Марш на рассвете - Александр Семенович Буртынский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Га! Нельзя говорить. Военска тайна? Понятное дело. На, закури…
Старик почти силком усадил лейтенанта рядом с собой на отвалившееся от забора бревно. Вытянув ногу, достал из кармана обтертый кисет. Мельком поглядывая в щель на толпившихся у телеги с бидонами солдат и домохозяек, Виктор рассеянно отвечал. Услышав, что он волжанин, старик всплеснул руками.
— Волга, Волга… Га? Саратов… Я там был, знал русски язык.
И хлынул каскад полурусских фраз. Вскоре выяснялось, что дядя Карел — так потребовал называть себя старый чех — в гражданскую войну был на Волге, во время мятежа ушел «до красных», потом женился на русской и увез ее к себе на родину… Жену и сына год назад замучили в гестапо, за связь с партизанами. Осталась дочь.
Старик вытер глаза большим клетчатым платком, шумно высморкался:
— Вечером заходи до меня. Га? — сказал старик поднявшемуся Виктору. Тот согласился: вечером заодно и выяснит, как отыскать Ижину.
— Видишь дом, за оградой. Пята квартира! Салют!
У телеги с бидонами царило оживление. Потапович, ухмыляясь во весь рот, оттаскивал от повозки какую-то девушку в белом, пытавшуюся взять молоко без очереди. Девушка отбивалась. С прутиком в руке показался тонконогий, стройный Неженцев, прикрикнул на Потаповича, и тот под общий смех отступил в гущу солдат. Девушка, тряхнув копной золотистых волос, протянула возницам посуду — и Виктор замер: Ижина! Быстро пересек дорогу и, укрывшись в тени каштана, стал ждать.
Ее все не было. Может быть, еще там, с Неженцевым. Он почувствовал смутное беспокойство. Ну вот… Наконец-то! Ижина шла быстро, опустив стриженую голову и держа на весу термос. Светлое платье, туго стянутое в талии, открывало крепкие загорелые коленки. Она прошла мимо, что-то напевая, он догнал ее у самой калитки, дернул за повязанный на спине полотняный бант.
— Здравствуйте, не узнали? — И, улыбаясь, прикоснулся к ее загорелой руке. Она тотчас переложила в нее термос. Он засмеялся и тоже поддел пальцем за скобу. — Вот я и нашел вас.
— Да, нашел, — с легким акцентом, кокетливо повторила Ижина и ускорила шаг.
В саду оба очутились под зеленым сводом. Песчаная аллея была в золотых солнечных накрапах. Видимо, желая казаться спокойной, Ижина запрокинула голову. Лицо в легких тенях от опущенных ресниц казалось прозрачным.
— Я рад, что мы встретились, — повторил Виктор.
Трудно было узнать в этой девушке бойкую санитарку. Точно вместе с кожаной курткой ушла и вся ее смелость. Он испытывал к ней какое-то новое, ни разу не изведанное чувство покровительственной нежности. Как будто рядом с ним была не девушка, а малый ребенок, которого нужно за что-то пожалеть.
— Я… я тоже рада, — пробормотала Ижина, осторожно ступая по дорожке. — Мы все… вас ждали. В этом доме живут добри люди, рабочи и служащи… текстиль…
— Текстильщики?..
— Да, текстиль… щики.
Он не знал, о чем говорить. Вот уже и подъезд.
— Вы очень любите молоко?
— Не… не я. Муя тетка…
— Значит, нам придется пить не чай, а кофе? — перебил Виктор. — Помните, вы приглашали, я вечером приду. Ладно?
— Тетка боли, она вельми кашля, — краснея под его настойчивым взглядом, досказала Ижина. — Чего вы так глядите на меня?
— Красивая, вот и смотрю.
Девушка тихо ахнула, заспешила. Он удержал ее за руку, быстро спросил, чтобы замять неловкость:
— Что это за беседка, вон там, за кустами? Кажется, в ней рояль? Не ваш?
— Не, то хозяйки дома. Пане бежала за границе.
Из открытых дверей подъезда повеяло каменной прохладой.
— Знаете что, — торопливо сказал Виктор, — вечером я принесу вам сахару. У нас много. Для тетки, ладно? На каком вы этаже?
— На другим, — улыбнулась Ижина. И, тряхнув головой, исчезла в дверях.
Гулко простучали каблучки.
«Черт, совсем забыл спросить номер квартиры! Ничего, найду, все равно найду».
От легкого ветра, колыхавшего деревья, по аллее бродили солнечные блики, и казалось, будто земля плывет под ногами. Мир внезапно стал удивительно красочным, только сейчас Виктор заметил за деревьями пестрые клумбы, кусты белых роз, желтые купы акаций.
* * *
Солдаты отдыхали на траве; блестели штыки составленных в копенки ружей. Курилась походная кухня, разнося запах пшенного концентрата. Машины с зенитными установками стояли теперь фронтом вдоль шоссе. На пеньке возле техлетучки сидел Потапович и чистил зажатый в коленях автомат. Завидев лейтенанта, многозначительно кашлянул:
— Ну как там? Выгорело?
— Что — выгорело?
— Да ничего, — протянул Потапович, ревниво блеснув глазами-щелками. — Девка, говорю, ничего. Заграничная, омразованная… — И, пригнув голову, затер ветошкой приклад.
— Эх ты, «омразованный». Как ведешь себя? У телеги бучу поднял… Если впредь так будет, дружба врозь.
— Это верно, — просипел Потапович, — конец служме, конец и дружме. Приедете домой, оженитесь. Только не на такой крале. Попроще… А то и Неженцев ручку ей целовал, тоже за меня извинялся.
— Чепуху городишь! — оборвал лейтенант, внезапно испытав неприятное сосущее чувство. — Ну и поцеловал! Стало быть, в культурном обществе так принято. Повял? Ведь ты ей чуть руку не вывихнул. — Виктор с облегчением заметил на лице Потаповича какое-то подобие серьезности, любопытства. — И при чем тут — женитесь? А ты что, деревянный? Это дружбе не помеха.
— Майор тут шумел, — хмыкнул Потапович. — Отзывают нашего майора в Москву как специалиста-геолога. Не сегодня-завтра. Из штама соомщали. Матчасть он передал Неженцеву как заместителю. А вы ушли мез спросу. Неженцев тоже ругался.
— А его-то какое телячье дело? — вскипел Виктор, но в это мгновение в окне летучки показались черные очки Бабаянца.
— А ну-ка, дарагой, милости прошу. И отошлите своего Потаповича поближе к кухне, нечего ему нас сторожить…
Ординарец неохотно поднялся, а Виктор, подтянувшись на поручнях, нырнул под брезентовый полог техлетучки. Вежливое обращение и хмурый вид майора не сулили ничего хорошего. Вместе с майором он воевал от самых Валуек; попеременно то один, то другой уходили и госпитали и снова встречались. Вспыльчивый лейтенант уважал этого умного, несколько едкого, но в душе очень справедливого человека, мог покорно вынести любой его «разнос». Тем более им предстояло расстаться.
После дневного света не сразу различил в углу над картой долговязую фигуру Неженцева. Майор сидел у самого входа за патронным ящиком, укладывал в папку какие-то бумаги, по-видимому ротную документацию.
— Что же вы, дарагой, сбэжали? — Укоризненно блеснули черные очки, а Неженцев как будто даже головой покачал. — Все бросили и сбэжали, панимаэте, на рандэву с какой-то прелестницей… Да, да, сделайте одолжение, не машите руками! Я не собираюсь отрицать ее красоты, но дисциплина во взводе от этого не становится крепче.
— Но… я приказал проверить матчасть…
— Самому! Понял? Самому
