Повелитель войны - Иван Петров

Я кивнул:

– В палатке одежда и оружие. Попей, там кумыс в бурдюке, и давай дядю Колю паковать. Должны управиться за пятнадцать минут. Видел, куда этих уродов повезли? Вот нам – в противоположную сторону.

Что-то за нами погоня не поспешает. Едем уже часов шесть, почти шагом, я два раза падал, сейчас меня Юра привязал. Дядя Коля так ни разу и не очнулся. Нога кровит, совсем хана. И солнце палит, если так дальше пойдет, догонять нас не понадобится, сами сдохнем. Надо Юру отпускать. Все, товарищи, привал.

Хлюп! Стрела пригвоздила мою раненую ногу к коню. Прошла насквозь, и почти не больно, как в протез попали. По-моему, в ту же рану вошла. Конь начал падать, и перед глазами завертелось зеленое и голубое и погасло.

…Ну, что… Повезло мне, что стреляли охотничьей стрелой, а не боевой – той можно и ногу отчекрыжить. С везением все – в остальном придется дальше помучиться. Дядю Колю убили. Юра сам как-то умудрился убить одного гоблина, притворившись разбившимся при падении с лошади. Говорит, минут пятнадцать ждал, пока над ним склонятся. Привезли его в гоблинское стойбище, спину ножами изрезали, золой натерли и распяли на колышках – спиной кверху, на солнцепеке. Три дня лежал, мух кормил, и все стойбищенское население все это время ему на спину мочилось. Детишки очень потешались гоблинские, скучно им, хуже мух.

Теперь лежим в одной палатке, шаман приходит, лечит какой-то дрянью. Кормят мясом, пить дают. Я, везунчик, пока Юру мучили, лежал без памяти в палатке, и что со мной делал шаман – не знаю, но не умер и в сознание пришел. По нашей слабости и беспомощности никто нас не связывает, поскольку даже по нужде не встать. Каждый вечер какая-то старуха обтирает наши тела и меняет тряпки на повязках, но запах в палатке у нас такой, что в выздоровление я не верю. Да им это и не надо, главное, чтобы мы боль опять ощущать могли, сознание сразу не теряли. Второй акт марлезонского балета готовят. Это у местных вроде концерта, скучно живут, развлечений-то нет. Индейцы, блин. Юра так сказал, и я с ним согласен.

Задачу мы с ним согласовали, выздоравливаем, то есть доходим до кондиции по меркам дикарей, одновременно, чтобы нас по очереди на мясокомбинат не таскали. Берем на это недели две, если повезет, и пару деньков сверху придуриваем, копим силы, чтобы метров сто по прямой пройти могли. Если все удачно – срываемся, убьют, конечно, но как птицу – в полете. Вот такая у нас светлая идея фикс.

…Недалеко мы ушли. Все по плану, по прямой метров сто, ночью. Оказывается, нас дети караулили, какие-то уроды тут же выскочили из ближайшего вигвама или юрты, я в темноте не разобрал. Одного придушил, надеялся – убьют сразу. Думаю, и Юра своего сделал. Но жажда развлечений овладела народом прерий: нас связали и кинули в палатку.

…Утром настала моя очередь. Под радостное погыркивание толпы меня привязали к колышкам лицом к солнцу, и невидимый мне гоблин начал отрезать пальцы на ногах. Наверное, им понравилось, я не молчал. Кажется, отрезали все. Очнулся ночью, было тихо. Потом очнулся днем, дети тыкали меня прутиком в раны и совершали детские дела. Потом ко мне пришел Юра и лег рядом. Кожи у него не было.

…Думаю, я сошел с ума. В памяти какие-то отрывки. Вот я ползаю в пыли на четвереньках, дети кидают в меня конские яблоки, а я собираю их и прижимаю к груди. Вот я в степи, и какая-то коза тычется носом мне в лицо, хочу ее съесть и пытаюсь укусить за щеку, а коза вырывается. Какой-то мальчик бьет меня палкой, я плачу от обиды, ведь он мой друг. Вокруг все грохочет, вода, мне холодно, прижимаюсь к собаке, а она рычит и кусает меня. Не знаю, сколько это продолжалось, месяц, два, год, но постепенно начал понимать, что это я, я жив, и живу – здесь и так.

Я – раб племени. Юродивый старый раб, пасу двадцать шесть коз вместе с мальчиком-рабом неведомого происхождения. У меня старый халат на голое тело, иногда я пью козье молоко, и мальчик на меня кричит, иногда он дает мне еду – сушеное мясо или какие-то лепешки. Очень холодно и постоянно хочется есть. У меня нет пальцев на ногах, при ходьбе я сильно косолаплю и не могу бежать за стадом.

Глава 3

Наверное, нас продали. Или подарили. Уже третий день мальчик ведет нас по степи, он впереди, за ним козы, сзади я подгоняю отставших. Толку от меня мало, когда коза удаляется в сторону – не могу ее догнать и громко кричать мальчику тоже не могу – хриплю, но он не слышит. Похоже, мы еле ползем, еда вчера закончилась, завтра попробую попросить козьего молока. Нам нельзя этого делать, козлята с нами, и они не должны отставать. Молоко только для них и для наших хозяев, еду около стойбища нам оставляла старуха, доившая коз. Нас никто не охраняет, но если мы не придем – найдут и накажут, я это понимаю. Мы общаемся жестами, и мне непонятно, сколько нам осталось идти. Мальчик плачет по ночам, а я стерегу стадо. Ночью очень холодно, поэтому все равно не сплю. Без еды смогу идти еще два дня.

Кажется, мы пришли. В новое стойбище нас не впустили, кто-то прискакал на коне, и мы остановились. Здесь хорошая трава, козам нравится. Нам опять принесли еду, мне все равно, но голода больше нет. Все время трясет кашель, и я плохо помогаю мальчику, мне очень тяжело вставать. Это простуда или что-то еще, крови во рту не чувствую, может быть, поправлюсь. Мальчик опять плакал ночью.

Четыре дня нам не приносили еду. Я пошел в стойбище, мальчику надо есть, а пить молоко он боится. Мой рваный халат не спасает от холода, и зимой я все равно умру. Мне стало полегче, кашель перешел в хроническую форму, но встаю и хожу легко. Первый труп я увидел метрах в ста от стойбища, между юртами и в юртах лежали еще трупы. Нашел сушеное мясо. Часа за два, пока искал еду, заглянул везде. Мясо, где оно и было, испортилось или его сожрали собаки, бродящие вокруг. Одну лошадь загрызли у коновязи. Или как там называется столб, к которому ее привязали? Остальные кони, видимо, разбежались. Я вырезал из кобылы примерно килограмм мяса найденным в юрте ножом, сложил в прихваченный горшок, надо только кизяка потом насобирать для костра, и у нас будет бульон. Еще нашел что-то вроде муки, может, из нее делали те лепешки, которыми нас кормили, на всякий случай прихватил – просто насыплю в бульон, пока кипит. Потом вернулся.

Оказалось, мальчика зовут Цэрэн. Теперь, когда он сказал мне свое имя, я буду его так называть. Пока варили бульон, все время боялся, что горшок лопнет, а я не знаю, как еще приготовить еду. Нам нельзя много сушеного мяса, оно почти испортилось. Цэрэн давно не ел горячего, поэтому сразу уснул. Пошел дождь, я накрыл мальчика своим халатом и лег рядом, а ночью два раза вставал и поил бульоном, слушал его дыхание. Хрипов вроде бы нет, да он и не кашляет. Конина жесткая, откусить не удалось – только зря изгрыз. Утром погоним стадо к стойбищу.

Позже я показал Цэрэну трупы и больных в юртах и попросил поймать двух лошадей в степи у стойбища. Мы давно объясняемся жестами, и он меня все-таки понимает. Я не хочу учиться их языку и не хочу с ними говорить. Когда мальчик привел оседланных коней, отправил его искать пастухов, рассказать им об эпидемии, привести сюда десять рук коней и две руки овец. Еще мне понадобится человек шесть помощников, но я пока не знаю, как их оградить от заразы, поэтому приказал Цэрэну, чтобы никто, кроме него, к стойбищу ближе двух перестрелов не приближался. В стойбище около ста пятидесяти живых, симптомы сильной простуды или гриппа, высокая температура, бред, кашель. Большинство без сознания, все очень истощены. Дети и старики почти все мертвы, у многих началось разложение, некоторые объедены собаками.

Псов тут стая, голов тридцать. Начал стаскивать трупы в одно место метрах в пятистах от стойбища. Петлю аркана, намотанного на луку седла, затягиваю на ногах у мертвеца, и, забравшись на коня, почти шагом бредем до места. Быстрее не могу, в седле еле держусь, и слабость, но лучше так, чем ковылять рядом с конем. Хотел вначале стащить трупы в одну-две юрты и поджечь, но побоялся, что не справлюсь с огнем, и погибнут все. К вечеру расчистил от мертвых стойбище снаружи и освободил три юрты. Нашел большой котел – мне его не сдвинуть, рядом штук пять котлов поменьше. Заколол одну козу, нарезал из нее мяса, не сдирая шкуры, и сварил бульон в небольшом котле. Кровь козы выпил сам, мне нужны силы. Бульоном напоил больных, кому досталось, пока тот не кончился. Потом поил козьим молоком. Собаки успели зарезать трех коз, пока я их не отогнал. Мясо пришлось оставить псам – они сильнее. Ночью приехал Цэрэн, с ним десяток пастухов, привезли двадцать овец и пригнали сотню коней. Пастухи поставили палатки метрах в шестистах от стойбища.

Я попросил Цэрэна взрезать яремную вену моего коня и, пока он его удерживал, наполнил приготовленный бурдюк примерно двумя литрами конской крови. Потом вскрыл себе вену на запястье и подержал руку над бурдюком. Небольшой найденной костяной ложкой перемешал содержимое и, передав бурдюк Цэрэну, заставил его отпить. Руку перетянул кожаным шнурком. У меня нет для них другого лекарства, кроме антител в моей крови. Приказал напоить этой кровью пастухов и возвращаться, наполнив выданные мною двадцать порожних бурдюков свежей конской кровью и захватив для меня новую лошадь. Всю ночь мы с Цэрэном поили больных этой смесью, я еле стоял на ногах, где-то литр крови отдал, наверное. К утру потерял сознание.