Чёрная дыра. Стоять, чтоб услышать - Эдуард Вячеславович Поздышев

появляются прежние ссадины, а на щеке наливается старый кровоподтёк. Но внезапно навалилась усталость, и недоумение сменилось желанием лечь и забыться. Однако что-то, похожее на здравый смысл, понудило меня сдержаться и сначала непременно дойти до машины. Конечно, я помнил, что без ключей не попасть в салон, и, видимо, перед тем, как уснуть, попытался взломать замок. Очевидно, сработала сигнализация, и, вероятно, она работала очень долго. Наверное, поэтому первыми, кого я увидел после пробуждения, оказались полицейские.

Должно быть, мне как-то иначе следовало отвечать на вопросы задержавших меня сотрудников. Но я отвечал – что приходило на ум.

– Так вы не отрицаете, что именно вы пытались вскрыть дверь у автомобиля?

– Это моя машина.

– Чем же вы можете доказать, что машина именно ваша?

– Я на ней приехал.

И, может быть, проявившиеся на лице и руках раны могли бы тогда послужить мне на пользу, если бы совсем не в мою пользу послужили костюм и пальто. Так что, несмотря на ссадины, меня совсем не почли за пьянчужку, уткнувшегося в сугроб, и не прогнали за ненадобностью, как какого-то безродного бомжа. И за день, что я провёл в клетке, обвинения в мой адрес выросли как снежный ком. Теперь меня подозревали не только в попытке вскрыть чужой автомобиль и не только в его угоне, но каким-то образом выяснилось и про липовый паспорт. Единственное, что не удавалось выяснить, так это кто я такой. Но в этом и я уже был не помощник, потому что помнил лишь имя, указанное в паспорте. Так и очутился в следственном изоляторе.

Камера, куда меня поместили сначала, оказалась буквально набита людьми. Некуда было присесть. И нестерпимо долго не отпускало ощущение, что нечем дышать. Воздух был спёртый и прокуренный. Всюду царил тяжелый запах. И было жарко и дымно, как в бане. В первый день меня не только не трогали, но, казалось, почти что и не замечали. Приходилось самому с кем-то заговаривать, чтобы обрести возможность не то что поспать, а хотя бы ненадолго где-нибудь прилечь. Спали по очереди, но и уснуть не всегда удавалось.

На следующий день ко мне пристали из-за одежды. Парень показался знакомым. Позднее выяснилось, что он вор-карманник. Он не отставал от меня несколько часов, сначала то и дело заговаривая со мной. То он приставал с одним и тем же вопросом, откуда он может меня знать, то как будто в чём-то желал уличить. Потом всё предлагал с ним подраться – так, для потехи. В результате принялся во всеуслышание обвинять меня то в трусости, то ещё в чём-то, чего я не сразу смог уразуметь. Когда же понял, к чему он подводит, то перестал отвечать ему вежливо, после чего он перед всеми заявил, что я отнёсся к нему неуважительно. Я чувствовал, что за нами наблюдали сокамерники. И догадывался, что всё из-за моей одежды. Впрочем – не только, потому что разворачивавшаяся сцена уже многих заинтересовала. Но всё-таки главное – одежда. В общем, мне было всё равно, в какой оставаться одежде. Но я сознавал, что если позволю отобрать у себя одежду, то мне не только не станет там легче, но, наоборот, проблем лишь прибавится. А мне и так было тяжело из-за невыносимого воздуха и постоянно преследовавшего тошнотворного запаха. В конце концов парень не утерпел и первым кинулся на меня. Ему удалось раза три меня больно ударить. Но после того как мне удалось, увернувшись, ударить его, ему на помощь выскочил ещё участник. Тогда-то я и оказался вынужденным сопротивляться по мере своих сил. В результате, когда я уже не смог устоять на ногах, на меня накинулось сразу несколько человек. И я бы, конечно, сдался – ведь раньше, почитай, и не дрался по-настоящему. И сжался б в комок, и, конечно, меня бы попинали, но, раздев, может быть, на какое-то время оставили в покое. Но случилось так, что я стал задыхаться и в какую-то секунду, решив, что она последняя в моей жизни, смог одновременно вспомнить о трёх эпизодах из прошлого. Однажды я утонул, но спасся, когда вдруг принялся решительно размахивать руками и ногами. Это помогло выплыть наружу. Другой эпизод оказался похожим на то, что происходило в камере. Как-то в детстве на меня навалилась группа заигравшихся пацанов, и я начал задыхаться. Тогда неожиданно для себя я напрягся и, громко закричав, руками и ногами расшвырял ребят по сторонам. Меня после этого происшествия долго обзывали психом. И ещё об одном случае из детства я вспомнил в эту опасную минуту. Как-то на зимней прогулке ребята замуровали меня в импровизированном танке, сооружённом из теннисного стола и со всех сторон, кроме лаза, залепленном большими комьями из снега и льда. Задыхаясь, я закричал и сумел ногами пробить лаз с другой стороны. Видимо, всё, что случилось со мной тогда, произошло непредвиденно и инстинктивно. И вот, в этот самый момент, когда я снова стал задыхаться, я словно взбесился и, очень громко заорав, сумел высвободить ноги и руки и со всей мочи стал лупить ими по всему, что попадалось. Человека два сразу же отлетели в стороны. И я, машинально вскочив на ноги и продолжая истошно орать, принялся метаться и изо всех сил размахивать руками и ногами, нанося отчаянные удары. Наверное, я был в исступлённом состоянии, потому что осознанно помню лишь момент, когда через распахнувшуюся дверь в камеру проник свежий воздух. Я инстинктивно метнулся в сторону двери и, едва не сбив с ног надзирателя, выбежал в коридор, вероятно, для того, чтобы отдышаться, и долго не мог отдышаться, валяясь и катаясь по полу. После инцидента меня заперли в карцере, и лишь позднее я узнал, что покалечил несколько сокамерников.

***

В карцере было спокойно. Сняв пальто и подстелив под себя, улёгся прямо на полу и беспрепятственно проспал до тех пор, пока за мной не пришли. Во сне много раз слышал одно и то же: «Раб Божий Стефан, раб Божий Стефан, раб Божий Стефан». А проснувшись, был полон сил и решимости, потому что вдруг почувствовал, что должен сделать что-то правильное.

Потом меня проводили в просторную камеру, в которой находилось человек пять, не более. Среди прочих был и тот пристававший ко мне парень, вид которого мне показался напуганным. Меня позвали и подвели к одной из шконок. На кровати сидел верзила, в руках он держал банковскую карту.

– Знаешь, что это? –