История Куллерво - Джон Толкин

[Как и в предыдущих случаях, этот отступ показывает смену ритма, в данном случае - заключительную часть молитвы женщины. Ни Кирби, ни Магоун не выделяют таким образом эти строки. – Ред.]

Всем мольбам и заклинаньям,О, ты, Укко, мой владыка,Внемли всем моим призывам.Держи в оковах собак Куру,И свяжи лесных созданий,В Ильве солнце помести ты,Сделай дни все золотыми.

Была жена Асемо искусна в пении молитв, и к тому же пеклась о своей выгоде. И потому длинна была молитва к Илукко и его девам о коровах, что были красивыми и лоснящимся.

Так Сари ушел, положив еду в мешок, и погнал стадо заливными лугами, болотами и пустошами к зеленой лесной опушке, и всю дорогу горевал и бормотал про себя: «Горе мне, несчастному, злая мне выпала судьба. Вечно смотреть мне на хвосты быков, продираясь сквозь болота и однообразные равнины». И вот, подойдя к освещенному солнцем склону, присел он отдохнуть. Достал он свой обед и подивился его весу, сказав: «Жена Асемо еще никогда не давала мне так много еды».

И задумался он о своей жизни и о том богатстве, в котором купается его злая хозяйка, и о пшеничном хлебе с маслом, нарезанном толстыми кусками, и о вкуснейших пирогах, и о напитках, которыми утоляют жажду вместо воды. «Один черствый хлеб, - подумал он, - дает она мне, а в лучшем случае овсяные лепешки, да и то смешанные с соломой и еловой корой, и капусту, когда ее дворняги съедят все сало». После вспомнил он былые вольные дни, Ванону и свою родню, и так заснул. А когда птица разбудила его, защебетав о наступлении вечера, [он] погнал стадо домой и, присев на кочку, снял с плеча мешок.

Открыл он его и вертел в руках, говоря, что пирог очень красив снаружи, но плох внутри, и пшеничный он только сверху, а внутри из овса. И будучи в дурном настроении и без аппетита, он взял свой славный нож, чтобы разрезать пирог, и тот прошел через тонкую корку и с такой силой ударился о камень внутри, что его лезвие согнулось, а кончик отломился. Так пришел конец Сикки, наследству Кампы. Сначала Сари впал в ярость, а после бросился в слезы, ибо ценил он наследство отца превыше золота и серебра. И сказал он:

О, мой Сикки, мой товарищ,О, ты, Калервы железо,Что герой носил с собою,Ничто я не терял с печалью,Лишь тебя, резец по древу,Я тебя сломал о каменьИз-за козней злобной бабы,О, мой Сикки, о, мой Сикки,О, ты, Калервы железо.

А после пришли к нему злые мысли, и дикая ярость зародилась в сердце, и сплел он на пальцах узор из ярости и жажды отмщения прекрасной жене Асемо, и, взяв хворостину из березы и можжевельника, он загнал все стадо в топь и непроходимое болото. И призвал он волков и медведей, чтобы забрали они по половине стада и оставили ему лишь косточку из ноги Урулы, самой старой коровы. Из нее сделал он длинную флейту и резко дунул в нее. Таково было собственное волшебство Сари, и никто не знает, как научился он ему. И превратил он волков в коров, а медведей в быков. И когда красное солнце заходило на западе и склонялось над елями, отмечая время, когда надлежит доить коров, он погнал медведей и волков домой, пыльный от того, что рыдал лежа на земле и истощенный заклинанием диких зверей. И когда он приблизился к усадьбе, то приказал зверям, чтобы те схватили и загрызли жену кузнеца, когда она придет подоить их.

И так шел он по дорожке, играя прерывистую и странную музыку на костяной флейте: трижды подул он на склоне холма и шесть раз у изгороди сада. И жена Асемо подивилась, где взял пастух коровью кость для дудочки, но не придала этому большого значения, ибо слишком долго ждала она коров, чтоб подоить их. И возблагодарила она Илу за то, что сохранил он ее стадо, и, выйдя во двор, приказала Сари прекратить этот невыносимый шум, а после сказала матери Асемо:

Мать, ступай доить буренок,И обхаживать скотину.Я сама не поспеваю,Я замешиваю тесто.

Но Сари стал насмехаться над ней, говоря, что ни одна хорошая хозяйка не пошлет старую женщину доить коров. Тогда жена Асемо быстро пошла в коровник и приготовилась доить коров. И посмотрев на стадо, сказала она: «Приятно посмотреть на стадо: лоснятся бока у рогатых быков, и полно вымя коров».

И как только присела она доить коров, на нее набросился волк, а медведь заключил ее в свои смертоносные объятия, и они стали яростно рвать ее и грызть ее кости, и так были отомщены ее издевательства, насмешки и злоба. И тогда жестокая жена Асемо принялась рыдать.

А Сари стоял, не торжествуя, но и не смягчаясь, и она закричала ему: «Худо поступил ты, мерзкий пастух, приведя медведей и огромных волков на этот спокойный двор». Тогда Сари стал бранить ее за все то зло и насмешки, что приходилось ему терпеть, и за дорогое его сердцу, а ныне сломанное наследство.

Тогда жена Асемо льстиво заговорила: «Иди сюда, пастушок, дорогой пастушок, свет моих владений, отступись от своих дурных замыслов и сними с меня это заклятие, и разожми волчьи челюсти и медвежьи лапы. Лучшие одежды дам я тебе, если поступишь так, и прекрасные украшения, и пшеничный хлеб, и масло, и сладкое молоко, чтоб утолять жажду. И не будешь ты работать весь этот год и совсем немножко следующий».

Тогда ответил Сари: «Если умрешь ты, так тому и быть. В Амунту найдется для тебя место».

И тогда, умирая, жена Асемо прокляла его, назвав его имя и имя его отца и воззвав к Укко, старшему из Богов:

Горе Сари, Кампы сыну,Горе проклятому с детства,Темен путь твой, зла судьбина,Мрачны тропы жизни Ньели.Ты ходил дорогой рабства,Темной пустошью изгнанья,Но конец твой будет хуже,И о нем сказанье сложат,Сказ о горестях и боли,Хуже, чем Амунту пытка.Будут приходить из Локе,Мрачных северных селений,Будут приходить из Саме,Южных сел, где жарко лето,Будут приходить из Кеме,И от западного моря.Дрожь возьмет их, как услышат,О твоей судьбе и смерти.Горе тебе, что [неразборчиво]

[Стихи обрываются в этом месте без знака препинания и указания на то, что планировалось продолжение. -Ред.]

Но Сари ушел, и так она умерла – прекраснейшая дочь Кои, к которой первый кузнец Асемо семь лет сватался в далеком Лохиу. И крики ее донеслись до мужа в его кузнице, и он оставил свою работу, вышел на дорогу и прислушался, а после со страхом в сердце поспешил во двор, и слух его уловил далекий звук флейты и какое-то движение на ночном болоте, и больше ничего. Но вскоре во дворе глазам его предстало ужасное зрелище, и душа его стала черней беззвездной ночи. А Сари был уже далеко в глуши с костяной флейтой, и никто не мог настичь его, ибо был он храним волшебством Мусти, и его собственное возросшее волшебство тоже было с ним.