Единственный мужчина - Леонид Ашкинази

Но так или иначе, а Голда Меир с детьми переезжает в 1928 году в Тель-Авив (муж живет в Иерусалиме и ездит к ним на уикенды). Дети идут в школу, мама — работать, в "Женский рабочий совет" — подразделение Гистадрута. Это была, как позже напишет Голда, первая и последняя женская организация, для которой она работала. В основном она занималась профессиональной подготовкой: на специальных фермах девушек, приезжавших в Палестину, учили работать на земле.

Голда излагает свои взгляды по "женскому вопросу". Ее взгляды просты и понятны. Она считает, что мужчины и женщины равны и что не надо стараться женщинам быть лучше всех, чтобы чувствовать себя людьми. Она с обидой цитирует известную фразу Бен-Гуриона (см. эпиграф) и добавляет "сомневаюсь, чтобы какой-нибудь мужчина почувствовал себя польщенным, если бы я сказала о нем, что он — единственная женщина в правительстве". Логическая ошибка здесь очевидна. Если бы это сказала женщина, одна из женщин в чисто женском правительстве про единственного мужчину в нем — вот это стоило бы обсудить. А суть в том, какие качества считает говорящий сцепленными с полом. Если речь идет о настойчивости, решительности, уме, логичности как о мужских свойствах, то Голда Меир могла бы и не обижаться. Если бы в симметричной ситуации имелись бы в виду интуиция, способность к эмпатии, доброта, справедливость — то многие мужчины (например, вы и я) не обиделись бы. Завершает свое рассуждение о феминизме и своих отношениях с коллегами-мужчинами Голда Меир замечательной фразой: "жизнь работающей матери без постоянного присутствия и поддержки отца ее детей в три раза труднее жизни любого мужчины". Надо так понимать — в том числе и ее мужа.

Далее в своих воспоминаниях Голда Меир подробно рассказывает о том, как «разрывалась» между работой и детьми. Ситуация, знакомая многим советским женщинам, — точнее, тем из них, которые относились к своей работе неформально; если позволите употребить высокопарное слово — любили ее. Среди женщин-инженеров и ученых таких было довольно много. Так или иначе, но Голда все больше и больше погружается в работу. Она участвует в съезде Социалистического Интернационала в Брюсселе в 1928 году ("я совершенно забыла, каков мир за пределами Палестины; меня изумляли деревья, трамваи, лотки с цветами и фруктами"). Расширяется круг ее знакомств ("… я узнала тогда Шнеура Залмана Шазара, который стал третьим президентом Израиля; Леви Эшкола, ставшего третьим премьер-министром; Давида Ремера и Берла Кацнельсона; Иосифа Шпринцака — первого председателя Кнесета"). О всех них она пишет в своих воспоминаниях, особенно подробно — об их работе. Ее описания подробны и эмоциональны; можно сказать, что прочитав их, мы видим этих людей через их работу. Кому-то это может показаться несколько формальным; но задумаемся на минуту — что останется от нас, кроме сделанной нами работы? Не в результатах ли нашей работы состоит та наша "доля в мире грядущего", о которой говорили наши мудрецы? Да еще в детях — но их вместе с нами растит весь мир, и поэтому они радуют нас реже, чем сделанная нами работа.

В 1929-30 годах Голда Меир часто (по тогдашним критериям) ездит за границу — один раз в США и два раза в Англию. Она занималась пропагандой сионизма, рассказывала о Палестине. В своих воспоминаниях она, в частности, пишет: "меня изумил — и порадовал — интерес, который эти женщины проявили к разным оттенкам политических верований, представленных в те времена в политических фракциях ишува". В Америке Голда Меир повидала свою младшую сестру. Вкратце описав ее семейную жизнь, она констатирует, что в Палестину они не поедут. Описывая свое посещение Британии, Голда останавливается — естественно — на британской позиции по вопросу Еврейского национального очага и констатирует: "… не могу сказать, что меня так уж поражало, когда они обманывали наши ожидания. В те годы многие, если не все, палестинские евреи сохраняли патетическую уверенность, — несмотря ни на что! — что Британия будет верна своим обязательствам, несмотря на все усиливающееся арабское давление и на традиционную проарабскую позицию министерства колоний. Вероятно, такое нежелание смотреть фактам в лицо и увидеть, что британское правительство меняет взгляды на свою ответственность перед сионистами, коренилось в глубочайшем уважении, которое британская демократия внушала евреям, выросшим в Центральной Европе 19 века". Действительно, если вспомнить историю деятельности Хаима Вейцмана, который вырос в России, то видно, как он уважал британцев и Британию. Голда же выросла в значительной мере в США и Палестине — странах, по отношению к России более демократических, и британская демократия не вызывала у нее такого восхищения и трепета. Интересно еще и вот что — она совершенно не упоминает о Хаиме Вейцмане, вообще почти не пишет о тех, с кем не работала лично. Похоже, что евреи шли к своей цели по многим дорогам в густом лесу или, если угодно, по столь пересеченной местности, что редко видели друг друга.

В 1932 году серьезно заболевает младший ребенок, в Палестине его вылечить не могут, и Голда просит товарищей послать ее представителем от Гистадрута в Америку. Двухнедельное путешествие с двумя детьми, один из них серьезно болен. Но зато поставлен диагноз, и через полтора месяца дочь совершенно здорова. Голда Меир ездит по всей Америке, рассказывает о Палестине, отвечает на вопросы, собирает деньги. Лекции, митинги, встречи, бесконечные лекции. Вот мнение одной из местных активисток: "Слушайте, Голда, — твердо сказала она, — вы говорите очень хорошо, но не так, как должна говорить женщина. Когда тут была Рахел Янаит-Бен-Цви, она плакала и мы плакали с ней вместе. Но вы говорите, как мужчина, и никто не плачет". Вот еще один забавный штрих. В маленьком городке на Среднем Западе члены одной группы собрали больше денег, чем обычно. Как вы это сделали? — спросила Голда. Мы играли в карты — ответили они. "Я так и взвилась — вспоминает Голда, — для Палестины вы играете в карты? Разве такие деньги нам нужны? Хотите играть в карты — играйте, но не ради нас. Все промолчали, только одна женщина спросила очень спокойно: " Хавера Голди, а вы в Палестине не играете в карты?" Конечно, нет, — с яростью ответила я. — За кого вы нас принимаете? Через год, вернувшись домой, в Тель-Авив, я заметила, что кое-кто из членов Гистадрута по вечерам играет в карты у себя на балконе — но, слава Богу, не на деньги". Похоже, что Палестину тех лет демократическим государством назвать все-таки нельзя.

В 1934 году Голда Меир возвращается в Палестину. Через некоторое время ей предложили войти в исполком Гистадрута. Поскольку Гистадрут был органом еврейского самоуправления Палестины, то Голда стала, как сказали бы на полвека позже, министром "теневого кабинета". Судя по ее воспоминаниям, она была крайней социалисткой — т. е. выступала против привилегий, за помощь безработным и т. д.

В эти времена естественные разногласия между сионистами достигли довольно высокого накала, что и привело к убийству Хаима Арлозорова, одного из деятелей партии Мапай. В убийстве был обвинен один из деятелей правого крыла ревизионистской партии (более милитаристской, более националистической). Правда, он был оправдан за недостатком улик, но, как пишет Голда, "в то время все руководство, ошеломленное и осиротевшее, было убеждено в его виновности".

Между тем наступил 1933 год. Гитлер, программа господства арийской расы, антиеврейское законодательство. Как напишет через сорок лет Голда Меир, "никто и подумать не мог, что гитлеровский обет истребить евреев будет выполняться буквально". Но и задолго до "окончательного решения" евреи Палестины увидели первые результаты нацистских преследований. В 1934 году население, не достигавшее 400 тысяч, еле-еле сводящее концы с концами, уже должно было абсорбировать 60 тысяч, причем в условиях растущего арабского террора и враждебности британских властей. Учтите — это была алия из Германии и Австрии. Новый образ жизни, незнакомый язык, смена специальности… Летя на Луну, человек сохраняет язык и специальность; он готовится к полету, находясь на Земле. Алия предвоенных годов была полетом в другую галактику.

Голда Меир все-таки поразительная оптимистка. Когда в 1975 году ее спрашивали, как может Израиль справиться с попыткой арабов уничтожить государство, абсорбировать алию из Советского Союза и все это при плохом состоянии экономики, она говорила — сорок лет назад было тяжелее, но мы справились, не так ли? "Порой мне кажется — напишет она позже — что только те из нас, кто действовал сорок лет назад, могут понять, как много с тех пор сделано и как велики были наши победы; может быть поэтому-то в Израиле самые большие оптимисты — старики, вроде меня".

Но ситуация накалялась от дня ко дню. За 1936 год были уничтожены сотни тысяч деревьев, сожжены сотни полей (наверное, это была форма арабской любви к родине), подстроены крушения поездов и автобусов; в результате 2000 вооруженных нападений около 80 евреев было убито. Летом 1936 года было небезопасно ездить из одного города в другой. Хагана была лучше вооружена, чем во время погромов, устроенных арабами в 1929 году, но евреи не хотели делать ее инструментом контртеррора. В частности, потому что как только еврейская самооборона становилась слишком активной, англичане уменьшали квоту на въезд в Палестину.