горохом угроза смерти. Все края обоев обмахрил.

Чем дальше в лес заходил роман хозяина с Катей, тем отвязаннее становился Фаня.

- Падла! - кричал Лехе. - Пошел в пим!

- Фильтруй базар! - шутливо успокаивал друга Леха и задабривал, подсыпая в кормушку корм. - Ешь свою хренотень!