Анжелика и дьяволица - Анн Голон

Признаюсь вам кое в чем. Из Парижа Америка казалась мне необъятной, бесконечной, — она и вправду такая. И однако же я была уверена, что рано или поздно встречу вас… Да, некое предчувствие… Какая-то уверенность… В тот день, когда при мне произнесли ваше имя — это было незадолго до вашего отплытия — мне был голос: «Ты узнаешь ее!» И вот… Может быть, на то была воля Божья.

Она говорила, запинаясь, и в этом таилось свое очарование. Голос ее был нежным, слегка глуховатым, иногда он слабел, словно у нее прерывалось дыхание. Анжелика с удивлением отметила, что внимательно слушает герцогиню. За внешним она хотела бы выявить подлинное, скрытое ее лицо.

Не происходила ли неестественность герцогини — некоторая манерность, некоторое актерство — от усилия, совершаемого ею над собой, дабы восстановить связи с себе подобными.

«Женщина не как все, женщина одинокая», — с удивлением подумала Анжелика.

Такой вердикт плохо сочетался с ослепительной молодостью и красотой Амбруазины де Модрибур. Следует добавить также, что было в ней нечто детское, какая-то ребячливость; впрочем, нет, сказала себе Анжелика, это из-за ее зубов. Ее верхние зубы, маленькие, белые, ровные, чуть выступали вперед, приподнимая красиво очерченную розовую губку, и потому временами на лице герцогини появлялось мимолетное выражение заплаканной девчушки. Когда она улыбалась, на нем также проступало что-то волнующее, невинное, доверчивое. Но взгляд ее был проницателен, тверд и вдумчив. «Сколько лет ей может быть на самом деле? Тридцать? Меньше? Больше?»

— Вы не слушаете меня, — вдруг сказала герцогиня. И улыбнулась как раз этой обезоруживающей и заразительной улыбкой, откидывая назад свои тяжелые черные волосы, ниспадавшие ей на лицо.

— Сударыня, — таинственно спросила герцогиня, — раз вы из Пуату, слышали ли вы когда-нибудь, как кричит мандрагора, когда ее выкапывают в рождественскую ночь? note 6.

Услышав этот странный вопрос, Анжелика ощутила, как в ней рождается чувство сопричастности. Ее глаза встретились со взглядом Амбруазины де Модрибур, и увидели в нем блестевшее, словно во тьме лесного озера, мерцание звезд.

— Да, — подтвердила она вполголоса, — но это было в сентябре. Черную собаку, чтобы вырвать волшебный корень из земли, у нас ищут в сентябре.

— И надо сразу же принести собаку в искупительную жертву подземным божествам, — продолжала Амбруазина.

— И надо одеть ее в пунцовое, чтобы удалить дьявольские силы, которые бы пожелали ею завладеть. Они обе расхохотались.

— Как вы прекрасны! — внезапно произнесла госпожа де Модрибур. — Да, действительно, все мужчины, должно быть, без ума от вас.

— О, не говорите мне о мужчинах, — возразила Анжелика раздраженно. — У меня с мужем только что произошла ужасная ссора.

— Это полезно, — одобрила герцогиня. — По-моему, если супруги бранятся время от времени — это хороший знак, знак того, что личность каждого пребывает в добром здравии.

Ее комментарий говорил о зрелости ума. Анжелика начинала понимать, какое влияние герцогиня имеет на людей и внезапно испытала желание довериться этой, еще совсем недавно совершенно чужой для нее женщине, чью душевную близость она теперь ощущала. Может быть, та даст ей совет, который поможет ей разобраться в самой себе. Во взгляде герцогини де Модрибур таилось нечто мягкое и нежное, но в то же время и мудрость, не имеющая возраста. Анжелика спохватилась и перевела разговор на другую тему.

— Вы носите в ковчежце кусочек мандрагоры? — спросила она, прикоснувшись пальцем к золотой цепочке на шее герцогини.

Та подскочила.

— Ax нет, мне было бы слишком страшно. Ведь на ней лежит проклятье! Нет! Это мои образки-заступники.

Она извлекла из выреза кружевной сорочки три золотых медальона и положила их на ладонь Анжелики.

— Святой Михаил-архангел, святая Люция, святая Катерина, — сообщила она.

Медальоны были теплыми от соприкосновения с женским телом, и Анжелика испытала двойственное чувство.

— Я их ношу с тех пор, как впервые пошла к причастию, — доверительно продолжала герцогиня. — Когда я ночью не могу спать, я чувствую их присутствие, и мой страх проходит.

— Страх чего?

Герцогиня не ответила. На ее лице промелькнуло мучительное выражение, и, закрыв глаза и положив руку на медальоны, она со вздохом откинулась на подушки.

— Что до мандрагоры, — продолжала Анжелика, — то, может быть, вы хотели только что испытать меня? Может быть, вы желали узнать, не колдунья ли я, ведь об этом в Квебеке и даже Париже рассказывают немало небылиц. Так знайте же, дорогая, что я действительно использую корень мандрагоры для изготовления целебного средства, называемого «снотворная маска», по арабскому рецепту. Если мандрагору смешать с толикой цикуты и сока тутовой ягоды, она успокаивает боль. Но никогда я не пускалась на ее поиски и не выкапывала ее. Те несколько кусочков, которыми я обладаю, мне раздобыл один английский аптекарь.

Амбруазина де Модрибур слушала, следя за ней сквозь длинные ресницы, и вдруг живо заметила:

— Так, значит, это правда? Вы знаетесь с англичанами? Анжелика пожала плечами.

— В окрестностях Французского залива повсюду есть англичане. Мы здесь не в Канаде, но в Акадии, совсем близко соседствуем с Новой Англией. Договоры были составлены так затейливо, что владения французского короля и английские фактории переплелись в самую запутанную сеть.

— А владение, хозяйкой которого вы являетесь, остается независимым в самом хитросплетении этих двух сил?

— Вы, кажется, хорошо обо всем осведомлены. Анжелика чуть улыбнулась, слегка разочарованная. Когда она впервые приплыла в Голдсборо, ей показалось, что это совершенно затерянное побережье, селение, забытое всеми.

Но воля людей и королей уже преобразовывала эти полудикие края. Жоффрей де Пейрак становился важной фигурой, препятствием или союзником. Неожиданно Анжелика порывисто встала. Что она здесь делает? Ведь она только что решила бежать, искать его? Словно какие-то чары вдруг обрекли ее на неподвижность, не давая уйти… Она вновь бросилась к окну.

Наступал вечер. В надвигающемся сумраке в порт входил корабль.

«Еще один гость, чужой, кто бы он ни был, — француз, англичанин или голландец, или пират, или неизвестно кто, — станет убеждать Жоффрея следовать за ним неведомо куда в неведомо какую экспедицию ради поддержания порядка и справедливости. О, нет, на этот раз Жоффрей не ускользнет у меня из-под носа, не предупредив, оставив меня тут томиться в тоске…» Она схватила свой плащ из шкуры тюленя и набросила его на плечи.

— Примите мои извинения, сударыня, — сказала она герцогине, — я должна вас покинуть. Что бы вы ни говорили, я пришлю к вам одну из ваших девушек. Она зажжет свечи, и, если вы чувствуете себя лучше, вам принесут ужин. Просите все, в чем возникнет необходимость.