Альтернатива - Евгений Токтаев

с Антигоном он послал нескольких гонцов к Мазаку, сатрапу Египта, подбивая его на мятеж против Великого царя. Греки давно уже положили глаз на Египет. За несколько лет до рождения Александра спартанский царь Агесилай во главе греческого войска помогал потомку фараонов, Нектанебу II в его борьбе против персов. Однако возрождение власти фараонов состоялось лишь на короткое время. Царь царей Артаксеркс II утопил мятеж в крови, заставив египтян вспомнить о кровавых временах Камбиза.

Птолемей мудро сыграл на чувствах египетских жрецов, переманив их на свою сторону, чего не потрудились сделать персы за века владычества над страной Нила. Жрецы помогли Птолемею устранить Мазака, который был уже не нужен. Вся его роль сводилась к тому, чтобы не препятствовать высадке войск Лагида.

Лагид оставил жрецам изрядную долю власти, не вмешиваясь в их дела. Они в ответ позаботились о том, чтобы оракул Аммона в Сиве признал его истинным фараоном. Птолемея поддержали греческие поселенцы, давно уже осваивающие эту землю. Лагид, изгнав персидские гарнизоны и изрядно пополнив ряды своего войска, принял царский титул и объявил, что является сыном Филиппа Македонского. Будто бы Александр приходился ему сводным братом, а македонский князь Лаг, доселе считавшийся его отцом, был всего лишь воспитателем. Так новый фараон закрепил свои притязания на царскую диадему. Примеру Птолемея немедленно последовал Антигон, объявивший себя царем. Внезапно умерший от болезни Мемнон, был единственным, кто пытался противостоять новому царю. Теперь же у Антигона не было соперников в Малой Азии. Разбив вторично войско сатрапов, он окончательно закрепился во Фригии. Греческие полисы и персидские города склонились перед ним. Персы, в течении еще двух лет, безуспешно пытавшиеся выбить Антигона, постепенно оставили свои надежды.

После победы спартанцев, афинян и прочих эллинов над Антипатром, Коринфский союз распался. Он не мог существовать при отсутствии внешнего врага, слишком много было противоречий, слишком памятна была Пелопоннесская война. Афиняне, начавшие возрождать былую талассократию, власть над морем, были заинтересованы в египетском хлебе, который был нужен перенаселенной Аттике, как воздух. Египетский правитель-эллин (на македонское происхождение Лагида тактично закрыли глаза) устраивал их больше, чем перс. Афины поддержали Птолемея, признали его царем и прислали флот и войско. Дарий, войско которого двинулось через сирийскую пустыню к дельте Нила на усмирение отпавшей сатрапии, временно махнул рукой на Антигона, справедливо полагая Египет более ценной сатрапией. Спартанцы, в очередной раз купленные на персидское золото, отправили свой флот к Фаросу, собираясь поддержать Великого царя, однако были разгромлены афинянами и навархом Менелаем, братом Птолемея. Вскоре, в битве у Пелусия Птолемей разбил Дария. Одержав победу, он поспешил выслать к нему послов с заверениями, что более не стремиться отхватывать куски от персидского царства. Великий царь заключил с ним мир. Совсем не воинственный, Дарий не был уверен в своих силах и, несмотря на бахвальство своих военачальников, повернул назад.

Минуло восемь лет со смерти Александра, когда войны ненадолго затихли и повсюду установился мир. В Элладе он был недолог, поскольку две великих державы, Спарта и Афины, непримиримые враги, не могли ужиться вместе. Но Азию и Египет новая война, прозванная Второй Пелопоннесской, не затронула.

Фараон Птолемей основал возле острова Фарос новый город, назвал его Птолемаидой и объявил своей столицей. Антигон сделал столицей город Келены во Фригии. Дарий оставил попытки вернуть свои утраченный владения, заключив мир с обоими царями. Власть в Персидском царстве находилась в руках человека, которого оно давно не имело. Наделенный множеством добродетелей, кроме полководческого таланта, лишенный пороков, свойственных своим предшественникам, Дарий излечил персидское царство от тех недугов, которыми оно страдало. Постепенно возмущения сатрапов смолкли, враги не нарушали более границ царства, и Дарий мог вздохнуть с облегчением.

Так прошло еще семь лет, до того дня, когда войска иллирийцев, одрисов и эпиротов подошли к стенам Пеллы, и на трон Македонии не взошел юноша, называющий себя сыном Александра. Многие тогда сочли его самозванцем…

Осень третьего года 116-й Олимпиады

Мегалополь

Горстка гоплитов в алых плащах. Все, что осталось от великой спартанской армии, битой столь немногими за века существования города воинов. Царь осадил разгоряченного сражением, пританцовывающего жеребца, в двадцати шагах от них.

— Кто из вас старший?

Стоящий в первом ряду седой воин сделал шаг вперед.

— Назови свое имя.

— Я Харидем, сын Полемида.

— Признаешь ли ты, Харидем, сын Полемида, меня, царя Македонии и гегемона эллинских полисов, своим господином?

— Мой господин мертв. А тебя, кто бы ты ни был, я не знаю.

Пирр обвел взглядом остальных спартанцев. Их лица были спокойны, словно умереть предстояло кому-то другому.

— Ты выбрал! — Царь толкнул пятками бока жеребца.

Спартанцы ощетинились копьями и запели пеан. Окружившие их педзетайры сомкнули ряды и двинулись вперед. Через несколько минут последний из алых плащей распластался на земле.

Пирр в сопровождении телохранителей, гнал коня по заваленному трупами полю. Македонские и эпирские воины, подбирающие своих павших товарищей и снимающие доспехи с убитых врагов, приветствовали своего царя радостными криками «Аэт!» и потрясали оружием. Где-то вдалеке клубилась непроницаемая пылевая завеса: союзная фессалийская конница преследовала последние остатки спартанцев, отходящих к юго-востоку.

Царь заметил спешенного Кратера, отдающего какие-то указания своим воинам, и направил своего коня к нему.

— Тело Агиса найдено? — прокричал он еще издали.

— Нет, мой царь, — Кратер, льняной панцирь которого, обшитый бронзовыми пластинками, был забрызган кровью, снял шлем и рукой вытер пот со лба. Из этой руки он все еще не выпустил меч.

Царь подъехал ближе.

— Спартанцы унесли его на щитах, — добавил Кратер.

— Унесли…

Пирр хищно оскалился. Его густые рыжие волосы выгорели на солнце, и Кратер в очередной раз поразился сходству юноши с Александром. Тот же бешеный взгляд, порывистые движения, не остывшего еще после битвы воина. Пирр никогда не видел своего отца, тем сильнее поражались окружающие привычке царя чуть склонять голову набок в минуту задумчивости. Двадцатидвухлетний царь унаследовал от отца множество талантов и вместе с тем он был более рассудителен, не по годам мудр. Александр болезненно относился к советам старших, Пирр воспринимал их, как должное. Лишь в те минуты, когда приходилось действовать решительно и быстро, Александр в нем просыпался во всем своем неистовом великолепии.

Перед мысленным взором Кратера невольно возник тот давний пир и состязание музыкантов:

«Кого из знаменитых флейтистов царь Пирр полагает лучшим? Пифона или Кассия?»

Кратер вспомнил лениво-спокойный ответ восемнадцатилетнего царя:

«Царь полагает лучшим полководца Полисперхонта, ибо царю пристойно знать и рассуждать только о военном искусстве».

Суровый стратег улыбнулся. Все же Пирру не хватало той утонченности, что была свойственна его отцу.