Мой дедушка был вишней - Анджела Нанетти

Тогда учительница предложила дедушке сесть и сказала охраннику, который все еще стоял в дверях, что он может идти. Дедушка сел, посадил на колени Альфонсину и начал рассказывать. Он говорил о Феличе и огороде, об Альфонсине и ее гусятах, и даже о бабушке Теодолинде. Я сидел радом с ним, а мои одноклассники слушали затаив дыхание. И я чувствовал себя как в том сне, где мы сидели на вишне и он учил меня летать.

Зазвонил звонок, но никто не хотел идти домой, и учительница сказала, что благодаря дедушке мы провели незабываемый день.

С тех пор никто уже не смеялся над тем, что я писал, а некоторые дети даже немного мне завидовали.

На Рождество дедушка приехал к нам обедать. Он во что бы то ни стало хотел вернуться вечером домой, и мама спросила меня, не хочу ли я поехать с ним.

— Денька на два, а потом мы тебя заберем.

Дедушка ужасно обрадовался. «Это лучший подарок, который ты могла мне сделать», — сказал он маме.

Мы быстро собрали вещи и уехали, и на этот раз уже никто не махал нам из окна.

— Хороший знак, — сказал дедушка. — Значит, они начинают нам доверять. В следующий раз вообще забудут забрать тебя!

Дедушка был очень доволен. Всю дорогу только и делал, что пел песни, которые нравились бабушке Теодолинде, и рассказывал мне, как они ходили на танцы.

— Твоя бабушка была ужасно ревнивой. Если входила красивая девушка и случайно, совершенно случайно смотрела на меня, Линда превращалась в настоящую фурию. Однажды бабушка набросилась на одну девицу — была готова сожрать ее с потрохами!

Я никак не мог представить себе бабушку Линду в роли каннибала: мне казалось, ей больше подходит вольная борьба, бокс или что-то в этом роде. Я так и сказал дедушке.

— Ты прав, Тонино, это всего лишь фигура речи. Но уверяю тебя, что в те годы с ней творилось что-то невообразимое. Видел бы ты эти пощечины, Тонино: какая сила!

— А ты что сделал?

— Ну, я попытался их разнять, но, знаешь, если уж бабушка разошлась…

Дедушка Оттавиано смеялся и тряс головой.

— Тебе жалко, что она умерла?

Я заметил, что, говоря о мертвых, все делают серьезные лица и вздыхают, даже если едва их знали. А дедушка, наоборот, никогда не грустил, когда мы говорили о бабушке.

— Для меня она не умерла, Тонино. Запомни: ты не умираешь, пока тебя кто-то любит.

И он опять начал петь. Так мы проделали это путешествие, и я уже думал о лете и обо всем том, что мы могли бы делать вместе. На самом деле это был последний раз, когда я оставался у дедушки.

Подъезжая к дому, я увидел Феличе. Все дерево было украшено лампочками и белыми лентами: лампочки были установлены посреди лент и, когда они зажигались, казалось, будто Феличе покрыта цветами. Как весной.

— Дедушка, какое чудо! — закричал я.

— Да, я тоже так думаю, — сказал дедушка. — Знаешь, это стоило мне целое состояние, и все говорили, что я сумасшедший. Но я сказал себе: «Если приедет Тонино, я должен сделать ему сюрприз, который он никогда не забудет». Я даже посоветовался с Альфонсиной, и она тоже решила, что идея хорошая. Так я все это затеял, и… в общем, мне кажется, получилось неплохо. Феличе должна быть очень довольна. В этот момент Феличе вспыхнула вновь, и вместе с лампочками на самой высокой ветви загорелась надпись. «СЧАСТЛИВОГО РОЖДЕСТВА!» Мы пошли в дом, дедушка зажег камин, а потом спросил меня, не хочу ли я посмотреть телевизор. Я сказал: «Лучше расскажи мне сказку, как бабушка Линда».

— Сказку? — спросил он немного удивленно.

— А что, ты их не знаешь?

Оказалось, дедушка не помнил ни одной сказки. Лицо у меня было ужасно разочарованное, и он предложил, чтобы сказку рассказывал я. Мы устроились в креслах у огня, но в какой-то момент рассказа я заметил, что он не шевелится.

— Спишь? — спросил я его. Дедушка не ответил. Он свесил голову на плечо и закрыл глаза. Казалось, будто он не дышит. Вдруг он умер, как бабушка Теодолинда, подумал я и ужасно испугался.

Как раз в этот момент дедушка вздохнул, открыл рот, надул щеки и начал храпеть: Хррр-пфф… Хррр. Тогда я поудобнее устроился в кресле и тоже заснул. На следующее утро я проснулся в своей постели и услышал, как дедушка на кухне готовит гоголь-моголь.

Когда праздники закончились, я снова пошел в школу. По субботам мы с мамой ездили к дедушке, а иногда он приезжал обедать к нам. В общем, все было как обычно, не хватало только бабушки Теодолинды. Мама говорила, что чем больше проходит времени, тем острее она ощущает ее отсутствие. Обычно она начинала этот разговор, когда злилась на бабушку Антониэтту, Флоппи и дедушку Луиджи. Мама говорила, что бабушка Линда была совсем другой, и очень грустила. В эти моменты мне было ее очень жалко, и я пытался утешить ее. Однажды я сказал, что, по-моему, бабушка не умерла, а только превратилась в кого-то другого.

— Превратилась? — спросила мама немного странным голосом. — В кого?

— В гусыню — например, в Альфонсину.

— Кто тебе сказал такое?

— Никто, но раз бабушке так нравились гуси, почему она не могла превратиться в кого-то из них?

Мама не смогла найти ответ и сказала только, что это невозможно.

— Но почему? — настаивал я.

— Потому что это невозможно, — возразила она. — Бабушка на небе.

Но я все равно был убежден, что ты не умираешь, пока кто-то тебя любит, как сказал дедушка, а если человека, который умер, не видно, значит, он в кого-то превращается. А если он в кого-то превращается, то, конечно, выбирает кого-то, кто ему раньше очень нравился. Поэтому бабушка наверняка стала гусыней.

В субботу мы поехали к дедушке. Он сидел под вишней и загорал, хотя было очень холодно.

Пока мама убирала дом, я устроился рядом с ним и рассказал ему свою теорию. Дедушка молча и очень внимательно меня выслушал, а потом погладил по голове.

— Знаешь, я тоже думал что-то в этом роде. А кем бы я мог стать? — спросил он.

Я даже не сомневался:

— Вишней.

— А ты?

— Я еще об этом не думал, но, наверное, мне хотелось бы стать птицей. Так я мог бы быть рядом с тобой и съедать всю вишню!

Дедушка улыбнулся, но в тот момент я заметил, что он выглядит усталым.

— Тебе нехорошо, дедушка? — спросил я его.

Дедушка поднялся и пошел к дому.

— Мне очень хорошо, но у меня вот тут заноза, — ответил он, показывая на сердце.

Карнавал

Эта заноза меня ужасно поразила, и на обратном пути я всю дорогу только и делал, что думал о ней. Прежде всего я спрашивал себя, как заноза могла оказаться внутри дедушки и дойти до самого сердца. Я придумал несколько гипотез. Он мог случайно проглотить ее, мог съесть что-то колючее. Но что?

— А что колючее можно съесть? — спросил я маму.

— А ты как думаешь? — ответила она. — Морские ежи колючие, и их едят.

— А дедушка их ест?

— Не думаю. Он терпеть не может рыбу.

Значит, морские ежи не подходят.

— А еще?

— Что еще? — мама боролась с грузовиком, который обдавал нас вонючими выхлопами, и не хотела отвечать мне.

— Какие еще колючие вещи можно съесть?

— Кактус опунцию, каштаны…

Вот! Дедушка наверняка случайно съел каштаны… Но как такое могло произойти? И потом, каштаны едят в ноябре, а не в феврале. Удрученный, я сделал последнюю попытку:

— А как ты думаешь, может такое произойти, что заноза случайно оказывается в кожуре каштана и кто-то случайно ее глотает?

Мама резко затормозила, и мы услышали сзади громкое бибиканье.

— Всю дорогу ты ведешь совершенно бессмысленные разговоры. У тебя случайно нет температуры? — и она положила мне руку на лоб. — Холодный. Тогда что это за дурацкая история про каштан с занозой, который кто-то съедает?

Когда мама задала этот вопрос, я почувствовал себя дураком и рассказал все маме.

На сей раз она отнеслась к этому серьезно и спросила:

— Он действительно так сказал?

Я старательно повторил дедушкины слова.

— Он никогда мне ничего не рассказывает! — вздохнула мама и обернулась ко мне. — Дедушка имел в виду, что у него проблема, забота, которая свербит его, как заноза.

Так я узнал ответ. Неужели дедушка не мог объяснить получше? И я бы так не мучился!

Но теперь казалось, что и у мамы заноза, причем в мягком месте. Она вертелась, ерзала и все время повторяла:

— Никогда мне ничего не рассказывает! Как можно жить спокойно с таким человеком?

Она была очень взволнована. Поэтому я не стал говорить, что она и сама никогда не бывает спокойна. Так мы приехали домой.

В ближайшие дни мама звонила дедушке чаще, чем обычно. Все разговоры начинались со слов: «Папа, ну как ты?». Дальше следовало: «Тебе что-нибудь нужно?», «Тебе чего-то не хватает?». Дедушка был в порядке, и ему ничего не требовалось. Но чем чаще он повторял это маме, тем больше она волновалась. Однажды папа потерял терпение: