Благочестивые размышления. (Об аде и рае, бесах и ангелах, грешниках и праведниках, и о путях ко спасению). - Иван Иванович Скворцов-Степанов

обычным чувством в таких случаях было величайшее негодование на дьякона, он: читал из пятого в десятое, присочинял имена от себя, чтобы ни на секунду не прерывать своего бормотанья, читал «за здравие» имена, которые следовало поминать за упокой, вообще испытывал долготерпение божие и человеческое. Мне становилось обидно. Да и правда, нехорошо это. Ведь за здравие поминают затем, чтобы поминаемые дольше прожили. Значит, дьякон отнимает годы жизни у моей бабушки и других родственников. А за упокой поминают затем, чтобы покойникам лучше жилось на том свате. А вот этот дьякон, — может быть, по злобе на нас —ничего не делает для того, чтобы облегчить тот адский огонь, в котором сидят наши усопшие родственники.

Я начинал вспоминать, что этот дьякон — величайший пьяница. Я припоминал, что в последний раз, как причт ходил по приходу с крестом и святой водой, его у нас не приняли: не было денег. И за это должна расплачиваться вся наша семья: живые умрут раньше, а умершие должны с головой сидеть в адском огне.

Я не сомневался, что дьякон, при своем способе поминовения, старается наказать нас и наших покойников. «Поминание», о котором я говорю, было замечательно хорошее поминанье. Там были не только чистые страницы, на которых записывались имена, но и назидательные рассказы, и хорошие картинки к этим рассказам.

Большое впечатление произвел на меня один короткий рассказ. Занимал он всего каких-нибудь 7-8 маленьких страничек, напечатанных крупной печатью. Да и из этих страничек рассказом была занята только верхняя половина, а на нижней помещались картинки, которые вразумительно изображали то, о чем рассказывалось наверху.

На первой картинке было нарисовано море огня, из которого едва выдавалась человеческая голова с лицом, искаженным муками и отчаянием. Сквозь языки пламени только кое-где виднелось голое человеческое тело, искривленное судорогами неописуемых страданий.

На следующей картинке — тот же несчастный грешник, но посаженной в пламя уже только до плеч. Затем он представлен в пламени только до поясницы, потом до колен. И, наконец, последняя картинка: грешник совсем вышел из пламени. И, выйдя из пламени, он уже одет. Очевидно, «тело» его души сделано из такого огнеупорного материала, что, не сгорая, выносило поджаривание, перед которым «адский» жар доменной печи показался * бы освежающей прохладой. А вот «душа» одежд, очевидно, превратилась в пепел, и потому грешник, пока он сидел в огне, был, в чем мать родила.

Итак, душа грешника, одетая в прямую длинную рубаху до пят («хитон», — мундир, присвоенный званию всех ангелов, всех праведников и самому богу отцу и богу сыну), смиренно сложив на груди руки, грядет из огня, который пылает за ее спиною. И грядет она в предшествии ангела, одетого в такую же рубаху и указующего ей путь к престолу всевышнего, сидящего над облаками и бросающего лучи, подобно солнцу.

Хорошее это были картинки. А тут еще старший брат захотел усилить их исправительное действие на нашу греховную природу и разрисовал адский огонь пламенеющими красками. Не стану скрывать от читателей: тяжело мне было думать, что мои Покойные родственники пребывают, хотя бы по колена в геенском огне.

Рассказ к картинкам был так же прост и так же прямо бил в цель, как сами картинки. Некто умер. И явился он во сне родственникам в том виде, как изображено на первой картинке, и горько им жаловался на свои мучения. И родственники, когда хоронили его, на третий, день по смерти устроили ему поминовение. И через несколько дней опять явился покойник в том состоянии, как представлено на второй картинке, и сетовал, что, освободив от огня его шею, они уже начали забывать о нем. И родственники устроили ему поминовение на девятый день и тем освободили его от огня до поясницы. Новый сон и новое поминовение на двадцатый день и наконец, в сороковой, после чего покойный сделал еще один, уже благодарственный визит своим родственникам, и затем более не являлся.

Читатель поймет теперь, почему я с такой тревогой следил, поминает ли дьякон тех родственников, которые были внесены на чистые страницы такого хорошего, но и такого устрашающего поминанья.

III

Страшные для богачей порядки установили апостолы. Большевистские порядки покажутся пустяком по сравнению с ними. Многие богачи, многие спекулянты припрятали теперь большое количество золота и серебра и не особенно тревожатся, что Чрезвычайная Комиссия доберется до них. Нет у нее того чудесного нюха, какой был у главных должностных лиц первоначальной Церкви.

Апостолы действовали бесконечно быстрее и суровее, чем всякие всероссийские и местные чрезвычайные комиссии. Они требовали, чтобы всё: и дома, и одежда, и припасы, и деньги шло в «общий котел», для общего распределения и использования. А когда один спекулянт утаил кое-что для себя, апостолы, правда, не поставили его «к стенке», но всё же он был постигнут немедленной смертной казнью (см. «Деяния апостолов»). То ли гром небесный его разразил, то ла сердце разорвалось от раскаяния и стыда, то ли другое что приключилось, — во всяком случае он упал бездыханный, как только услыхал обвинение в спекуляции.

Самые свирепые большевики никогда не говорят о буржуазии так, как отзывался о богачах кроткий Иисус. Вспомните хотя бы притчу о богатом и о бедняке Лазаре. Богатый осужден на страшные муки просто за то, что он богат, бедного ожидает блаженство только за то, что он был на земле беден. Евангелия прямо говорят, что помещику и буржую так же не пробраться в царство небесное, как верблюду не пройти сквозь игольные уши. Это царство — не для них, а для бедноты.

Но все это существует в евангелиях и «Деяниях апостолов» единственно для самоуслаждения бедноты, только за тем, чтобы примирить ее с горькою долей, с тем «крестом», который заставляют ее нести богачи. А сами богатые могут посмеиваться над всеми этими ужасами, если даже они в них верят, а не делают просто вид, будто бы верят.

Во всякой благоустроенной церкви около одного из клиросов стоит низенький столик с натыканными в него большими и маленькими металлическими трубочками, в которые вставляются свечки. Это — так называемый «канун». Купить и поставить свечу на «канун», это значит принести жертву богу за избавление покойника от мук в адском огне.

На «кануне» есть буржуа, середняки и пролетарии. Буржуа, это — свечи толщиной с ручищу того купца, за которого они поставлены. А пролетарии, это — копеечные свечки, тонкие, как высохший палец заморенного и зеленого пролетарского ребенка. Такая свечка сгорает в какие-нибудь десять минут, —сгорает,