Пасынки отца народов. Сиртаки давно не танец - Валида Будакиду

«Понтийцами» или «россопондиями» здесь называли выходцев с Понта Эвксинского. В основном это были репатрианты с побережья Чёрного моря; они, сами привыкшие к туристам и моде курортной зоны, довольно быстро начали перестраиваться и не так сильно выделялись из прохожих. Те же, которые спустились с гор, ни за что не хотели менять свои привычки и образ жизни. Наоборот, казалось, они выставляют напоказ свои обычаи, законы и относятся в местным с презрительным пренебрежением, каждый раз удивляясь тому, как такие бескультурные люди могут населять землю вечной Греции!

В пятиэтажном доме, в котором Адель с Лёшей сняли двухкомнатную квартиру, «россопондиев» не было. Когда они приехали, такого слова не было. Их называли просто по именам: Алексей стал «Алекси», или «Алекос». «Аделаида» для греков было тяжелее, чем Остап-Сулейман-Берта-Мария-Бендер-бей. Греция очень долго находилась под влиянием турков, поэтому и «Сулейман» и «Бендер-бей» им ближе и понятней, чем длинное название Австралийского города. Хотя те, кто ездил к родственникам в Австралию, были в восторге. Но таких, имеющих в Австралии родственников, был только один. Поэтому все остальные новые знакомые решили называть её просто «Мария», как здесь звали в честь Богоматери добрую половину прекрасного пола. Аделаиде совсем не было обидно. Очень даже наоборот! Потому что те, кто не мог запомнить «Аделаида», называли её «русская», а это было неправдой. Приятно, конечно, но неправда. «Русские» в её понятии – стройные, высокие, с узкими талиями и распущенными светлыми волосами.

Квартирка была на первом этаже, как считалось у них в Городе. В греции, в частности, в Салониках, «первым» считался жилой этаж. А так как на уровне земли были только «магази», то все вторые этажи считались первыми. «Алекси с Марией» сняли самое дешёвое «исогио» – квартира на уровне земли. Да, ну и нормально! Открываешь дверь и выходишь во двор без всяких лестниц ни вниз, ни вверх. Нормальная квартира. Две маленькие комнаты, кухня и туалет.

Кто знал, что здесь квартиры сдаются совершенно пустыми?! Без несчастных стульев и занавесок! Без плиты на кухне и кухонного стола! И на всё это – на съём, на договор и всякое разное ушло больше половины долларов, которые им выдали в Городском банке на обменные рубли. И доллары, оказывается, были «долларами» там, в Советском Союзе, а здесь они были малоплатёжеспособными бумажками, которые тоже надо было обменять на драхмы! Доллары никто не брал. Г реки даже не понимали, что за зелёные бумажки им показывают. Драхмы были огромными и мягкими, как портянки. И всё измерялось в сотнях и тысячах. Тысяча драхм! С отрезанной от тела головой статуи античного героя без зрачков. Вот «тысяча рублей» это было круто! Тысяча рублей это было… было целое состояние! Одна Аделаидина знакомая прибавила к тысяче рублей ещё полторы и купила себе однокомнатную квартиру! Ещё на тысячу рублей можно было купить четыре пары джинсов. Любых! Тысячу рублей Адель никогда не видела. Она получала восемьдесят на руки после всех удержек и платы за какую-то сумашедшую «бездетность». А тысяча драхм… На тысячу драхм можно было купить килограмм свинины и двухлитровую банку «Кока-колы». Или десять пар колготок. Или двенадцать хлебов… На двенадцать хлебов тратить тыщу драхм было безумно жалко! Лучше купить какие-нибудь тапочки, потому что крем для рук стоил тоже почти тыщу…

На пятитысячной купюре был изображён мужик в тюбетейке и с усами. Аделаида свято верила, что это греческий Богдан Хмельницкий.

Килограмм мяса и бутылка «Коки»… А Лёша хотел есть каждый день!

Квартирку им помогли обустроить добрые соседи. Они без стука входили, толкнув входную дверь плечом, вносили какие-то вещи, то, что им не было нужно. Переговаривались друг с другом, спорили, доказывали что-то. На Адельку не обращали особого внимания. С ней только приветливо здоровались, проходили мимо, так, словно они тут хозяева, пришли обустроить квартиру на свой вкус, в которую поселят диковатых, но всё же любимых родственников из дикой России… Они в первый же день принесли стулья, стол. Кто-то сам повесил занавески на окна. С дырочками, прожжённые в нескольких местах сигаретами, но это были настоящие, знаменитые «греческие занавески»!.. Кто-то приволок матрас и положил его в спальне на пол. А одна добрая душа даже принесла кастрюлю с горячим супом!

Жить уже можно было, только деньги улетали с какой-то космической скоростью! Какие «колготки»?! Какие «джинсы»?! Всё уходило на еду и проезд в автобусе. Когда пришёл первый счёт за свет, Аделаида подумала, что у неё галлюцинации!

Они работали оба. Лёша на стройке, Аделаида, кроме Такиса, убирала квартиры. Каждый день, приходя на работу, она думала, что её выставят с позором именно сегодня. Она выяснила, что не знает языка ровно в ту минуту, когда спрыгнула с подножки поезда на вокзале в Салониках, и не понимала ни слова из того, что ей внушающим тоном говорили хозяйки. Она согласно кивала, потому что знала – хозяйка считает, будто Адель «плохо» говорит по-гречески, но то, что ей вся речь кажется непрерывным, катастрофическим потоком, хозяйка не знает! Хозяйки каждое утро начинают с длительных бесед по телефону. Они кричат в трубку:

– Акривос! Акривос!.. (Точно! Точно!)

Адельке казалось, что хозяйка рассказывает своей подруге, какая у неё бестолковая домработница, а та ей советует:

Конец ознакомительного фрагмента.