БЖД - kassyi

Думаю, каждому художнику знакомо состояние, когда ты живешь персонажем, сюжетом, историей, которую рассказываешь доступным тебе языком. Это может быть картина, скульптура, кукла, симфония, стихотворение, рассказ или роман – неважно! Это мир, в который ты погружаешься полностью, без остатка, а в реальности остается только твой маленький «хвостик», маячок, указывающий путь обратно, в привычное обыденное существование. Но сейчас у меня было ощущение, что мой «хвостик» тоже сбежал вместе с непутевой хозяйкой в другой мир.

Я забывала есть. Я забывала гулять и делать упражнения для спины. Не прибиралась в квартире. Не принимала душ. Отключила все телефоны и не проверяла почту. Спала урывками, порой вырубалась прямо за рабочим столом, измазанная массой для лепки, и, просыпаясь, не понимала, где нахожусь. Я даже несколько раз – и это самое ужасное – забывала покормить кошек. А ведь только они и держали на плаву хрупкую скорлупку моего душевного здоровья.

Всякий раз, открывая глаза после очередной похожей на черный колодец дремы, первым делом я видела Рыбу, Морковку или Шляпу, свернувшуюся клубком возле моей немытой головы. Вторая кошка обычно лежала у меня на коленях, если я спала сидя, либо под боком, если мое тело оказывалось на диване или, в одном случае, на полу. Третья кошка сидела на привычном месте у окна и пристально изучала улицу равнодушным взором сытого хищника. Когда я просыпалась, кошки тут же вставали, бросались ко мне, терлись об меня, оглушительно мырчали и урчали, просили ласки и заботы. Их теплые мохнатые прикосновения на короткое время вытряхивали меня из сумеречного состояния. Но периоды «просветлений» становились все короче и короче. Меня одолевала кукла. Она, в отличие от кошек, не просила, а категорично требовала моего внимания и опеки, диктовала мне свои условия, подробно объясняла, чего хочет, и не соглашалась ни на какие компромиссы.

Любой кукольных дел мастер знает, что… Нет, не так. Любой увлеченный кукольных дел мастер знает: иногда ты делаешь куклу. Иногда кукла делает себя сама – посредством твоего мастерства. А иногда… Крайне редко… Кукла начинает делать тебя, превращаясь из желанного гостя в непрошеного захватчика. Подобно неразумному ребенку, она вторгается в жизнь и налаженный быт кукольника, подчас превращая жизнь в хаос. Куда-то пропадают всегда лежавшие на одном и том же месте вещи. Чаще всего, инструменты и расходники. Мигает свет, лопаются лампочки над столом. Сами собой падают или выворачиваются из рук коробки, как правило, заполненные чем-нибудь мелким, вроде швейных иголок, пуговиц, бисера, словом, того, что очень долго и муторно приходится собирать, ползая по полу. Бывает, что при работе с такой своевольной куклой самые стандартные, отработанные приемы дают совершенно непредсказуемый результат или заканчиваются травмами, например, глубокими порезами от внезапно выскочившего из рук или сломавшегося инструмента.

Понимаю, что для людей, далеких от куклоделия, все это выглядит, как бредни впечатлительной барышни. Но такое действительно случается. Правда, повторюсь – крайне редко. Я далека от мистики и выскажу тут свою версию своевольности некоторых кукол. Мне кажется, дело в мастерстве и амбициях кукольника. Вернее, в неосознанном конфликте между первым и вторым. Еще проще: художник задумал такую работу, для полноценного выполнения которой у него пока не хватает умений. Он хочет прыгнуть выше собственной головы, но еще не знает как, и подсознательно боится, что испортит свой незавершенный шедевр. Отсюда и невнимательность, маскирующаяся под «исчезновения» и падения вещей, забывчивость, из-за которой перегреваются невыключенные лампы, желание затянуть работу – и нанесение самому себе якобы «мистических» ранений. В пользу моей версии говорит тот факт, что количество «своевольных» кукол становится тем меньше, чем больше автор работает над ремеслом и стилем, совершенствуясь, изобретая свои маленькие секреты и проверенные технологии.

С этой точки зрения происходившее со мной было неприятным, но объяснимым. Я никогда раньше не делала портретных кукол. Мой опыт в этом жанре был равен нулю или даже измерялся отрицательными величинами. Поэтому не приходилось удивляться тому, что на стадии скульптурной лепки, когда пустотелые заготовки должны были постепенно превратиться в узнаваемую фигуру и лицо, я «срезалась» и рухнула в омут одержимости.

Сначала-то все было просто прекрасно. Сделав подробные, уже с шарнирами, эскизы тела и головы, я споро принялась за изготовление «болванок» из пенопласта и фольги. Их затем предстояло вчерновую облепить папье-маше, высушить, разрезать детали на половины, вынув «начинку», и снова склеить по боковым швам. Уже на основе полых деталей туловища, черепа, рук и ног нужно было создавать сначала анатомически правильную фигуру мужчины, а потом и образ с фотографии.

Бумажную смесь для лепки я делаю для шарнирок сама, не пользуясь покупными массами. Я использую старинный рецепт папье-маше, но с некоторыми хитростями и добавками. Они делают затвердевшую массу очень прочной, непромокаемой и практически вечной, особенно если грамотно провести финальную обработку: шлифовку, покраску и лакировку. Так и быть, немного приоткрою завесу тайны. В своем рецепте я заменила простую воду, в которой размачивают бумагу, на отвары трав с добавлением кое-каких ароматических масел и.. еще кое-чего, не скажу. Клейстер тоже варю по собственному рецепту. И в тщательно выверенных пропорциях добавляю смолотые в мельчайшую пыль опилки (определенных пород дерева), тальк, льняное масло, специально подготовленную олифу и, опять-таки, еще кое-что. Цвет массы на этом этапе можно подкорректировать с помощью растертой в порошок пастели, добиваясь нужного оттенка. Еще я добавляю пропущенные через кофемолку травы и сухоцветы, каждый раз разные. Они придают застывшему папье-маше и, следовательно, кукле, более живой и естественный вид и приятный аромат. На этот раз, почесав в затылке, я всыпала в таз с мокрой бумагой смесь полыни, зверобоя, календулы и лепестков льна. Вымесила «тесто» и по-быстрому высушила в микроволновке махонький кусочек, чтобы оценить цвет. Вот тут-то и начались сложности.

Цвет мне не понравился. Он категорически не подходил для кукела. Вообще не вписывался. Вздыхая, я принялась «играть» с добавками, после каждого пробного замеса высушивая кусочек массы. Все было не то! После того, как на подоконнике образовалась целая шеренга забракованных бумажных шариков, а уставшие руки заныли, я звучно прокляла все на свете и решила начать «замес» заново, с другими ингредиентами. Но тут мне на глаза попалась банка с остатками чая с чабрецом. Я очень люблю его терпкий, насыщенный запах и диковатый вкус, напоминающий о лесе, лугах и бескрайних просторах. Решив, что хуже уже не будет, я лихо всыпала содержимое банки в таз, снова вымесила, и, твердо решив оставить это «тесто» до лучших времен, просто на всякий случай высушила последний пробный кусочек. Цвет был именно тот. Тютелька в тютельку то, что надо. Как говорится, ни убавить, ни прибавить. Радостно облепив «болванки» жидкой массой, я кинула их сушиться в духовку и побыстрее, чтобы не застыло, убрала оставшееся папье-маше в герметичный контейнер, а его – в холодильник. И на этом моя удача иссякла.

Следующие три недели я воевала с куклой, а кукел воевал со мной. Несмотря на отдельные победы, например, на очень хорошо получившиеся предплечья, шею и нижнюю часть лица, кампанию в целом я проигрывала. Лампочки лопались, инструменты пропадали, коробки с бусинами самостийно летали по комнате, превращая бардак в запредельный бардак. Вырезая скальпелем шарнироприемник в торсе непослушной куклы, я ухитрилась пропороть себе левую ладонь чуть ли не до кости, залив весь стол кровищей, капли которой попали и на кукольную «расчлененку».

Голодные заброшенные кошки кругами бродили по коридору и мрачно завывали дурными голосами, в животе у меня бурчало и булькало, а за окном стремительно темнело – дни уже стали по-осеннему короткими, сентябрьское равноденствие готовилось разменять остатки лета на первые весточки зимы. Нет, так не пойдет, решила я, глядя в зеркало, из которого на меня угрюмо таращилась худая, как скелет, узколицая встрепанная вампирша с красными опухшими зенками. Надо выкарабкиваться!

Ничто

Уличные фонари разгорались все ярче. Но чем больше света, тем глубже и насыщеннее тени… Желтый лист танцевал, кокетничал в световом столбе, то резко блистал золотом, то тускло отливал серебром… Неожиданно лист вздрогнул и закрутился, словно рыба, попавшая в невидимую сеть. Он метался, бился, пытался вырваться – но все было бесполезно, призрачная ловушка держала крепко. Вместо парчового резного красавца на асфальт беззвучно опустилась бледно-серая изгрызенная дерюга. За одно мгновение лист иссох и сгнил, словно всю зиму пролежал под слоями льда и снега, высосавшими из него все соки…