Рассказы - Анита Фротсак

Напрягшись мускулом, вышеозначенный ротвейлер, рискуя потерять свой благородный имидж и вывалиться прочь за рамки жанра (опера), завыл, не матерясь, и…

бросился!

Тяжёлый занавес, опущенный работниками сцены, упал на хвост ротвейлеру Питбулю.

Всё дело в том, что хвост Питбуля не был заблаговременно купирован! Увы!

За занавесом слышен шум борьбы. Кто выйдет победителем?!

У зрителей немая сцена. Судорога…

Немые судороги никогда не бесконечны.

Обидевшись на что-то, так ни с кем и не повязанный ротвейлер умчался прочь, сквозь зал, проигнорировав тяжёлый занавес.

А занавес, меж тем, помчался снова вгору…

Продюсер храбрый за время паузы, досадной зрителям, успел лишиться кой-каких жизненноважных органов.

Видеть-то мог, и даже мог одной рукой писАть, но… мог ли он теперь два пальца об асфальт?!

Тяжёлый занавес упал вторично.

Раздался чей-то голос, изображающий финальный конферанс:

— Да! Мог ли он теперь «два пальца»? Давайте, граждане, подумаем! Все вместе!

Зал в бессилии, не знает, что ответить. Прецедента не было…

Конферансье и тут не растерялся:

— Благодарю, что хоть на рифму не обиделись, не разрыдались, не ушли в себя, не заколдобились, не отвернулись, не озлобились и, как итог, не бросились бежать!

Сontinued будет, и, скорей всего, неоднократно… Вы ждите, ждите!

После долгой паузы, дабы возбудить ещё не спящих зрителей, конферансье продолжил конферанс:

— Уважаемые зрители! В составе труппы произошла замена. Солист уехал на казённом «мерседеце» уколы делать! Сорок штук! На Петроградскую!

В зале начались восторженные стоны, пермежённые хлопками:

— Сорок?! Сорок?! Сорок?! — Сорок?! Неужели сорок?! Почему именно сорок?

Кому-то стало дурно. Оно и несомненно. Откуда-то запахло одеколоном «Нефертити».

Весь зал наполнился благоуханием…

Вскоре и на сцене запахло «Нефертити». Появился настоящий, а не бутафорский, ВДВ-шник.

Охраннику захорошело, он спросил:

— К-к-кто вы?!

— Кто я?! Ах, да! Ведь вы меня как следует в тот день не разглядели! Где хозяин?

— Он уехал…

— Куда же?

— Уколы делать… сорок штук… на Петроградскую…

А в это время, вопреки всем ожиданиям, освободившись от уколов раньше (не захотел все сорок делать сразу!) появился замордованный продюсер. Вошёл украдкой, через дверь с подсветкой «EXIT».

Но ВДВ-шник его, всё-таки, заметил.

— Вы говорили, центр у вас продюсерский! Причём тут опера, колготки, шляпа с перьями?…

Продюсер начал, заикаясь, объяснять:

— Продюсерским он был до вашего прихода. Потом на нас насели оперА. Теперь мы оперные. Та-ра-ра!… Да, оперные! Или нет… балетные!

Он глянул на свои колготки, сморщился лицом и мигом закопался в яме оркестровой.

Охранник замолчал потупившись. Но ВДВ-шник не потупился. Наоборот!

— При чём тут оперА?! Кто их позвал?! Зачем такие крайности?!

Охранник торопливо зашептал:

— Продюсер был до крайности напуган ваши первым появлением. Сам позвонил в милицию, сам напросился, теперь вот маемся… Зря позвонил! От обысков теперь покоя нету! На взятки подрабатывать приходится…

— Чем, интересно?!

— Сейчас покажем… Занавес!

Занавес задёргался, но не поднялся. Жестокий занавес так поступил из принципа.

Художник по костюмам член нарисовал на нём, с изнанки, причём, неправильно. Член оказался без сопутствующих аттрибутов. Такому точно не подняться…

Потом жестокий занавес, сменивший гнев на милость, всё же, пОднялся. На сцену выбежали давешние секретарши, ныне чечёточницы из кордебалета. Вместо подмёток они надели уже не нужные продюсеру кассеты VHS.

В зале поднялось обычное волненье. Гул постепенно нарастал:

— Балет?

— Балет?!

— Какой ещё балет?!

— Зачем балет?!..

Продюсер, наконец, прорезался из ямы:

— В чём дело, граждане?! Балет ещё не начался, а вы уже уходите?! Ах, вы пришли на оперу?! В билетах так написано?! Так живо к кассам! Билеты поменять на правильные… и — назад!

Воспользовавшись общим замешательством, продюсер вон из зала выскочил, помчался вон из здания, вон со двора на улицу, где поджидал его спаситель-«мерседец».

Продюсер чувствовал, что наступал…

Спасибо, что на рифму не обиделись, не разрыдались, не ушли в себя, не заколдобились, не отвернулись, не озлобились и, как итог, не бросили читать!

Промчался год. За это время сон превратился в явь. Продюсер уже явно маялся, в натуре…

У зрителей в ушах — всё те же звуки жизнерадостного конферанса. Теперь на ставке бывшего конферансье — когда-то камуфляжный, а ныне бархатный, в колготках и с пером на шляпе, ВДВ-шник. Он объявляет:

— Ровно год назад из оперно-продюсерского центра пропало главное лицо… Год — это, как ни парадоксально, триста шестьдесят пять дней… За исключеньем високосной аномалии…

У зрителей смятение:

— Триста шестьдесят пять?!

— Триста шестьдесят пять?! Триста шестьдесят пять?!

— Когда же аномалия?!

Пока у зрителей смятение, в зал пробирается продюсер, пропавший ровно год тому назад… Заметив ВДВ-шника-конферансье, он падает с сердечным приступом, так и не успев запрыгнуть в яму, в оркестровую…

Приятно изумлённый ВДВ-шник бежит со сцены прямо в ложу бенуар, куда отбросило продюсера. Из ямы рикошетом…

Продюсер был не только в шоке, он был в возмущении:

— Нигде от вас не спрячешься, от ВДВ-шников! О, Боже! Я на работу год, как не ходил! Забрёл случано — и на тебе!

ВДВ-шник перевёл беседу в более очаровательное русло:

— Год — это целых триста шестьдесят пять дней… И ровно столько же я вас искал! И вот — обрёл! Нашёл-таки!

Продюсер с перепугу отключился. То был уже второй кондратий за день. А ВДВ-шник…

Что «ВДВ-шник»? Он был всего лишь ВДВ-шник, хотя всеми и уважаемый конферансье…

Бить по щекам продюсеров опасно! Очнуться могут, снять побои, вызвать охранника и… Однако, робко осмелев, конферансье привёл-таки беднягу в чувство…

Открыв глаза, услышав речи ВДВ-шника, продюсер счастье испытал. Как оказалось, он весь год терзал себя напрасно! Весь этот год проклятый ВДВ-шник его искал с единственнейшей целью: позвать на бал выпускников училища, заснять на профи-камеру торжественные проводы курсантов в большую жизнь…

За весть такую благородную продюсер, сам сделавшийся моментально благородным, конферансье повысил до буфетчика в буфете…

Буфетчик счастлив, продюсер тоже… Но кто там едет снова на колясках?!

То были малыши с мамашами, то сопляки готовились на утренник. Но продюсеру почудилось совсем, совсем другое… Как он устал от всего этого! Поехав крышею, продюсер стал орать:

— Доколе?!! Доколе?!! Доколе?!! Доколе?!! Доколе?!! Доколе, спрашиваю?!!

Нет, решил продюсер, чем так всего бояться, лучше пойти и добровольно сдаться в подземный переход, в колясочники. Так он и сделал. От греха…

Когда увидите прдюсера в коляске, а при нём жучилу, сборщика налогов, не пугайтесь. Стало быть, так надо. Всё путём… Но мы пойдём другим путём, чего и вам желаем…

Погодите… Рано… Рано, погодите! Чу! Раздался глас буфетчика-конферансье:

— Друзья! Уже, скорей всего, конец!

Вот теперь действительно конец. Конец логический, а не рифмуемый с «песец» и «мерседец»…

УРА! КОНЕЦ!!!

Японотрудности

Каждый из нас в своей жизни время от времени интересуется японским вопросом. На то есть много причин:

1) страна с населением более ста миллионов теснится на маленьких островах и при этом ухитряется неплохо себя чувствовать

2) «Панасоник» был изобретён именно там

3) японская культура — загадка для многих и многих

4) добавим сюда боевые искусства и прочее, и прочее…

Общаясь с японцами, необходимо знать некоторые особенности японского характера, иначе трудностей не избежать.

Перед чем японцы преклоняются? Прежде всего перед интеллектом. На втором месте трудолюбие. Чтобы покорить сердце японца, японский язык знать вовсе не обязательно. Они свой язык и сами не очень-то знают, ибо иероглифы пришли к ним из Китая, и с освоением иероглифов рядовой японец испытывает громадные трудности.

Женщинам общаться с японцами ещё труднее. Матриархата у них нет. Путешествуя на поезде, в одном вагоне с японской группой, обратите внимание, кто лежит на верхних полочках. Преимущественно женщины. Достояние нации, то бишь мужчин, в Японии принято беречь. Не то что у нас. Так Вам и ответят. Если спросите…