Самая счастливая, или Дом на небе - Леонид Сергеев

Когда играли в «прятки» или «колдунчики», каждый мальчишка стремился первым найти или расколдовать Настю. Только мы с Аликом не принимали участия в этих играх. Мы отправлялись с удочками на Казанку. Настя считала нас никчемными типами, поскольку мы не уделяли ей должного внимания — известное дело, особы, привыкшие к победам, не прощают таких вещей.

Однажды, направляясь в школу, и Настя и я вышли из общежития одновременно. Ее телохранителей у парадного не оказалось — наверное, где-то дубасили друг друга. Настя посмотрела по сторонам, поджала губы и вдруг уставилась на меня… Надо сказать, в то время я ходил в школу не по улице, а, срезая углы, кратчайшим путем: по свалке, дворами, через дыры в заборах; всегда приходил первым, но сторож не пускал, заставлял чиститься, и пока я приводил себя в порядок, мое первенство сводилось к нулю. Вот и тогда я повернул в сторону свалки, но Настя меня окликнула:

— Если хочешь, понеси мой портфель! — и посмотрела на меня выжидательно нежно.

— Мне нужно стекла на свалке найти, — заявил я, тупо глазея на нее, еще не чувствуя себя кандидатом в счастливчики. — Завтра солнечное затмение, а у меня нет стекол. Да их еще коптить надо.

— Стекла? Затмение? Солнечное? — Настя улыбнулась. — Ну, если хочешь, после школы пойдем вместе искать стекла. А сейчас на портфель!

В это время из общежития выскочил Алик.

— Смотри, что я нашел?! — крикнул он, не обращая внимания на Настю. Подбежав, он вообще оттолкнул ее (и куда девалась его интеллигентность?) и протянул мне какие-то яркие камни. — Видал? Там в овраге их полно. Пойдем!

Настя презрительно посмотрела на Алика и фыркнула. Шокированный поведением друга, я невнятно изрек:

— Иди один. Мне надо… еще кое-что сделать…

Я взял Настин портфель, и мы с ней направились в школу. Алик так и остался у общежития с разинутым ртом, а Настя пошла нарочито близко со мной, как бы выставляя напоказ свою победу. По дороге я решил похвастаться Насте какими-нибудь своими талантами, но ни один не пришел в голову. И тогда рассказал о наших с Аликом рыбалках. Настя слушала с неподдельным вниманием, не перебивая, иногда смотрела мне прямо в глаза и улыбалась. У нее были необыкновенные глаза — они прямо-таки завораживали. Ну, а ее душа в те минуты мне, естественно, казалась величественным собором. Ко всему, тогда, как, впрочем, и позднее, самым ценным качеством у женщин я считал умение слушать.

Я разговорился не на шутку и около школы уже был уверен, что Настя сильно жалеет, что раньше не предлагала мне носить портфель. «Теперь-то она разгонит своих поклонников и будет каждый день ходить со мной», — рассуждал я, давая волю фантазии.

Когда после занятий я подошел к ее школе, там уже околачивался Юсуп. Я предвидел это — Старик явился в класс с фонарем под глазом. Но я не забеспокоился, знал, что теперь мои шансы намного выше. Я ждал, когда Настя выйдет и объявит Юсупу о стеклах и вообще… Но она оказалась предательницей: подошла ко мне и громко, чтобы Юсуп слышал, сказала:

— Найди, пожалуйста, и для меня стекло. Затмение будет во сколько? В двенадцать, да? Из вашего окна будет видно? Тогда я приду в одиннадцать.

И ушла с Юсупом, вселив в меня испепеляющую ревность.

Часа два я боролся со своими оскорбленными чувствами, потом вспомнил про завтрашний день, немного взбодрился и направился на свалку…

Я нашел отличные стекла, закоптил их над коптилкой и принялся составлять программу на следующий день. Прежде всего решил не приглашать на затмение Алика (еще нагрубит Насте!), хотя мы с ним заранее договорились смотреть затмение у нас. После затмения наметил устроить чаепитие, во время которого намеревался показать Насте свои рисунки и рассказать о шахматах. С этой целью рисунки разложил на видном месте, шахматы одолжил у соседей, причем фигуры расставил таким образом, что было ясно — партия прервана в безнадежном для черных положении (белыми, естественно, играл я). Затем у других соседей одолжил две серьезные книги; одну оставил раскрытой, другую заложил бумагой, после чего, мне думалось, никто не мог усомниться в моей глубокой начитанности.

На другой день я вскочил чуть свет. Подождал, пока родители ушли на работу, и сделал последние приготовления к встрече: занавесил у двери бочонок с плавающими протухшими огурцами, протер в комнате пыль, достал жмых к чаю. Я очень старался, даже покраснел от усердия, и все посматривал на часы, торопил время, точно от этого свидания зависела вся моя жизнь. Теперь-то я знаю, эти приготовления и были самым замечательным в тот день; с годами понимаешь, что ожидание праздника приятней самого праздника.

Основательно подготовившись к встрече, я зашел к Алику и сказал:

— Знаешь, ты не приходи ко мне сегодня смотреть затмение.

— Почему? — насупился Алик.

— Понимаешь… Ты ведешь себя как-то не так… Лезешь со своими камнями… Ведь я не один был. Соображать надо.

— Не волнуйся, — ухмыльнулся Алик. — Не приду.

Вернувшись к себе, я положил закопченные стекла на подоконник и стал ждать Настю.

До одиннадцати часов сидел как на иголках: то и дело смотрел на часы и выглядывал в окно, но она не появлялась. В начале двенадцатого я подумал: «могла бы прийти вовремя, все-таки затмение! Да еще Алика обидел из-за нее»… Я вдруг вспомнил, как мы с Аликом у черного хода общежития кидали камни в пыль, когда камни тонули, и от них оставались большие воронки, а вокруг них множество маленьких — от пылевых брызг. Потом вспомнил, как с Аликом у Казанки ползали в окученной картошке под спутанной гущей ботвы, как залезли на парашютную вышку в Парке имени Горького и оттуда видели верхушки деревьев и маленькие, точно игрушечные, дома; как ветер свистел в ушах и у нас захватывало дух, как потом спускались по лестнице, и все далекое приближалось, и сразу становилось спокойно и радостно…

Я вспомнил, как однажды мы налили в Аликиной комнате воды (всего лишь лужу — устроили воображаемое «море») и стали пускать бумажные кораблики, и как пришла Аликина мать и поставила нас в угол, предварительно отодвинув шкаф… Мы стояли за шкафом, отбывали наказание, а он улыбался и толкал меня в бок, такой замечательный мой друг, Алька!.. Я вспомнил, как просил его не приходить, вспомнил его усмешку… и мне вдруг стало стыдно. Я выбежал из комнаты и со всех ног помчался по лестнице, влетел в их комнату, схватил Алика за руки и потащил к себе. Дома я убрал рисунки и шахматы, закрыл книги, усадил Алика перед окном и протянул ему самое лучшее стекло. Мы стали смотреть на солнце…

«А что, если оно скроется навсегда?» — подумалось. Я только на миг представил, что больше никогда не будет лета, и наш двор не будет затоплен солнцем, не будут распускаться цветы… и мне стало не по себе. К счастью, солнце скрылось только на несколько секунд и сразу же показался светящийся краешек — он разрастался и вскоре появился весь ослепительно яркий диск.

Потом мы с Аликом пили кипяток, заваренный коркой хлеба, грызли жмых и радовались солнцу, сверкавшему в окне. Вдруг пришла Настя и с невозмутимым выражением извинилась, что опоздала. Как и в прошлый раз, она недружелюбно посмотрела на Алика, но мне уже было все равно. За столом Настя говорила о затмении, о том, как хорошо было бы без солнца.

— …Кругом одна темнота, — таинственно произнесла она. — Светились бы только фонари и светляки. Все жили бы в сказке…

Настя мечтательно улыбалась, танцевала с закрытыми глазами — изображала труднообъяснимую радость. В какой-то момент я почувствовал, что она просто хочет казаться необыкновенной, что ее таинственность надуманная, что она только так говорит, а думает иначе. Я посмотрел на Алика, и он подмигнул мне — наверное, почувствовал то же самое.

Внезапно Настя остановилась и надулась. Ей явно не нравилось, что мы молчим.

— Мне нужно идти, — сказала и, обращаясь ко мне, бросила прямой вызов: — Проводи меня.

Я не заставил себя долго упрашивать.

В коридоре она шепнула:

— Пойдем на черный ход, что-то тебе скажу…

Это была очередная тайна; я весь загорелся от любопытства и с рабской покорностью поплелся за ней.

Мы пришли на черный ход, сели на узкую лестницу из грубого кирпича, и Настя спросила напрямик:

— Вы что, с Аликом друзья? Или только вместе ловите рыбу?

— Друзья!

— А со мной не хочешь дружить? Я тоже умею ловить рыбу!

Я молчал, не в силах осмыслить ее слова. И тогда Настя прибегла к последнему безотказному оружию.

— Поцелуй меня, — она приблизила ко мне свое лицо.

Я почувствовал, что теряю волю, и торопливо коснулся ее мягких горячих губ. Потом я долго не дышал — она совершенно околдовала меня, вызвав целую бурю чувств. Передохнув, я снова приник к ее рту. Так продолжалось, пока мы не устали.

— Ты лучше всех целуешься, — тихо сказала Настя с выражением невинности. — А вот твой Алик совсем не умеет…