Ящик Пандоры. Книги 1 – 2 - Элизабет Гейдж

«Я ждала тебя, – казалось говорила она в то время, как ее глаза впервые открылись – светлые, затуманенные, уже слегка окрашенные цветом изумруда, какими они должны были стать позже, – а тебя все не было».

Врач отогнал от себя это чувство. Убедившись, что и мать, и ребенок в порядке, он заторопился к ожидающему его пациенту.

Между тем в Чикаго доктор Дьел наблюдала нормальное рождение девочки Белохлавек. Этот ребенок был очень спокойным, даже не плакал. Хотя ее кожа была светлой, было видно, что она будет темноволосой и темноглазой. Она, казалось, вся была поглощена собой и не интересовалась тем, что происходило вокруг нее.

И все же, как отметила доктор, в ней было что-то особенное. Глаза девочки были очень большими и удивительно глубокими, хотя, конечно, она была еще слишком мала, чтобы уметь останавливать взгляд на чем-то. Она смотрела на новый мир с молчаливым согласием, как будто видела слишком много и уже обладала каким-то внутренним знанием, которого не должно быть у такого крошечного ребенка.

Доктор Дьел была разочарована, увидев, что этот недружелюбный чешский папаша вовсе не был рад, когда ему показали ребенка. Было ясно, он надеялся, что его жена подарит ему сына и наследника. В его словах, обращенных к ней, слышался плохо скрываемый упрек. Каждый мог понять это, несмотря на то, что он говорил на своем языке.

Доктор была поражена этой мужской нечувствительностью.

Сама она не только считала, что новорожденная девочка очень красива, но и не могла удержаться от восхищения ею. У врача даже появилось желание узнать, как сложится жизнь девочки, когда она вырастет. Но подобные чувства были знакомы многим врачам, которые принимают роды. К концу своей смены доктор Дьел уже забыла впечатление, которое произвела на нее маленькая девочка Белохлавек – и в самом деле, какая до смешного сложная фамилия.

Она пришла домой в шесть утра и больше уже не вспоминала об этом.

В Огайо тем временем доктор Фирмин присматривался к тому, что может понадобиться ребенку миссис Деймерон. Ему было приятно видеть, что отец, чей ирландский акцент стал еще более явным после длинной ночи ожидания, совсем не был разочарован, что родилась девочка, а не мальчик.

Хотя рождение ребенка, казалось, не сделало счастливой суровую миссис Деймерон, ее муж от радости раздавал всем сигары. Он весь дрожал от восторга, что у него родилась дочь.

Деймероны покинули Огайскую больницу через день и продолжили путь к своему новому дому в Сент-Луис. Семья же Белохлавек отправилась из больницы Майкла Риза в свое бунгало в Саус-Сайд в тот же день, когда родилась их дочь.

К началу следующего дня сообщения об этих родах остались лишь в регистрационных записях больниц, и свидетельства о рождении девочек были оформлены в соответствии с установленным в штатах Огайо и Иллинойс порядком. Официальный мир забыл о девочках. Никого не заботила мысль, что все великие исторические фигуры, злодеи и герои, были когда-то беспомощными детьми. Врачи сами сыграли маленькую роль в изменении будущего нации, приняв на свет двух крошечных девочек в эту холодную апрельскую ночь. В конце концов, огромное число детей родилось до этих девочек и сколько еще родится…

Так закончились обычные происшествия этой ночи, и они уже становились прошлым.

А будущее только начиналось.

Лаура – такое имя было выбрано для маленькой девочки семьей Белохлавек – запомнила первые семь лет жизни как постоянное метание своей детской души между двумя конфликтующими сторонами – матерью и отцом.

Джозеф Белохлавек был портным. Он привез это искусство вместе с горечью из Чехословакии. Он ненавидел Америку, несмотря на ее хваленые возможности, и проводил все свободное время в угрюмых размышлениях о своем прошлом в родной стране.

У него там была любовь – хотя об этом его дочь никогда не должна была узнать – девушка, чьи состоятельные родители не разрешили бы ей выйти за него замуж, так как у него не было земли и он был не из обеспеченной семьи.

Из-за этих обстоятельств, в которых его горячий характер сыграл немалую роль, он отрекся от своей любимой и сошелся с девушкой – Мариной, на которой позднее женился. С ней через некоторое время он эмигрировал в Америку. И хотя Джозеф Белохлавек понимал, что выиграл во всех отношениях – Марина была любящей и умной женщиной, намного превосходившей его довольно мелочную прежнюю подружку, и в Америке его ожидало гораздо лучшее будущее, чем на родине – он так и не смог смириться с действительностью, подавить в себе чувство протеста.

За первые годы своей жизни маленькая Лаура быстро привыкла к тому, что ее отец как бы и не являлся членом семьи. Он работал с раннего утра до поздней ночи в тесной швейной мастерской за их бунгало. И когда он не шил, то делал покупки для фабрики в центре города. Во время обеда он заходил на кухню, не говоря ни слова, пока ел, едва слышным вздохом реагировал на рассказы жены о соседях и быстро уходил в мастерскую работать. Он никогда не говорил со своей дочкой во время еды, не целовал ее на ночь.

Лишь его долгий, недовольный взгляд, полный сожаления, показывал, что он помнит о ее существовании. Девочка была еще слишком мала, чтобы понять, как огорчен ее отец отсутствием сына, который носил бы его фамилию. Не знала она и о последующих выкидышах, лишивших ее мать надежды иметь еще одного ребенка.

Но она была чувствительным ребенком и скоро поняла, что ее существование чем-то раздражало отца. И она инстинктивно льнула к матери, чьи теплота и понимание стали для нее единственной защитой. Они вдвоем наблюдали жизнь большого американского города. Лаура, для которой это была единственная знакомая земля, научилась уживаться с парадоксами красоты и опасностей в Саус-Сайд, о которых рассказывала ей мать. Та все еще не могла хорошо говорить по-английски, и ее понимание Нового Мира было больше основано на слухах и фантазии, чем на реальном знании.

Тем временем отец оставался угрюмым, отталкивающим человеком. Лаура избегала его. Слыша его приближение, пряталась по углам и не произносила ни слова в его присутствии. Она не понимала, что в его глазах ее рождение завершило процесс ссылки и отчуждения, который начался его женитьбой.

Он мечтал стать землевладельцем в родной Чехии, уважаемым друзьями и родственниками, иметь сына, который унаследовал бы его имя и владения. Вместо этого он так и оставался неизвестным эмигрантом, плывущим по течению в суматохе чуждой страны, где ни имена, ни люди не удерживались, смываемые равнодушной рекой коммерции и прогресса. Итак, в глазах Лауры ее отец олицетворял холодность и безразличие города, а не тепло и защиту домашнего очага. Она боялась его больше, чем кого бы то ни было.