Листьев медь (сборник) - Наталия Лазарева

Всего три остановки. Удобно, близко. И опять же – никакой связи с собственным ка-бе. Женщина трудится в совершенно другой (хоть и родственной) организации. Поехав туда однажды в местную командировку и зайдя за синьками в архив, Анпилогов и нашел себе ее.

Женщину архива, одетую поверх кофты и юбки в казенный белый халат из мягкой бязи, стиранный, истончившийся, вытянувшийся и измятый сзади, там, где она садилась.

Путь среди поздней темной зелени к крайнему подъезду белого, в шашечках, пятиэтажного панельного дома был обсажен низкими кустами, покрытыми мелкими белыми шариками – то ли цветами, то ли ягодами. Шарики возникали на кустах в конце августа, и, если их оборвать, кинуть на асфальт и надавить подошвой – с хрустом лопались, истекая каплей влаги.

Анпилогов сорвал, раздавил такой шарик и ощутил внутри себя тяжелый кол. Влажное лопанье шарика всегда приводило к этому ощущению.

Занавеска в окне первого этажа была задернута, и только край ее оказался слегка не дотянут, там виднелась стопка пожелтевших книжек и ножка настольной лампы. По верхней книге скользнула розовая тень пальцев, Анпилогов нажал на ручку обшарпанной двери, погрузился в затхлый, подсвеченный мясным запахом мусоропровода мир подъезда, миновал несколько ступенек и оказался возле угловой квартиры. Было не заперто.

Веруня прислонилась к стене в тесном коридоре, и Анпилогов, едва скинув пиджак, ухватил Веруню, приподнял, посадил на край тумбочки, откуда посыпались старые варежки и шарфы, уткнулся лбом в мягкую полость ее свитерка, приподнятого до выпуклостей груди – и надавил собой. Словно ту самую белую горошину с куста.

И давил и давил, сжимая руками податливую верунину суть.

А она только шуршала спиной по обоям, глухо стукалась головой – и более ни звука.

Правда, чуть позже Веруня быстро что-то проговорила, метнулась, поставила на стол тарелки, вытащила из холодильника черную бутыль с настоем.

Анпилогов дивился веруниному беззвучию. Она как свои губенки сложит, и не понять – чем дышит?

Про настой Веруня рассказывала с охотой. Про корень хрена, который нужно разрезать елочкой – именно елочкой, тонкими ветками, спускающимися с основного ствола, и погрузить затем в темную бутыль, заполненную водкой или хорошим самогоном. Только обязательно в темную, чтобы не разлагалось на свету.

Веруня тоже глотнула настоя, разомкнула-таки бледные, даже не подкрашенные губы. Глотнула, чуть ожила, поправила хрупким желтоватым пальцем с едва заметным чернильным пятном серую подвитую прядку, которая лезла в глаз – причем прядка тут же упала на прежнее место, да Веруня даже и не заметила – потом подтянула хорошо отглаженную юбку, чтоб закрывала колени, и даже позволила себе чуть хохотнуть.

– Думаешь, что? – Анпилогов полез к тарелке с кусочками сала, – Сейчас еще Обь размонтируют, повыкидывают все, пожгут, как столы…. Бут. р… – Леник зажевал сало.

– А Климаша? – спросила Веруня.

– Нет, ну что ты! Климаша – при мне. Там мою территорию не тронули. Нам же поставили кроссшкаф, который будет их объединять: Климашеньку, и этих, новых… типа «Л». Ящики и ящики. Полная байда получается.

– Погоди… – Веруня сглотнула, и под тонкой кожей по высокой шее прошло движение глотка, – Тебе совершенно неожиданно, в приказном порядке, сменили всю дигитальную технику. Это так?

– Так! – смазанно рявкунул Леник. – Однако, как это ты выразилась?

– Дигитальную. Дискретную, уступчатую, прерывистую. Ведь Обь – цифровая машина?

– Ой, да ну… Сляпали там, в университете… Каких-то полтора адреса, фиг знает что. Но считала как-то. Майка – так прямо виртуоз у нас по проблеме деления в этой адресной системе.

– Видишь ли, Леня, – женщина архива еще глотнула из стаканчика, – уже когда стали поговаривать, что Петруничев вновь работает в слаженном содружестве со своим старинным и верным соратником Нифонтовым, совсем еще недавно сосланным в Нифонтовск Северный, стало ясно – грядут перемены.

– Веруня, да что ты в этом… – Леник положил себе еще ломтиков сала и ложку винегрету.

– Погоди, я представляю это себе так… – у Веруни были большие серые глаза с матово поблескивающими веками: то ли слегка влажными от усталости, то ли покрытыми тонким слоем крема, – Нифонтов вернулся к делам не просто так, а с неким важным основанием. Скажу тебе – я уже рассматривала планы-синьки реорганизации предприятий, министерств, городов, краев… Там все очень просто, словно паутина. Только клетки одинаковые, квадратные. И всюду на пересечениях – структуры типа «Л».

11

Леник пришел наутро в отдел, вытащил из сейфа чемодан и вскрыл его, наконец.

Он ожидал увидеть план предполагаемых испытаний, синьки с чертежами узлов изделия, с которыми ему придется непосредственно работать и так далее. Но там помещалась еще и некая брошюра с вложенным в нее планом-картой. Анпилогов развернул его и понял, что это именно то, о чем ему говорила Веруня. На брошюре стоял штамп: «Для допусков А, Б и особого типа. Ознакомительная форма». На первой странице вкратце шло пояснение, примерно такое же, что некоторое время назад давали газеты и журналы: «Освоение на территории нашей страны месторождения породы типа „Л“ и дальнейшее использование выделенных из нее лигокристаллов, позволило в короткое время освоить выпуск вычислительной и связеобеспечивающей техники высокой производительности – корпов. План-карта установки основных узлов системы в масштабах Государства, а также инструкция по выполнению основных требований прилагается. После ознакомления – распишитесь».

Анпилогов пошел с чемоданом на территорию Климаши и развернул карту на двух сдвинутых столах, включив над ними навесную лампу под круглым черным абажуром. Территория государства, по очертаниям напоминающая довольно толстую корову, была покрыта сетью пересекающихся линий с квадратиками разной величины в узлах. Величин было три – корпы высокомощные (правительственные), средней мощности (двойного назначения), а также гражданские.

По краям коровьей шкуры – то есть возле границ – размещено было не менее сотни корпов двойного назначения, за которыми шла махровая, слабо окрашенная полоса под названием «периметрический экран», и еще такие же корпы были отмечены в больших лесных, степных и пустынных районах государства, где, как предполагал, а иногда и точно знал Анпилогов, находились ракетодромы и астросферные станции слежения.

Моделей же корпов, судя по всему, было множество, и их схематичные, но плохо отпечатанные, размытые изображения были размещены понизу плана-карты. Бегло осмотрев их, Леник понял, что в отличие от вычислительных машин, которые раньше стояли только в НИИ, КБ и министерствах, эти новые штуки делаются для магазинов, поликлиник, автопарков, и даже для квартир – в виде мебели, кухонных приспособлений, холодильников и еще чего-то, что в его представления просто не помещалось. Он только понял, что телефон, телевизор и радиоточка – это теперь будут корпы и только корпы. Еще в самом низу, на затертой уже кем-то кромке листа, Леник усмотрел кучу совсем небольших белых кубиков – это оказались корпы «общественного порядка». Леник решил, что устанавливать их будут на потолке и стенках, потому они и белые – под обработанную штукатурку. Ну а если не белые, и еще поменьше – тут, конечно, возможны иные конфигурации – так что держи ухо востро. Можно, подумал, было Леник, сделать прослушку и проглядку и в форме лепнины на потолке. Только вот… все корпы как один задумали в форме кубов или параллелепипедов, в крайнем случае – тетраэдров или додекаэдров, а вот округлых форм, свойственных лепнине, среди них не значилось вовсе.